he put no one above me

Одасаку растерянно моргает. Смотрит на дюжину крафт пакетов перед собой. Моргает снова, но те остаются всё там же, и логотипы по типу «Армани», «Фенди» и «Берберри» с них тоже никуда не исчезают.  — И что это? Мужчина осторожно обходит пакеты стороной, стараясь их даже не задеть, пусть в голове и раздается забавное «возможно это твой последний шанс коснуться роскоши». Чуя на это только фыркает. Ставит фарфоровую чашку с недопитым кофе на стол, и даже на это простое движение Ода засматривается — в каждом движении Накахары сквозит аристократичная элегантность с нотками усталости.  — Твои новые вещи. Разве ты не говорил, что хочешь разнообразить свой гардероб? Подходит медленно, слегка улыбаясь. Прижимается к Сакуноске со спины, обнимая, и спрашивает тихо:  — Не нравится? Ты даже не посмотрел. Вообще-то Ода ожидает продолжения фразы по типу «а я же так долго ходил и выбирал их, старался ради тебя», сквозящее насквозь манипуляцией, как это раньше делал Дазай, но Чуя только вздыхает в ответ на длительное молчание.  — Можем походить по магазинам вместе, выбрать что-то другое. Просто ты так устаешь в последнее время на работе, что я подумал, что мне стоит заняться этим самому. Извини за это. Одасаку уже скоро тридцать, но от этих слов он все равно краснеет как чёртов подросток, а в груди теплеет и хочется безостановочно улыбаться. Потому что да, ему уже почти третий десяток, но за все это время до серьезных отношений дошло всего два раза — причем в первый раз его просто использовали для получения определенной выгоды, а второй раз его партнёром оказался Дазай, и тут даже больше ничего добавлять не надо. Большего мудака Ода в своей жизни ещё не встречал. Поэтому, после всего что было, отношения с Чуей казались раем. Сперва, конечно, было немного некомфортно. Накахара был младше него на пять лет, но имел куда более высокую должность и, соответственно, куда более высокий заработок — и скорее всего количество нулей на своём банковском счёте преуменьшал в несколько раз. Но после пришло осознание — неважно, сколько у того будет денег, машин и пентхаусов. Чуя всегда будет оставаться собой — с обострённым чувством справедливости, вспыльчивым характером и нежным сердцем. В первую очередь будет просто человеком, а не мешком с деньгами. Одасаку это действительно трогало. Извиняться в подобной ситуации Чуя совсем не должен, но все равно делает это, потому что считает, что так правильно, и что в первую очередь он не должен доставлять партнеру неудобства.  — Все в порядке. Просто я подумал, что для меня это слишком дорого. Я даже представлять не хочу, сколько все это стоит. Чуя что-то пробурчал ему в спину и кажется задумался.  — Честно говоря, я и сам не знаю, сколько это стоит. Не смотрел на ценники особо. Просто представлял, как ты будешь смотреться в этих вещах. И вот опять. Сакуноске чувствует, что теперь краснеют даже кончики ушей. Он немного отстраняется под недовольное чуино сопение, и всё-таки касается осторожно одного из пакетов с надписью «Армани». Бережно достает содержимое — черный костюм-тройку в тонкую серебряную полоску, белую классическую рубашку, ярко-красный галстук и небольшую коробочку с гравировкой «Dolce&Gabbana», в которой обнаруживает золотые запонки — о, и он уверен, что они стоят вдвое дороже костюма.  — Кажется, один галстук здесь стоит мою годовую зарплату. И куда мне в этом ходить? Чуя пожимает плечами, но по нему видно, что он бы хотел, чтобы Ода надел все это на себя прямо сейчас.  — На работу, например? Только представь: ты настигаешь предателя, и после длинной речи про долг мафиози пускаешь ему пулю в голову, его мозги разлетаются по переулку, падая на твои лакостовские ботинки из крокодильей кожи, в свете фонарей блестят ролексы, а этот самый галстук драматично колыхается от ветра. Прекрасно, я считаю. Одасаку тихо смеётся.  — Если только этот галстук ты будешь завязывать мне сам.