От закатов к рассветам

Володя почувствовал это прикосновение к коже и аж вздрогнул от неожиданности. Оно ведь такое мягкое, аккуратное и хрупкое. Чужие пальцы самыми кончиками нажимали, словно по клавишам фортепиано, и мурашки побежали по спине от такого сравнения. Ему одновременно и хотелось убежать от этих касаний, и тут же прижаться сильнее. Лишь бы не отпускал, не уходил, не убирал рук. Но боль внутри не утихала, а только лишь всё больше сжирала и топила драгоценное тепло, вынуждая его первым отстраниться. Но, обернувшись, парень не увидел того, о ком думал. Лишь его смех фоном зазвучал в голове. А после снова касания. И снова совершенно трепетные и родные. И от этого отдергивать плечо было ещё больнее. Смех же снова раздался за спиной, вынуждая Володю обернуться ещё раз. Но вместо Юры, его прекрасного Юры, лишь солнечные зайчики метались по темноте, в которой он застрял уже давно. — Прекрати это! — попросил хрипло, сжимая тут же челюсти и кулаки. — А ты заставь, комсомолец! — голос яркий, с усмешкой... С надменной усмешкой? — Или боишься? Конечно боишься! Всегда боялся, ведь так?! Мы же это уже с тобой обсуждали. Али забыл? — Хватит! — рявкнул Давыдов. — Чёрт возьми, остановись. — А если нет то, что ты мне сделаешь? — знакомые глаза оказались напротив слишком близко и неожиданно. Ему пришлось сделать два шага назад. Юра перед ним лишь усмехнулся. — Пожалуешься Ирине? Или сразу Леонидовне? Ты ещё к директору сходи! Расскажи, какой Юра Конев плохой. «Юра Конев меня поцеловал»! «Он первый начал». Только не забудь упомнить о том, что ты тоже этого хотел... Сам больной и я с тобой. — Юрочка, пожалуйста, — всхлипнул Володя, смотря на Юрку. — Прошу... — Это ты виноват, — Юра снова слишком близко. — Вот теперь и живи с этим... Володя и слово не успел вставить, как его, схватив за грудки, снова притянули и поцеловали. На этот раз он и вовсе зажмурился от неожиданности, ощущая на губах слабое-слабое касание, как будто Юрка на миг стал почти неосязаемым. А когда он все же нашёл в себе силы открыть глаза, то увидел перед собой лишь темный потолок своей спальни. Это был сон... Глупый, страшный сон. Володя вздрогнул телом, приподнялся немного, озираясь по сторонам так, как будто впервые видел собственную комнату. Шкаф, стол, плакаты, кровати и Женьку, что дрых который час, отвернувшись зубами к стенке. Он смотрел на это мутным взглядом, чувствуя, как сердце бешено колотилось внутри. Сознание вращалось к нему постепенно. На будильнике стрелки медленно скользили к двум часам ночи и отвратительный вечер медленно перетёк в отвратительную ночь. То, что вечер получился отвратительным, Володя понял сразу, как только он закончился. Сначала эта глупая дискотека. Ему было тяжело там находиться не только из-за этих перешёптываний за спиной и взглядов, но ещё и из-за Юрки, который в какой-то момент растворился в толпе, будто его и не было никогда. А потом снова возник. Боль в плече все ещё фантомно ощущалась. Потом вечер и вовсе пошёл под откос. Вспоминать дальше страшно, но воспоминания так и шли, подобно картинкам, не останавливаясь. Володя, опустив ноги на холодный пол, сумбурно перебирал в голове то, что произошло после, пытаясь осознать всю реальность случившегося. И, конечно же, он понял, что тот поцелуй, о котором он тайно грезил и который чуть не прожёг в нем дыру, был реальностью. Юра пылал сильнее солнца. Но резко потух, когда его оттолкнули. Перед глазами до сих пор этот виноватый взгляд и снова удаляющаяся спина. Володя же тогда и шагу сделать не смог. А когда ноги снова стали слушаться, то он тут же рванул к их месту, ища там Юрку. Облазил все кусты, даже на берег ходил. И не сразу понял, что тот спрятался там, где его ожидают найти меньше всего. Тогда и только тогда он повернул в сторону корпуса старших отрядов. Он был там. Дышать стало спокойнее. Но только на время. Потому что на плечи тяжёлым крестом упал вопрос о том, что им теперь делать. И есть ли они вообще? Если и да то, что это значит теперь? Раньше они — это друзья, а теперь кто? Явно уже не друзья. Володя это понял почти сразу же, как понял всю отвратность вечера. Еле как напялив на себя вещи в кромешной темноте, Володя выскочил, решив, что ему нужно проветриться, абсолютно позабыв о том, что вообще-то форточка открыта и в комнате довольно свежо. Но эта была попытка убежать от мыслей, которые роем кружили у него в голове. Попытка провалилась сразу же, как он вышел на крыльцо. Потому что взору открылся вид на детскую площадку и эти карусели. Богатая фантазия тут же дорисовала на них улыбающегося Юрку, который думал над очередной страшилкой. Ноги сами понесли его к каруселям и он уселся на то место, где обычно сидел Конев. Свежий уличный воздух всё же помог. Потому что мысль о том, что во сне был не Юра, а его собственный внутренний голос, который таким образом решил поиздеваться, пришла быстро. И Володя её одобрил. Ведь не мог его Юрочка так... так грубо. Или мог? Что он, чёрт возьми, знает о нём сейчас, когда все стены пали? Но больше его интересует то, почему же Юра это сделал. Неужели глупо пошутил? Проиграл в споре с мальчишками и это обычный, пусть и противный, но розыгрыш? Наверное, всем было бы легче, если всё в итоге оказалось именно так. Что завтра он лишь отмахнётся, попросит прощение, а потом всё встанет на свои места. Но встанет ли? И вообще нужна ли эта "правда" о розыгрыше Володе? Или ему просто хочется думать о том, что она его успокоит. Очередная стена, которую он быстро построил. Главное не думать о том, что действительно волнует. А его волнует только Юра, как тут тогда не думать? Юра, его прекрасный Юрочка, который до этого дня был ближе всех. До этого дня Володя с переменным успехом, но думал лишь о том, что наконец-то нашёл настоящего друга. К которому так привязался, что даже мысль о короткой разлуке была ему противна. Юра друг, которому можно рассказать всё и даже не важно, поймёт он это. Главное, что он рядом. Что светит и тепло так сразу становится. Но сегодня этот свет погас и Володя чётко ощутил, что стало даже тяжело дышать. Потому что самообман вскрылся и настоящая, чёрная тоска разлилась по душе. Юра не просто друг. Юра больше, чем просто друг. Володе стало страшно от этой мысли. Это был его личный закат, который погрузил его в уже знакомую тьму. Как и несколько лет назад, когда родной брат стал чем-то большим, о чём никому не скажешь, даже самому брату. Ему пришлось жить с этим, закрыв себя неправильного на тысячи замков внутри, запретив слишком близко к кому-то привязываться. Потому что прекрасно знал, что его настигнет учесть Икара. Но с Юрой он забылся, и это его погубило. Солнце сожгло его и потухло само. От этого Володе в разы больнее. Добила его окончательно мысль о том, что этот короткий, еле ощутимый поцелуй, был ему приятен. Губы у Юры мягкие и тёплые, дыхание кроткое. Да он и не дышал тогда, надеялся на что-то. А у Володи голова закружилась. Словно вот-вот и свалится на бедного Конева. Но до ужаса стало страшно, когда он понял, где они находятся. Щитовые, почти центр лагеря. Любой может завернуть за угол и увидеть их. О таком было страшно думать, не то что представлять. Да и сейчас страшно. Руки дрожали, как будто его лихорадило с температурой под сорок. Свежий воздух и это своеобразное одиночество уже несли не пользу, а вред. Паника окутала, и он испугано глянул по сторонам, боясь, что кто-то может услышать его мысли, и тогда им не сносить головы. Но в округе пусто, лишь луна то исчезала, то появлялась из-за облаков. Вдруг показалось, что эта луна теперь здесь навсегда и солнце больше не взойдёт, наплевав на все законы природы. Вечная мгла и он в ней один. Но утро наступило, неприятно настигнув Володю. Однако это не значило, что солнце встало и для него тоже. За рутиной работой он не сразу заметил Юру. Лишь на завтраке, когда тот глядел абсолютно потухшими глазами в пустоту. В груди защемило ещё сильнее. Он выглядел таким же помятым, как Володя чувствовал себя внутри. Хотелось уже наконец-то поговорить, понять, может быть у них есть ещё шанс. Шанс на то, чтобы всё попробовать сначала. Но, кажется, Володя закопал всё своими руками лишь одной фразой, которую они поняли совершенно по-разному. — Да какие мы после этого друзья! У Юрки внутри что-то окончательно надломилось после этого, а у Володи же наоборот всё закипело с новой силой. Потому что всё неправильно! Место неправильное, поцелуй неправильный, дружба их неправильная и он сам неправильный. Ночью он силой воли задавил мысли об этом, попытался уснуть. Но сейчас, видя перед собой Юрку, вдруг снова понял, что если бы не он, то может ничего этого не случилось. И если для него всё уже кончено, то Юру можно спасти от этого. Он-то дурак, уже давно в этой темноте, а у него ещё есть шанс засветить как раньше. День идёт по-дурацки и у Володи к полудню уже нет никаких сил. Ему хочется только спокойно поговорить с Юрой, объяснить ему глупенькому всё, но его дёргают из стороны в сторону, как будто назло усложняя жизнь. А когда свободная минута всё же появилась, то исчез уже сам Конев. Володя думал, что он убежал в отряд, но Ира сказала, что не видела его с утреннего дежурства в столовой. Тогда тоску медленно стал вытеснять страх. И чем больше он обходил лагерь, тем сильнее он грыз парня изнутри. Потому что Юра словно исчез. Как будто его и не было никогда здесь. Эта мысль прошибла будто током, сделав ещё больнее и без того израненной душе. Ведь остановившись и осмотревшись по сторонам, Володя понял, что дети всё также бегают, играют, смеются и плачут. Их жизнь не рухнула, небо осталось над головой, а земля под ногами. Но он чётко ощутил себя в абсолютно другом мире. В мире, где судьба так его и не свела с мальчиком Юрой Коневым из первого отряда. Юры нет и никому до него нет дела, кроме Володи. Теперь-то он ощутил страх сильнее вчерашнего. Страх потерять даже то, что они разрушили. От паники снова задрожали руки, но Володя уже не стоял на месте. Он бегал от одного места к другому, даже к иве сплавал, но и там оказалось пусто. Возвращаться обратно в лагерь стало страшно. А вдруг если ещё раз спросит про Юру, то на него посмотрят как на ненормального и скажут, что здесь такого нет. Юры никогда не было. И это всё лишь его фантазия, разыгравшаяся от одиночества. Тогда уже точно пора в больницу, а не к детям. Но на пирсе его ждали Ира и Олежка, которые развеяли все страхи. — Юла! Юла, он там! — кричал и топал ногами мальчик, пока Володя пришвартовывал лодку к пирсу. — Он нашёлся? — отчего-то испуганно спросил Володя, поднимая глаза на вожатую. — Олежка прибежал из кинозала, сказал, что он пришёл туда играть на пианино, — тихо говорит Ира, делая акцент на последней фразе. Володю пробивает током второй раз и он чуть не упал обратно в лодку. Но Ира успела ухватить его за руку и помогла вылезти. — Играть на пианино? — скептически уточнил парень, накрывая лодку брезентом. — Да, он сам мне это сказал, — Олежка уцепился за руку своего вожатого. Володя аккуратно потрепал мальчишку по голове, поправляя пальцем другой руки очки. — Ты ведь тоже в курсе всех дел, да? — спросила девушка, когда они втроём выдвинулись к выходу с лодочной станции. Олежка убежал вперёд, пытаясь поймать руками бабочку, которая пролетала мимо. — Да, я в курсе, — устало выдохнул Володя, чувствуя, как зудевший внутри страх медленными шагами отступает. И теперь он кажется... злится? О да, тут даже и не кажется! Володя с каждым шагом становился всё злее и злее. Он злился на Юру, на его глупый поступок, на себя, на всю ситуацию в целом и просто на мир. Он устал, он хочет спать, есть и хоть немного побыть в тишине. Но это видимо уже не в этой жизни. — Ох, он сейчас у меня отхватит! — Ира рядом тоже не блистала спокойствием. — Точно отправлю к Леонидовне на ковёр! Надо же додуматься убежать посреди смены! Я думала, что с ума сойду и... Володя слушал её вполуха и понял то, что она собирается идти вместе с ним, когда из её уст третий раз вылетела фраза о том, что Юра огребётся. Скандал сейчас не нужен. И Ира сейчас тоже не нужна. Нужен был только Юра и тишина. Хотя бы несколько минут, чтобы поговорить. Чтобы снова попытаться зажечь свет между ними. — Если мы отведём его к Леонидовне, то сами и отхватим. Ты тем более, — буркнул Володя, когда они остановились на развилке. Девушка захлопала глазами. — Ну, подумай сама. Ты его вожатая. А он сбежал. И это будет пятно в твоей характеристике. Я не пугаю. Просто прошу подождать. И... позволь мне с ним поговорить. Ира подняла на вожатого глаза, поджав губы. В его словах была правда. — Что у вас происходит? — У нас все нормально, — выдохнул парень. Врать не в его принципах. Но ничего другого он не придумал. — У него просто ещё ветер в голове... — В жопе у него ветер, — на эмоциях выпалила девушку, но опомнившись, обернулась. Вдруг рядом кто-то из начальства. Но они стояли одни. Шумно выдохнув, она похлопала приятеля по плечу. — Ладно, иди. Если что я прикрою тебя. — Приглядишь... — Да-да, пригляжу я за твоими малышами. Смотря вслед уходящей Ире, Володя позволил себе даже немного улыбнуться. Всё же хорошо, что Юра заставил их помириться. Вспомнив о Юре, парень как ошпаренный повернулся и направился к кинозалу. Возле него было пусто, дети были на общественных работах и сейчас лагерь в некоторых местах казался совершенно безлюдным. Володя замер возле лестницы, что вела вовнутрь зала. Он остановился, вдруг испугавшись вновь. Ночной страх накрыл его подобно большому пуховому одеялу. Но вдруг его осенило, как никогда раньше. Лучше уж эти непонятные чувства, лучше уж скандал, лучше уж их неправильная дружба, которая, наверное, и самого начала была не такой. Лучше всё это, чем одиночество, которые он испытал, пока Юры не было. И ему так резко захотелось сказать об этом Юре, что сам в два больших шага преодолел лестницу и остановился возле двери. А за дверью и, правда, музыка. Она не лилась, она с трудом текла, но Володя слышал, как медленно, но она приобретала то звучание, о котором с трепетом говорил Юра. Выдохнув и приоткрыв со скрипом дверь, он так и замер в проёме, зажмурившись на мгновение. Мягкий комнатный свет сейчас горел только над сценой, как и часть софитов. Вокруг Юрки, который сидел за пианино и так старательно играл, не замечая ничего вокруг, словно было свечение. Законы физики о преломлении света сейчас ушли на второй план и единственное о чём Володя думал — это лишь внутренний солнечный свет. Юра снова горел и светился. Это был его новый, личный рассвет. Ноги сами несли его дальше и он неспешными шагами двигался к сцене, попутно вытирая салфеткой очки. Но всё также продолжал, не отрывая взгляда, смотреть на Юру как будто заворожённый им. Он смотрел на своё личное солнце. И на душе стало так спокойно. Ушла злость, сгорел страх. Осталось только тепло и желание наконец-то обнять, прикоснуться... поцеловать. Боже, кажется, он окончательно сошёл сегодня с ума. А может быть просто окончательно понял, что с закатом их дружбы начался рассвет нежной любви, о которой молчать сил больше не было.