Большее

      От каждого по два шага, и они столкнулись. Оба много лет никого не целовали и на первые секунды слегка ошалели, рты закровили от настойчивости зубов.       Несколько мгновений они подстраивались друг под друга. Альварес был ниже, но сильнее, а Райан не привык, чтобы его стискивали, вжимали. О'Рейли казался даже выше, когда стоял так близко, и Мигелю пришлось обхватить чужой затылок и (непривычно) тянуть к себе, вниз, делать удобнее.       Оба были неподатливыми, деревянными, скорее боролись в своей страсти, чем отдавались, — а потом О'Рейли просто уступил.       Райан понял, что их вспышка рискует обернуться дракой, и тогда они оба застрянут в этой петле. Снова днями будет накапливаться напряжение и сгущаться в стенах их капсулы. Снова они станут у раковины притираться друг к другу и сталкиваться плечами, заправляя кровати, — но держаться на расстоянии, когда их запрут перед отбоем. Шаг вперед, шаг назад. Постоянное кружение. Райан устал. Он хотел, сейчас, всего.       Как только Райан расслабился, расставил ноги и слегка сполз по стене, приспосабливаясь к Мигелю, все сразу стало легче. Стало простым и ясным, и Мигель широко лизнул чужой рот, плавным движением втираясь в Райана. О'Рейли проглотил стон, но Мигель заметил, вспыхнул жаром, толкнулся снова и — этого было недостаточно. Этого было недостаточно.       — Больше. Сейчас же.       Райан потребовал и в отблесках света поймал ухмылку Мигеля. Пухлые яркие губы искривились в самодовольстве, прямо как много лет назад, когда Альварес был просто самоуверенным и раздражающим пятном среди Латиносов. Теперь Райан обнаружил, что ему нравится видеть это выражение на лице Мигеля.       Они втиснулись в пространство между кроватью и стеной, куда не могли дотянуться ни случайный взгляд, ни намеренный. Щетина Альвареса царапала лицо, потом шею, и это было странно и почти неприятно, но в то же время так ярко, это заставляло Райана чувствовать свое тело, свое желание, чувствовать, что весь Райан — все еще есть.       Райан первым полез под одежду, скользнул ладонями под футболку Мигеля, туда, где была горячая гладкая кожа. Он судорожным движением попытался стянуть дурацкую тряпку с обрезанными (как всегда) рукавами, Мигель тихо засмеялся, и они в четрые руки сняли сначала нелепую футболку, потом майку Райана, потом прижались кожа к коже, дыша друг в друга.       Мигель поймал Райана взглядом, и глаза его были — чернющие, два колодца с лунным проблеском на дне.       И Райан ответил этой темноте:       — Да. Ну же, — и сам потянулся расстегивать молнию на штанах.       Больше Мигель не медлил. Придавил собой, обхватил оба члена, и Райан снова подавился стоном, подался вперед, в Мигеля, в чужое горячее дыхание. Мигель целовал и кусал, и облизывал рот Райана, и ласкал, и в ответ ему были такие же горячечные ласки и сердцебиение, такое быстрое (у обоих).       Они не продержались долго.       Когда Райан кончал, запрокидывая голову, Мигель жадно наблюдал. Он уже забыл, как это, когда человек, которого ты хочешь и который хочет тебя, кончает от твоих прикосновений, от вашей общей жажды. Мигель забыл, каково это, быть желанным и разделять желание.       — Райан, Райан, — он зашептал лихорадочно. О'Рейли тут же испугался, обхватил лицо Мигеля ладонями, всмотрелся в него в сумраке их капсулы, но Мигель не мог, не умел объяснить, в чем дело.       Мигель потерся щекой о чужую ладонь, повернулся, поцеловал запястье и слегка укусил в раздражении, что он не может описать, насколько он благодарен Райану, и за что именно он благодарен. Что сейчас он наконец нашел то, что закрепляло его в реальности, на что можно было опираться, и что можно было поддерживать. Это было так много.       — Ты понимаешь, что это все — больше? — спросил Мигель, прижимая их друг к другу теснее, и Райан услышал отчаяние в его голосе. — Ты знаешь, О'Рейли? Скажи, что знаешь.       И тут Райан понял, о чем было это волнение. И это оказалось так просто. И это было в нем — тоже.       — Конечно, Мигель. Я знаю.