Его леди

Его леди носит мужскую одежду или закрытые платья, не обнажающие и ключиц. Из уст ее сыплются ругательства, руки покрыты мозолями, а глаза в моменты гнева пылают лесным пожаром. Его леди совершенно не остроумна: на словесный выпад она скорее предпочтет ответить ударом, чем изящной унизительной шуткой. Доброты и милосердия в ней не больше, чем глубины в придорожной луже, да и с другими традиционно женскими качествами вроде робкости, стыдливости или умилительности — как-то не сложилось… А он не может отвести глаз. Ходит за ней, как на веревочке, всеми правдами и неправдами старается оказаться ближе — настолько близко, чтобы и безнаказанным остаться, и запах ее ощутить. Его леди пахнет соблазном. Когда он впервые почувствовал это? Когда осознал, что волк внутри слишком остро реагирует на ее близость? Найн не знает. Все, что он может — не давать себе сорваться. Прикусывать изнутри щеку, стискивать кулаки, обливаться холодной водой, сухо сглатывать в тщетных попытках унять огонь в горле. Вздрагивать от простых прикосновений, сдерживаться — и любить это. Уже — любить. И невыносимую потребность в ней, и то, насколько эти чувства мучительны. Наслаждаться недозволенностью… Похоже на бред извращенца. Найну плевать. Если бы он не научился ловить кайф от сумасшедшего неудовлетворенного желания, кто бы поручился, что сегодня или завтра у волка не снесло бы крышу? Его леди не знает, что он испытывает всякий раз, когда она — горячая, гибкая, до смерти прекрасная — находится слишком близко. Найн не разрешает себе и взглядом показать девятый вал собственной одержимости. Испугается ведь… Замрет, застынет столбиком, и только медовые ее, невозможные глаза будут умолять: не надо, пусти, посмотри на меня, увидь, что я не хочу этого. Можно подумать, ему будет не все равно. Нет, Найн себя знает. Знает, что сопротивление, явное или слабое, лишь сильнее раззадорит и лишит остатков самообладания. Кто бы что ни говорил, а Найн — хищник. Ему не понаслышке известно, насколько яростными и неумолимыми могут быть голодные волки. И он притворяется. Ради нее. Его леди треплет его за ушком, гладит по волосам, смеется над тем, как он краснеет от мимолетной похвалы или засмотревшись на нее. И он благодарит провидение, одарившее его способностью краснеть, иначе его лицо выглядело бы пугающим, несмотря на все усилия спрятать похоть. Иногда, когда опасность не вытерпеть подступает вплотную, ему приходится чуть ли не за шиворот оттаскивать себя — дальше, дальше от искушающего запаха, от зовущей мягкости губ, вздымающейся под покровами шелка и парчи груди, линии бедер, бесстыдно обрисованных брюками. И тогда умение краснеть спасает, ведь мужчину с пунцовыми щеками никто не воспримет всерьез. Сложно думать о близости, глядя на смутившегося до слез человека. Если бы она поняла по-настоящему, он бы не стал больше беречь ее чувства. Один только изумленный вздох его леди, один только пораженный взгляд — и ему больше незачем будет играть в дворецкого, робкого возлюбленного, ласкового жениха. Нежности — не будет. Его леди думает, что она взрослая. Машет мечом, играючи повергая противников, и считает, что знает и понимает больше других. Его леди очень наивна. Когда-нибудь Найн справится — по меньшей мере, попытается — с дикой жаждой обладания, кипящей в крови, и поцелует ее, не боясь не остановиться. Не боясь слететь с катушек в первую же секунду и начать рвать на ней эти чертовы тряпки, скрывающие до боли желанное тело. Возможно ли это… ведь уже сейчас его трясет от одной мысли о ней. И совсем не факт, что он вообще будет способен понимать, что творит: контраст между духовным и плотским, между любовью, граничащей с поклонением, и вожделением, сводящим с ума, слишком велик. Впервые. И он не находит в этом ничего привлекательного. Ему попросту страшно выводить хрупкие зачатки отношений на новый уровень, потому что там, за первым прикосновением губ — слепой поворот, таящий беспощадность зверя, догнавшего наконец добычу. Когда-нибудь Найн поцелует свою леди. И пожалуй, перед этим попросит Юри составить заклинание, пригвождающее оборотня к месту хотя бы на час.