Это их помешательство на одну, последнюю ночь.
Так трудно быть рядом и не иметь хоть какой-то возможности даже коснуться. И им остаётся лишь ловить лёгкие фантомные ощущения, и те — слепо, ведь они уличают эту глупость краем глаза, а мозг, чтобы не сойти с ума, даёт сигнал. Они опасливо водят подушечками пальцев по чужим ладоням, щекочут ногтями. Их самая интимная связь — это взгляд. Голосом можно лукавить, руки лгут, но глаза всегда блестят в ночи, ловя малейший свет. Две сгорающих бездны друг напротив друга. Такие разные, такие отчаянные. Зовут друг друга всеми именами, обещают несметные богатства и удовольствия, и дают лишь кроху того безграничного, чего им никогда не достать. Ветер ей — фата, ночь — платье. Осколки стекла — витражи — по углам одиноко перезваниваются. Их венец — колючая проволока с вороньими перьями — впивается и затягивается всё туже. Чёрное небо ему — кровать с шелковыми простынями, тишина — целый зал свидетелей. Серебряная рука, как музыкальный инструмент, мерно звучит для них взамен оркестра. Они сидят напротив друг друга, ловят кожей каждый вздох. Зарыться бы в чужие волосы, уткнуться в шею, обхватить несмелыми руками, но сказка рушится, стоит двинуться хоть чуточку ближе. Это венчание для сошедших с ума, у них нет пути назад. Они уже продали один раз жизни за бесценок, и теми грошами не расплатиться за близость. Из пожжённых краской ломких волос не сделаешь интересной причёски, на руки в шрамах некому надеть изящное кольцо. Шумный вздох заполняет чёрную тишину, и никто не берётся из них сказать, чей же он был. Равно как и где чьи руки, губы — мурашки нестройными толпами пробегаются по телу, а потом беззвучно рассыпаются искрами чувств на холодную крышу. Кровь приливает к голове, дышать становится тяжелее. Невидимые руки гуляют по спине, ласкают мимолётом грудь, легко проходятся по горячим щекам. Они подаются вперёд всем телом, навстречу друг другу и безумию, чтобы задохнуться от собственного бессилия и желания. Глаза застилает мутная поволока, ветер мажет размашистыми поцелуями по крутым скулам, и волосы рассыпаются по плечам. Это просто безумие: чёрное — чёрное — белое — горячие губы на шее — слова — вздох — ветер в волосах. Слаще всяких конфет и нежнее шелка — грубые объятия и пылкие поцелуи. Руки чертят невиданные дорожки на чужом теле, путаются в одежде и тянут к себе, ближе, ещё ближе! Тяжело выдохни и громко быстро вдохни, задержи дыхание, выгибаясь в спине, и рассыпься звёздной пылью в немой океан. Затяни в танец, дай доверчиво повиснуть на шее. Она закидывает голову от чувств, и механическая рука мужчины делает что-то совершенно немыслимое, заставляя ненадолго задохнуться. Душная одежда летит в сторону, тело подставляется под ласки.
Смотри, смотри в мою бездну, она горит алым пламенем и рассыпается пеплом в тебе.
Потопи в омуте, познакомь со всеми чертями. Ви оттягивает чужие чёрные волосы и грубо целует, по-хозяйски садясь на его колени. Такая очевидная ложь, и они оба улыбаются друг другу в губы, пока девушка осторожно спускает нетерпеливые ладони вниз. На границе двух безрассудных бездн тревога наивысшего уровня, и с этим никто не хочет ничего делать. Наёмница назвала бы это некрофилией, Сильверхенд бы поддержал. Искать живого в этой ситуации они бы не решились. Нежные прикосновения ощущаются сильнее пулевого ранения. Голова ломается, когда зрение перемещается то к партнёру, то и вовсе за спину, будто ты здесь посторонний зритель. Только чужие руки, беззастенчиво скользящие по бёдрам, не дают окончательно потеряться. Скажи, что ты чувствуешь? Это похоже на манию? Дикое желание душит тебя, и ты бросаешься в самую чёрную тень, лишь бы снять то напряжение, или же передавить себе шею своими же неловкими руками. Подаёшься вперёд влекущей тьме, в темноте наивно идёшь по узкой дорожке из струн на своё имя. Я уже не смогу отпустить твои руки. Расскажи, почему ты играешь такую мелодию? То громче, то тише, то здесь, то совсем далеко. Ты срываешь все плакаты на пути как свои паруса, чтобы пойти забытой диковиной на дно. Сопротивляешься, рассыпая по дороге всю звёздную пыль, и тонешь, падаешь, туда, где тебя растерзают невиданные рыбы. Сквозь толщу воды, или через безмолвные небеса, я не перестану звать тебя по имени. Она с лёгкой руки мужчины ложится лопатками на холодный пол, скребёт пальцами по горячей плоти. Нагая, разгорячённая, и томная от безудержного желания. Такая глупость, жалкая попытка обнять ветер, ощутить его прикосновения, словно это единственный оставшийся человек. И он в полной мере отдаёт всё, что имеет сам: остатки ощущений и много, много разных чувств без имён. Очерчивает пальцами каждый поворот, останавливается в остром разлёте ключиц, пожирает её бессовестным шалым взглядом и шумно выдыхает в раскрасневшееся лицо. Девушку ведёт, и она сжимает кулаки, надрывно дышит, выцарапывает из горла очередной терпкий стон, но не торопит. Мурашки выворачивают наружу всю скопившуюся похоть, рассыпая чувства бесформенной кучей перьев. Хочется сорваться, грубо притянуть, крикнуть что-то пылкое на ухо и сделать всё быстро, точно, как всегда. Но разве был хоть кто-то перед ним настолько наг душой и открыт глазами? Ему передали все ключи один раз, другие люди, и второй раз, точно в руки, накрывая своими тёплыми ладонями. Столько свободы, и чужая открытая настежь бездна манит без шанса на сопротивление. От вихров и переплетений длинных розоватых волос кружится голова, а от тяжело вздымающейся груди кровь приливает и вниз, и вверх. Тормоза остались где-то далеко-далеко, в прошлой жизни. Широкие мужские руки двигаются все медленнее, всё ниже. Прикосновение — вскрик — алый — глубже — вздох — дрожащие острые плечи. Поцелуй в висок — руки — блестящие глаза — холодные коленки — роскошный стон. Не жалей, скажи как есть, покажи, как думаешь. Сил дышать нет, ноги дрожат от холода, но почему-то внутри так приятно. Голова тяжёлая, хочется смеяться. Залезть бы на чужую тёплую грудь и там и уснуть, но Ви мотает головой собственным мыслям и неохотно натягивает одежду обратно. Сильверхенд сидит и ждёт неподалёку, наблюдая за девушкой, его авиаторы аккуратно висят на майке. Жажда никуда не ушла, но запал, что томился уже давно, наконец смог спокойно раствориться в океане ночи. Наёмница садится рядом и достаёт сигарету вместе с Джонни, и они подкуривают у её зажигалки. Двое сидят так до рассвета, молчат о несуществующих рыбах и держат руки близко-близко. В солнечных лучах растворяется звёздная пыль из вен. Позови меня по имени, возьми крепко за руку. Держи у самого сердца ключи от моей бездны, и я найду тебя хоть во тьме чужих песен, хоть на дне безразличного океана. Не оборачивайся. Иди до конца, лишь как ты это умеешь.Только позови меня ещё раз.
И обязательно вернись.