TwoFish

Кроули выплеснул в аквариум полиэтиленовый пакет с водой и удовлетворенно кивнул, когда золотая рыбка, что он принес, встрепенулась, расправила плавники и оказалась в непосредственной близости от другого обитателя аквариума. Обитатель был известен под многими именами: Белая Смерть, Зубастая Сволочь, Ваш Лучший Гид по реке Стикс, Придонный Таящийся Ужас и Откушу-твой-зад. Также о нем было известно, что Кроули недавно купил его в зоомагазине. До прошлой недели Кроули о рыбах особо не задумывался. Он воспринимал их как еду и как… ну ладно, воспринимал только как еду. Исключением был разве что случай, когда ему прилетело по шее рыбиной, которую использовали как метательный снаряд. Ну, или еще, совсем недавно, во время Недормагеддона, как он это называл, рыба сыпалась с небес в качестве атмосферных осадков, и даже селедка, свалившаяся с такой высоты, врезала бы больнее, чем плавник здоровенного тюленя. Земля в тот день сплошь была покрыта рыбой. И этим знакомство Кроули с рыбами исчерпывалось. А всё потому, что он не знал, что есть на свете бойцовые рыбки. Кроули купил бело-розовую мелкую тварь просто так, потому что почувствовал ее настроение. Паршивец был восхитительно зол на весь мир. Кроули принес его домой и выпустил в аквариум, где уже обитала другая рыбка – золотая, с черными глазками-бусинками. Ее он купил потому, что она напомнила ему Азирафеля. Такое же скучное, добродушное и начитанное создание, и ангел, наверное, когда-нибудь заберет ее в свой скучный и сонный книжный магазин. Но когда Кроули вернулся в комнату – это случилось примерно через час, его цветам как раз полагался ежедневный сеанс устрашения, – от рыбки Азирафеля остался лишь сиротливо плавающий в воде глаз и еще пара мелких фрагментов весьма интересной конфигурации. Кроули был заинтригован: он, кажется, нечаянно приобрел настоящего аквариумного психопата. Про эту породу рыб, они назывались бетты, быстро нашлось что почитать. Их действительно вывели для того, чтобы устраивать бои. Им нравилось драться. И у Кроули появилось новое хобби: каждая новая рыбка, что он покупал для Азирафеля и которую полагалось бы отсадить в отдельный аквариум, почему-то оказывалась жертвой демонических развлечений. Теперь Кроули в очередной раз готовился наблюдать, как Белая Смерть, Зубастая Сволочь, Ваш Лучший Гид по реке Стикс, Придонный Таящийся Ужас и Откушу-твой-зад разберется со своим весьма уже взволнованным противником. Кроули предвкушал отменное зрелище! За шесть дней, что мерзавец прожил здесь, он не проиграл ни одного боя. И, в отличие от обитателей оранжереи, его даже не приходилось устрашать – он был берсерком по натуре своей. Полным, безнадежным психом. Кроули уселся на пол, примостившись между белым кожаным диваном и кофейным столиком, и принялся глядеть в аквариум. Там все еще не происходило ничего интересного: бетта обреталась на дне, флегматично тыкалась мордой в гальку и полностью игнорировала свою противницу. Что ж, схватка была вопросом времени. Кроули сообразил себе приличный кусок шоколадного торта и приготовился приятно провести время. – Всё ставлю на Харлоу, – рассеянно процитировал он, дотянулся до телефона и впустил Азирафеля, который стоял тремя этажами ниже и только-только поднимал руку, чтобы звонить в дверь. В дверь звонить! Ему. Как будто Кроули мог не почувствовать его присутствия. Как будто он мог не знать, что ангел идет к нему, когда тот был еще за несколько миль отсюда. Кроули так и сказал. – Ты, – заявил он, как только Азирафель зашел, безукоризненно-вежливый, со шляпой в руке. – Тебе лишь бы в звоночек позвонить. Мальчик-колокольчик. Торт будешь? – Что за торт? – Торт с колокольчиком. Азирафель помолчал. Уголки губ дрогнули в легчайшем намеке на улыбку. – Совсем дурная шутка, да? – Не все наши шутки обязаны быть лучшими, – сказал ангел. – Да ладно, умничает он. Торт держи, – Кроули материализовал еще порцию и подтолкнул тарелку поближе к нему. – Смотри, что у меня тут. – Ты завел рыбок? – спросил Азирафель и сел на диван. Диван отозвался оргазмическим вздохом и скрипнул так сладко, как умеет скрипеть только очень дорогая кожаная мебель. – С чего бы? – Тш-ш-ш! – шикнул на него Кроули. – Гляди. Но смотреть пока было не на что: Белая Смерть, Зубастая Сволочь, Ваш Лучший Гид по реке Стикс, Придонный Таящийся Ужас и Откушу-твой-зад неподвижно завис, поддевая носом игрушечного аргонавта, рядом с которым лежал его затонувший парусник, а еще чуть дальше множество пластмассовых фигурок охотников за привидениями (из макдональдсовских хэппи-мил) и прочей ерунды, которая годами копилась у Кроули в ящике письменного стола. Золотая рыбка сновала туда-сюда, вверх и вниз, теперь в явно приподнятом настроении, а белый боевой психопат, похоже, твердо решил вздремнуть. – Они милые, – сказал Азирафель осторожно, тем самым тоном, которым друзья ненавязчиво интересуются состоянием твоего здоровья. – Как давно ты уже на них смотришь? – Проклятье, да что это с ним? Вот мерзавец! – рявкнул Кроули и хлопнул аквариум по круглому боку. – Убей! Убей! Убей! – “Убей”? – Белая тварь – бойцовой породы. Из Японии. Всегда уделывает твою рыбку. Зрелище зашибись. – Мою рыбку? Кроули моргнул, поняв, что проговорился. Надо было спасать ситуацию. – Другую рыбку. – Ты сказал “твою”. – Ну, она задумывалась твоей. То есть, я их покупал, потому что они глядели на меня в зоомагазине из этих своих стеклянных ящиков и вопили, а-а-а, ты только погляди на нас, мы рыбки Азирафеля! Отнеси нас к нему! Но ни одна не дождалась, пока ты ко мне зайдешь. Они не выжили, так что упустили шанс стать твоими. Великая карусель жизни, пищевая цепочка, все дела. – Значит, они были моими рыбками потенциально. Ты покупал их для меня? – Да. – И скармливал своей рыбке? – Не скармливал! – Кроули приходилось думать очень быстро. – Подвергал испытанию. – А-а, – сказал Азирафель. – Вот как. – Да разве могу я одарить друга недостойной рыбкой? – возопил Кроули. – Любая тварь, которой выпадет участь стать твоим питомцем, должна быть необычайно вынослива. Ей предстоит выживать среди всякого барахла, над нею будут нависать бесконечные полки, бесконечные книги и пыльные стены! Азирафель посмотрел на него долгим взглядом. – Что ж… Полагаю, в этом есть резон. – Я должен тебе уже шесть рыб, – пробормотал Кроули, сокрушенно покачав головой, и призвал бутылку дорогущего бренди с парой бокалов к ней. Разлил. – Мы за них выпьем. Азирафель задумчиво крутил свой бокал, Кроули опустошил свой одним глотком и с размаху грохнул донышком об стол. Белая Смерть, Зубастая Сволочь, Ваш Лучший Гид по реке Стикс, Придонный Таящийся Ужас и Откушу-твой-зад даже не шевельнулся. – Он не умер? - поинтересовался Азирафель. – Не, просто прохлаждается там, ленивая тварюга. – Чем бы его взбодрить, а? Пару капель табаско в воду, быть может? Кроули украдкой глянул на Азирафеля – тот продолжал покачивать бокал, вдыхая аромат, будто денди эпохи Регентства. – Почему тебе вздумалось зайти сегодня, ангел? – Ко мне в магазин явилась женщина, – ответил тот и сделал крошечный глоток. – О-ох, во имя… – Кроули поморщился. – Допей уже, а? Твою выпивку сейчас укачает. – Но именно так и положено пить бренди. – Делай свои дела, ангел, или слезай с горшка. Азирафель моргнул. – Прошу прощения? – Глотай, или я проглочу это сам. – Бренди не пьют залпом! – вскричал Азирафель. Кроули взмахнул рукой, и бутылка бренди превратилась в бутылку “Патрон”. – Вот это пьют. А то тебе вечности не хватит, чтобы добить первую рюмку, – Кроули лихо материализовал стопку под струей текилы лишь долей секунды ранее, чем та коснулась бы стола. – Держи. Ангел взял стопку, и Кроули отсалютовал ему своей. – Ну, чтобы всё. – И чтобы все. И рыбки тоже! – Э-э, нет. Не так быстро. Чтобы почтить память твоих рыбок должным образом, нам, полагаю, следует поднять шесть тостов. По одному за каждую, – Кроули ухмыльнулся. – Ты нынче хитроумен, змей. – Я неизменно хитроумен. Выпьем! – Кроули опрокинул стопку, и Азирафель последовал его примеру. – Так что ты говорил, женщина зашла в твой магазин? Книгу хотела купить? Ты, надеюсь, третировал ее в своей деликатной манере, и она ушла? – Кроули снова разлил текилу по стопкам. – Нет. Книги ее не интересовали. Она зашла поговорить. – О чем? – Ну, первым, что она сказала, перешагнув порог, было "А-а, так вы, значит, ангел". – Вот ведь… – Кроули поморщился. – Не люблю таких. Которые знают. – Согласен. Сбивает с толку, да? Столько лет под прикрытием, и вдруг один из них смотрит на тебя – и видит. Пугающий опыт. Кроули промолчал. Он подумал о том, как ужасно чувствовал себя, когда Адам Янг походя прочитал все его существо и бытие, будто дорожный знак. Это воспоминание до сих пор заставляло его содрогаться. – И что ты ей ответил? – Кроули передал Азирафелю полную стопку, налил себе и отсалютовал. – За всё! – И за всех. – И за рыбку номер один. – Я думал, за первую мы уже пили. – Нет-нет, это был предварительный рыбий тост. – Тем не менее, рыбку мы упомянули. – Да, но ей еще не был присвоен номер. Мы просто обозначили проблему. Видишь ли… – Ладно, ладно. Пьем за рыбку номер один. Они выпили. – Так вот, о той женщине. Она казалось очень измученной, – Азирафель промокнул губы салфеткой. – Уставшей. Сказала, что примерно месяц назад ее ударило молнией, и с тех пор она не может заснуть. Совсем не спит, бедняжка. – Шарахнуло молнией и расковыряло третий глаз? Звучит похоже на ваши методы. – Наши? Прошу меня простить, это скорее в вашем духе. Но в любом случае, почерк совершенно доисторический! Порождать медиумов путем настолько грубого вмешательства в психику, бедные смертные! Бывают ужасно травмированы объемом информации. И становятся абсолютно непредсказуемы. – Вот я и говорю, ваши всегда были в восторге от спецэффектов. Им подавай шоу, Зигфрида и Роя с белыми тиграми и прочую чушь. Чтобы Красное море расступилось, чтоб неопалимая купина полыхала! Ваши любят постановки, точно говорю. А мы, демоны, предпочитаем безмолвное отчаяние, – сказал Кроули. – И чтобы оно наползало медленно и неотвратимо, как плесень. Тоньше вам надо работать. – Тоньше? Это вы с Гитлером сработали “тоньше”? Или в Чернобыле? Или в Канаде? – Понимаешь какое дело… Да! Это и было тонко. Ни в одном из случаев не обнаружено ни следа оккультного вмешательства. Ад предпочитает работать в тишине. А ваши штампуют лик Девы Марии на кукурузных лепешках. – К лепешкам мы не имели никакого отношения. Полная глупость. – Да ну? Сходство методов потрясающее, нельзя не признать. – Кроули принялся наполнять третью пару стопок. – Кстати, в Канаде наших не было. Разве что в Квебеке немного порезвились, признаю, но в остальном мы были уверены, что Канада ваших рук дело. Эти канадцы просто тошнотворно приятны в общении. Азирафель нахмурил брови. – Приятны, да, и именно поэтому… Мы заподозрили, что здесь просто обязан скрываться какой-то ужасный подвох. Кроули кивнул. – Ладно, рассказывай дальше. Ваши, значит, прожарили той девчонке мозги и вплавили божественное зрение, и… – Говорю тебе, мы не имеем к этому отношения! – воскликнул Азирафель. – Подобная театральность… Кроули показал на него пальцем. – Пылающий меч! – затем показал на себя, – Маленькая болтливая змейка. Ангел фыркнул и скрестил руки на груди. – Насколько я помню, там был здоровенный питон. Со светящимися желтыми глазами, и… – Меч, Азирафель. Огненный. Ангел недовольно на него глянул. – Так вот, я наконец продолжаю: бедняжка целый месяц не смыкала глаз и всюду видела то демонов, то ангелов, то всяческих фэйри. Едва не сошла с ума, так она мне сказала. А потом заявила, что собирается покончить с собой, и попросила меня отпустить ей этот грех. – Она не всерьез, – сказал Кроули и вручил Азирафелю его стопку. – Настоящие самоубийцы не говорят, они просто делают то, что собрались сделать. – Не говорят никому, даже ангелу? Полагаю, ангелу сказать можно. Кроули обдумал это. – Ты прав. Ангелу можно. – Он отсалютовал. – За рыбку номер два. – Номер два! Первая рыбка, рыбка вторая. – Красная рыбка, рыбка голубая. Пьем! Они выпили. Азирафель кашлянул и расстегнул верхнюю пуговку на рубашке. – Как бы-т-тонибыло, я объяснил ей, что небеса не дозволяют вершить суицид. А она настаивала. Поинтересовалась, не буду ли я умницей и не сделаю ли для нее исключение, ведь ее жизнь превратилась в совершен… в совершенный… в это самое. – Во что? В бардак? – Точно. Именно туда. Она заявила, что если уж ее жизнь превратилось в… то самое, почему она должна это терпеть. – А она дело говорит. – Нет. Не дело. Жизнь – дар Божий. – И ты продолжаешь это утверждать даже после того, как доказывал мне, что ваши не имеют никакого отношения к той молнии? – Ее рыбка, Кр-роули, это дар Божий. И выбросить ее – смертный грех. – Даже если тебе достался какой-нибудь вонючий подпорченный экземпляр? – Даже если так. Это дает шанс, эхм, подняться над собой, и вообще… Оно непостижимо, вот. Бог ты мой, а ведь меня начинает немного вести! – Вот и хорошо. Продолжаем. – Соблазняешь, старый змей? – Ох, отвали и пей, что налито! – Разливая еще по одной, Кроули и сам чувствовал, как текила начинает растекаться внутри приятным теплом. – Дальше-то что было? Кроули незаметно наблюдал за тем, как Азирафель рассматривает свои руки. С ангелом такое бывало: он чинно складывал белы рученьки на коленях, переплетал пальцы и принимался на них глядеть, будто спрашивал у них совета, что делать дальше. Смотрелось совершенно очаровательно. Наконец тот тряхнул головой, откидывая со лба непослушный светлый локон, и спросил: – Так значит… о чем это я? – Женщина собралась покончить с собой. – Да… Да. – Она высказалась насчет метода? – Кроули подал ему очередную полную стопку. Азирафель посмотрел на него. – Что ты имеешь в виду? – Как именно она собиралась… ну, выпилиться? Ангел выглядел ошарашенным. – Ну, знаешь ли… Тебе не кажется, что это как-то слишком? Даже для тебя? Кроули молча пожал плечами. – Полагаю, она хотела принять яд, – проговорил Азирафель медленно и неохотно, будто раскрывал секрет, который обязан был сохранить. – О-о-о, да она полная… Пф-ф! И еще раз пф-ф! Как увидишь эту красотку, подскажи ей, чтобы купила пистолет. И что дуло надо направлять в рот, тогда пуля пройдет через спинной мозг, и это гарантия. От этого точно умрешь. А тупые недоноски, которые палят себе в висок, потом лежат на коечках и пускают слюни. Азирафель смотрел на него во все глаза. – Чего? Это хороший совет. Я имею в виду, если она действительно решила кончать с собой. Если делаешь что-то, делай это как следует. – Кроули! Да ты что! Ты в самом деле полагаешь, что я могу ей такое сказать? Демон встретился с ангелом взглядом и целую секунду не сводил с него глаз. Потом улыбнулся и вздохнул. – Нет. Конечно нет, Азирафель, – он отсалютовал ему стопкой. – За рыбку номер… номер… какой там номер у этой рыбки? – Три. – Верно, верно. Номер три. Третья. Труазьем. Они выпили. – Ай, – сказал Азирафель. – Теперь она на вкус как вода. Кроули рассмеялся. – Ты всегда так говоришь. И тогда тоже сказал, когда упился вусмерть, помнишь? – он хлопнул ладонью по столу. – Помнишь? В семнадцатом, кажется, веке. Вроде во Франции… Азирафель покраснел. – Я помню. – Я тогда подначил тебя выпить весь виски, что у нас был, и всю эту их полынную дрянь, и ты отрубился, будто какой-то сосунок. И я затащил тебя в бордель, и вытащил на лестницу, и все шлюхи как давай над тобой кудахтать, как давай носиться туда-сюда! Я ухохотался до истерики. Ну, они-то, конечно, думали, что я пьян и ничего не соображаю, и это было еще веселее, потому что ты… ты! – Кроули задохнулся от смеха. Азирафель прикрыл глаза, будто у него кружилась голова. – Кроули… – Потому что ты был в отключке, но продолжал оглушительно думать, стонал мне в прямо в мозг, Кроули мол, ах! Я полагаю, что сейчас умру! А я тебе в ответ: о, красота, вот адская будет тебе работенка, объяснять наверху, с чего бы ангел помер от алкогольного отравления? Удачи с получением нового тела, и все такое! А ты продолжаешь нести всякую чушь, присмотри мол, Кроули, за лавкой, пока меня не будет! А я тебе: проклятье, Азирафель, ты что, жив еще? Давай скорее уже помирай, я по-быстрому спихну труп в речку и двину уже домой, а то здесь непотребно воняет навозом. Помнишь, да? Вонь была страшная. – Э-э. – А шлюхи-то, шлюхи рыдали, как я не знаю кто, потому что ну ты же такой красивый, причитали они. Весь бордель оплакивал тебя хором, им же было невдомек, что ты ангел, и что рядом валяется демон, пьяный как козлище, и ржет над ними как конь. Зашибись. Поэтично до усрачки. Азирафель, не открывая глаз, покачал головой. – Объяснять мне и в самом деле пришлось. Почему, например, я пил с демоном. – Они приглядывают за нами, а? – Кроули взмахнул рукой, привычно указав пальцем сначала вверх, потом вниз. Жесту этому было уже столько лет, что он давно должен был обзавестись благородными сединами. – Мои не распространяются на эту тему. – Вот как? Мои тоже. – Думаю, что теперь они полагают, что… полагают что… наш контакт это благоприютст… благоприят-с-т-в… полезная вещь. – И я тоже, – Кроули улыбался, глядя на него. Потом налил им еще по одной. – Тоже так полагаю. – И я, дорогой мой демон, – Азирафель подтолкнул к себе свою стопку и выпил залпом. – Это будет рыбка номер ч-тыре. Ч-тыре – это много, – язык у него начал заплетаться. – Ты должен мне уйму рыб. Я п-полагаю. – Да! Должен! – воскликнул Кроули радостно, как ребенок. Какое-то время они внимательно смотрели друг на друга, потом рассмеялись. Кроули попытался разлить текилу, но большая часть в этот раз оказалась на столе. – Оп-па, – сказал он. – Всё на стол. В комнате стало тихо. Кроули изо всех сил старался не промахнуться по стопкам в очередной раз, Азирафель глубоко задумался. Кроули чувствовал на себе его внимательный, изучающий взгляд, но не мог сосредоточиться на этой мысли – бутылка так и норовила выскользнуть у него из рук. – На стол. Нам нужно выложить карты на стол, – сказал ангел наконец, соскользнул с дивана на пол и устроился рядом с Кроули. – Ш-што ты имеешь в виду? – горлышко бутылки жалобно звякнуло о стопку, и та опрокинулась. – Ш-што, ангел? – А? – Ты с-с-сказал что-то про с-стол. – Да. – К чему это ты? Азирафель смотрел на него непонимающим взглядом. Если бы Кроули был трезв, он бы понял, что тот напряженно о чем-то думает. Так напряженно, что от мыслей летели искры. – Не знаю, – признался Азирафель наконец. Кроули опрокинул вторую стопку и выругался. Азирафель осторожно забрал у него бутылку и аккуратно разлил текилу уже со второй попытки. – Ну ты даешь! И это тот с-с-самый ангел, которого я ос-ставлял помирать в дешевом борделе? Азирафель засмеялся. – Тот самый, тот самый. Или, как выражаешься ты, "с-с-самый". – Я ш-што, в с-с-самом деле ш-ш-шиплю? – Шипишь. И свистишь. Когда выпьешь. – А-а. Они помолчали немного, разглядывая текилу в стопках, прежде чем взяться за них. – За номер пятс-с-сс! – просвистел Кроули. – За мою пятую, – согласился Азирафель, и они выпили. Ангел едва не уронил пустую стопку. – Поглядим, как там рыбки! – предложил он. Кроули пристроил подбородок на стол и поглядел. На рыбьем фронте было без перемен. Обе рыбки здравствовали. И, кажется, теперь уже обе они дремали. – Наверное, они тоже напились, – заявил Кроули и снова хлопнул по аквариуму ладонью. – Дерисс-сь, дерись, ты, тупая сволочь, или я вышвырну тебя на помойку! Выплес-сну, как… помои, э-э. И помою аквариум! – Если они подерутся, ты будешь должен мне на одну рыбку больше, – сказал Азирафель рассудительно. Кроули опустил голову на скрещенные руки. Лица его за прямыми черными волосами почти не было видно. – Не буду, ес-сли твоя рыбка победит, – сказал он. – Но мои рыбки никогда не побеждали. Ты сам говорил. Кроули медленно, словно сонный кот, моргнул, не отрывая взгляда от ангела. – Ты иногда побеждаеш-ш-шь, – тихо признался он. – Ты побеждаешь чащ-ще, чем думаешь. Азирафель первым опустил глаза, весьма поспешно схватился за бутылку, налил и подтолкнул к Кроули его порцию. – Йо-хо-хо, и бутылка рому, – пробормотал он. – Сколько-то рыб на сундук мертвеца. Какая там у нас по счету? – Рыбка по с-с-счету… с-счету… – Ага! Мы потеряли счет рыбкам. – Мы прос-с-считались. Эта, кажется, была шес-стнадцатой. Или что-то около. Они чокнулись и выпили. – "На-с-с-сундук мертвеца", – сказал Кроули. – На кой черт мертвецу с-сундук? Азирафель пожал плечами. – Хранит в нем ром. – А-а. o-o-o – Я ЗЛАТОКУДРЫЙ БОГ! – орал Энтони Кроули, и улицы ночного Лондона ему внимали. Он балансировал на узеньких перилах своего балкона, подошвы туфель из змеиной кожи опасно скользили. Азирафеля это беспокоило. Он не сразу понял, что происходит, но теперь это беспокоило его очень сильно. Он попытался сесть прямо и тут же ударился головой об угол кофейного столика. – Я! ЗЛАТОКУДРЫЙ! БОГ! – Кроули не унимался. Теперь он помогал себе выразить мысль, размахивая полупустой бутылкой рома. Когда горлышко наклонялось слишком сильно, тонкая струйка журчала вниз, на улицу. – Тос-ст за тех из нас-с-с, кто пс-с-с! Пс-с-с прямо на эту улицс-с-су! Азирафель сумел добраться до раздвижных балконных дверей. Он очень старался, но как у него это все-таки получилось, навсегда останется тайной. Азирафеля качало, и он привалился к косяку. Кроули обернулся, разулыбался. У него были клыки. Азирафель так ему и сказал. – Хо! И знаешь, почему? – спросил Кроули. – Потому что Я ЗЛАТОКУДРЫЙ БОГ! Хе! Я это в кино видел. Тот с-с-сучонок вс-с-скочил на перила и орал "Я ЗЛАТОКУДРЫЙ…" На этот раз договорить не дали: с балкона этажом ниже в него запустили вазой. Разумеется, не попали, и ваза, влепившись в стенку, разлетелась на куски. (Тут требуется пояснить, что Кроули жил в доме, обитатели которого были достаточно состоятельны, чтобы использовать вазы в качестве успокоительного средства. Коты, совокуплявшиеся во дворе, регулярно в этом убеждались. Очень, очень престижный район). Полет вазы сопровождался воплем: "ТРИ ЧАСА НОЧИ, ТЫ, ХРЕНОВ ГОЛОСИСТЫЙ ПИДОР!" Кроули растерянно огляделся, потом, вычислив, что голос раздается откуда-то снизу, ухмыльнулся и проорал в ответ: – ПРОШ-ШУ МЕНЯ ПРОС-С-СТИТЬ, КАК ВЫ С-С-СКАЗАЛИ? – ИДИ НА ХРЕН! – Куда-куда? Азирафель выбрался на балкон и устроился рядом с Кроули. Он перебросил через перила обе руки и почти что повис, перила ощутимо давили под мышками. Туфли Кроули пританцовывали прямо у него перед носом. – Кроули, – сказал ангел, и если бы из его голоса вычесть всё выпитое, то тон можно было бы счесть строгим. Кроули моргнул. – Ого, ангел. Тебя что, тошнит? Как с-соберешься блевать, блевани на того с-сраного мудака, который швырнул в тебя с-с-стекляшкой. Азирафель открыл рот, чтобы возразить, но позабыл, что именно он хотел сказать, и просто замер с открытым ртом. Кроули, увидев его застывший взгляд, решил, что он глубоко шокирован, и заулыбался еще шире. – Да-да, целился прямо в тебя, только предс-ставь, ангел! Давай, хватай свой пламенный меч, с-срази эту мерс-с-скую с-с-сволочь! Давно пора ус-строить небольшое ис-с-стребление! – Демон ненадолго задумался. – Или нет, я ис-с-стреблю его с-с-сам! Никто не с-с-смеет ничего швырять в моего ангела! Ты с-слышиш-шь меня, с-сукин ты с-с-сын?! НИКТО НЕ СМЕЕТ! В моего… – Кроули, – Азирафель деликатно подергал его за штанину. – …в моего ангела. Ш-што? – Слезай оттуда. – Зачем? С-с-смотри, как красиво! Огоньки, – Кроули залюбовался видом, оступился и едва восстановил равновесие, дико замахав руками. – Ты упадешь, – сказал Азирафель. Кроули выпрямился. – Что? Отсюда? С третьего этажа? Не смеш-ши, это же полная фигня. Вот когда проваливаеш-шься в ад, другое дело. Сбривает лицо до самого черепа. Азирафель моргнул. – Упадешь, – повторил он, но в этот раз совсем другим тоном. Кроули лихо крутанулся на каблуках – Йес-с-сли я упаду, – заявил он и, дразня, нарочно отклонился назад, – ты ведь меня поймаешь. Разве нет? Очень в твоем духе, ловить меня! – Кроули, – сказал ангел и протянул ему руку. – Аз-зрфель. – Кроули! – ангел поднял голову. Глаза полыхнули синим пламенем. В сознании Кроули тут же вспыхнул образ огромного, ослепительно-белого льва. Ухмылка демона увяла. Не сказав более ни слова, он принял руку Азирафеля, позволил тому поддержать его и спрыгнул с перил. Приземлился, правда, неудачно, покачнулся и всем телом навалился на ангела, который с готовностью подставил плечо. Но увы, сам Азирафель тоже нетвердо стоял на ногах, и оба они повалились на пол, а Кроули еще и встретился темечком с цветочным горшком – его обитатель как раз был изгнан на балкон поразмыслить о своем поведении. – Уй бля! – Ты в порядке? – Ага. Хренова посудина! – Напала без объявления войны, а? – Точно! – он искоса глянул на Азирафеля, который как раз пытался распустить ленту, что стягивала в хвост его светлые волосы. Узел был тугим, но в конце концов у ангела получилось, и волосы рассыпались по плечам. – Леве рыкающий, – сказал Кроули тихо. – Змий-искуситель, – отозвался Азирафель. – Ты ни за что не угадаешь, что я хочу сказать тебе. – М-м? – Я пьян. Кроули так и покатился со смеху. – О да-а! Наверное, нам стоит протрезветь. – Ага. – Давай. Прошла секунда, вторая. Третья. Азирафель, который сосредоточенно хмурил лоб, внезапно рассмеялся. – А ведь не получается, Кроули. Я, оказывается, слишком пьян, чтобы… – ангел снова принялся хохотать, и Кроули понял, что смеется вместе с ним. Вот умора, в самом деле. Слишком пьяны, чтобы протрезветь. – Бог ты мой, – хихикнул Кроули. – Как ты сказал? – Азирафель согнулся от хохота пополам, – Ты сказал, я это слышал! – Я сказал, Б-бог мой, – Кроули перекатился на бок, икая от смеха. – Йо-хо-хо! – провозгласил Азирафель, пальцем показывая то на Кроули, то на полупустую бутыль, – и бутылка рому! Не удержав равновесие, ангел повалился назад и вписался головой в стену. что вызвало у Кроули еще один взрыв хохота. Он задрыгал ногами и от души пнул балконную дверь. – Эй, перестань, – осадил его Азирафель, все еще посмеиваясь. Кроули возмутился. – С чего это? Расстроился, что я пнул дверь? Эт-то моя дверь! Хочу – и пинаю! – заявил он и пнул еще раз, чтобы было нагляднее. Азирафель махнул рукой и сполз на пол. – Ну, я даже не знаю... – Можешь тоже пнуть, – предложил Кроули азартно. – Пни ее! Тот прицелился и пнул. – Хренова дверь! Кроули аж задохнулся от изумления. – Ну ты силен! – он торжественно поднял руку. – Дай пять! Ангел попробовал – и промахнулся. Попробовал снова, и снова не попал. Запыхтел от натуги, фыркнул рассерженно, и в конце концов они оба снова катались по полу, изнемогая от смеха, беззвучного, потому что оба уже забыли дышать, и сама вселенная завивалась кольцами вокруг них. Внутри них. В конце концов они как-то подкатились друг к другу, все еще держась за животы, и оказались лицом к лицу. Мгновение спустя – а с какой-то пространственно-временной точки зрения спустя вечность, – оба посерьезнели и придвинулись ближе, лбом ко лбу. Глаза у обоих были закрыты, но ни один не спал. По улице гулял ветер. Они слушали, как он шумит. Азирафель приоткрыл глаза. Если бы Кроули смотрел на него сейчас, то увидел бы, что лицо у ангела безмятежно-спокойное. Но глаза Кроули были закрыты, он слушал, как шумит ветер. Ветер растрепал его волосы, одна черная прядь упала на глаза, щекотала нос. Азирафель поднял руку и осторожно отвел ее от лица, пригладил кончиками пальцев. Потом погладил Кроули по щеке, по волосам, придвинулся еще – так, что они почти соприкоснулись носами. – Что ты творишь, – прошептал Кроули едва слышно. Это даже трудно было назвать поцелуем – просто губы их нашли место, для них предназначенное. А поскольку никому из них не требовалось переводить дыхание, то продолжалось это довольно долго. o-o-o Одной рукой Кроули обнимал Азирафеля за шею, и какой-то частью своего сознания все еще понимал, что целует его, большая же часть его существа остро ощущала исходящие от ангела волны пятимерного тумана, волны накатывали на него, укутывали со всех сторон, подворачивались уютно, будто пуховое одеяло. Там были образы, там были чувства. Струи воды из лейки в маленьком садике и утреннее солнце, проливающееся сквозь них. Неповторимая прохлада выдержанного вина, когда его только-только достали из погреба, где оно дремало восемь десятков лет. Неожиданно свежий ветерок, пронесшийся по душному послеполуденному Лондону. Кроули попробовал отбросить их, прервать поцелуй, сделать ненужный вдох, отстраниться и глянуть со стороны – что, черт подери, здесь происходит? – но Азирафель притянул его к себе и послал еще один образ. В лицо Кроули дохнуло искристым, ледяным ароматом утренней росы – именно так дрожит воздух от взмаха ангельских крыльев, – и он понял наконец: Азирафель испрашивал у него дозволения. Ангел излучал полное прощение, отпускал вину за любой его выбор, заранее принимал любой его ответ. Это – о, Кроули прекрасно это понимал! – было совершенно бесстрашно. И именно поэтому смертельно перепугало его. Он собирался ответить отказом. Оттолкнуть Азирафеля и, посмеиваясь, отправиться кормить рыбок или найти себе еще какое занятие. Он собирался делать что угодно, только не то, что сделал. Открылся ангелу. Приоткрылся – самую чуточку, посмотреть. И Азирафель хлынул в него. Прохладный, густой бальзам в раскаленную добела трещину. Приданные им человеческие тела, не в состоянии этого вынести, выгнулись дугой, изошли криком и распластались на полу. Обитатели покинули их. Тела были обузой. Кроули продолжал кричать – всем своим существом, не столько от страха, сколько от глубочайшего ужаса, не столько от удовольствия, сколько от истинного, концентрированного и дистиллированного блаженства. Азирафель был над ним, вокруг него и внутри, он пронизывал его насквозь, проникая в самые дальние уголки и запертые кладовки, и где бы ангел ни являлся, исцелялись без следа давние раны, а застарелые ссадины зарастали здоровой кожей. Кроули терялся, паниковал, пытаясь себя отыскать, а оно все равно было прекрасно – потерять, но обрести. Обрести Азирафеля. Тем не менее, страх наступал, множился, и Кроули принялся выталкивать ангела из многомерных закоулков себя самого. Азирафель покорился и отстранился. Кроули с облегчением рухнул обратно в спокойную прозу вещества, в простое уравнение телесности. Тело все еще было неспособно пошевелиться, и он забился в него подальше – перепуганный огонек сознания в глубоком подземелье. Азирафель склонился над ним, едва ощутимое ласковое присутствие, легкий ветерок, бесконечное сострадание. Ветерок доносил до него образы: баюкающая младенца мать, нежный смех, бесстрашный прямой взгляд, искренние слова извинения. Белые, сияюще-белые крылья. Кроули слал в ответ дрянь. Показал, как рыдает дитя над бездыханным телом матери. Показал мучительный голод, кошачьи вопли, и смерть, смерть. Смерть от кинжала, смерть в огне. Показал, как с человека заживо сдирают кожу. Показал изнасилование. Это, подумал он, точно ангела оттолкнет. Повисло молчание. А потом Азирафель послал ему единственную картинку: яблоко. Кроули потребовал объяснений очень громким мысленным шепотом. Ангел ответил: “Чему-то я у тебя все-таки научился. Хочешь узнать кое-что интересное?” Та самая фраза, что Кроули когда-то, тысячи лет назад, прошипел на ухо Еве. Теперь яблоко покачивалось и переливалось перед ним. И он уступил. Позволил Азирафелю прикосновение настолько интимное, что было оно ближе любой близости, ярче ультрафиолета, чернее инфра-черного, тише непроизносимого и выше сверхзвуковых частот. Оно было… “Атомным?” – подумал Кроули. “Ядерным?” – отозвался Азирафель. Строго говоря, конечно, ни тем, ни другим. То, что происходило между ними, трудно было не только объяснить, но и описать. Нужно было просто оказаться на их месте. Но для того, чтобы хоть что-то прояснить, скажем, что Азирафель прохаживался по улицам Кроули-сити и высаживал там цветы на клумбах, целовал фонарные столбы и развешивал колокольчики на каждой двери, подписывал этикетки для новых сортов мороженого у мороженщиков в парках, и танцевал в клубах, и смахивал пыль, возвращая жизнь и краски, с тысячи вещей, о которых сам Кроули уже не помнил, и совсем забыл, что те могут приносить радость. Но в городе были не только проспекты и парки. Кроули заерзал, когда Азирафель направился в предместья, в разнообразные гетто и районы красных фонарей. А ангел творил там то, для чего и был создан, к чему предназначен: он брал на руки всяческий стыд и срам, укутывал теплым одеялом и укачивал, напевая ему колыбельную. Всё, что было в Кроули склизкого и червивого, было видно сейчас как на ладони, но Азирафель смотрел, не отводя взгляда, с теплой улыбкой и ни разу не отпрянул в страхе или отвращении. И Кроули был благодарен, ведь даже демону сложно было бы жить, столкнувшись со столь глубинным неприятием. Вот почему оно было опасно: Азирафель с тем же успехом мог бы, прогуливаясь, сшибать пинком почтовые ящики и поджигать припаркованные машины. Он был, в конце-то концов, его исконным противником. Но вместо этого всё, что ангел с ним творил, имело вкус крем-брюле, ощущалось так, будто тебе разминают усталую спину, на слух было как скрипичный концерт, а тем чувствам, что выше человеческого понимания, тоже представлялось чем-то невыразимо прекрасным. И Кроули таял. Есть вещи, перед которыми даже демону не устоять. Азирафель гладил его изнутри, рассказывал ему, показывал, объяснял. Кроули, например, с удивлением понял, что же было такого притягательного в этих чертовых табакерках. Они просто были… ну, они были такими крохотными. И изукрашенными. И блестящими, они открывались и закрывались со щелчком, и в них можно положить всякую мелочь. А еще во времена Регентства Азирафель, оказывается, пристрастился к нюхательному табаку – Кроули этого не знал. И, вероятно, не узнал бы никак иначе: Азирафель стеснялся своей привычки. На самом деле, мало что сейчас могло бы укрыться от взгляда Кроули, ведь Азирафель ничего не пытался от него скрыть. Он был с ним честен. Он допустил его до себя, и это было глупо, так глупо! Доверяться Кроули, адской твари, значило напрашиваться на неприятности. Но Азирафель доверял. И это тоже было прекрасно. Потому что у Кроули за метафорической его спиной был припрятан еще один запретный плод, метафорическая пушка двенадцатого калибра, и он наставил ее на Азирафеля и метафорически пальнул ему в голову. В эту игру можно играть вдвоем, и Кроули позволил Азирафелю прочувствовать все прелести медленного, методичного совращения девчонки в монастырской школе, утопил его в море наркоты высочайшего качества, дал испытать многодневный марафон восхитительного секса (и чем запретнее секс, тем слаще!), подначил его ввязаться в пару драк в барах (а надо сказать, что Кроули весьма ценил чувство раскрепощения, расцветающее, когда твой кулак впечатывается в скулу тому, кто взбесил тебя до белого каления, и Азирафель должен был чертовски хорошо знать это). На десерт он приберег четыре вида острейшего наслаждения: отстреливаться от ублюдков, что засели с пулеметом в развалинах на той стороне улицы, пробовать новое блюдо, которое еще вкуснее, чем то, которым ты только что обожрался, встречать рассвет после целой ночи танцев под ядреным кайфом и искренне удивиться, когда тебе неожиданно отсосали, причем с глубоким пониманием того, как именно следует делать минет. Азирафель все еще вертелся волчком, когда Кроули, широко улыбаясь, протянул ему метафорические ключи от метафорической Бентли. И оно длилось, кипело и выпаривалось, и сводилось к ним двоим, вцепившимся друг в друга, нуждающимся друг в друге и требующими еще и еще. Азирафель припадал ко греху, а Кроули окунался в божественное (в высоком смысле этого слова), их тела беспомощно извивались, не в силах вместить такой сверхъестественный опыт, и в конце концов не осталось уже ни запретного добра, ни восхитительного зла, к которым бы они еще не припадали. Чем глубже они проникали друг в друга, тем яснее становилось то, что их титулы, ангел и демон, это всего лишь титулы. Фасоны шляп, что они носят. Они были куда большим, чем просто ангел или демон, они оба расстилались шире, простирались дальше – в самую бесконечность: две сущности, полностью осознавшие себя и тончайшим образом настроенные друг на друга, отбросившие все предрассудки и не связанные названиями сторон в некой вселенской “борьбе”. Казалось, они взбирались навстречу друг другу по двум сторонам подковы, сбрасывая с себя одну кожу за другой, и когда наконец взобрались и встретились на вершине, то увидели друг друга как есть, без прикрас, в самой своей первозданности. И они улыбнулись. Улыбнулись как старые, старые друзья. А когда прикоснулись друг другу, когда их истинные совершенные сущности слились воедино, то ощущения, обрушившиеся на них, заставили бы человеческий оргазм показаться в сравнении нервным тиком. На миг столь краткий, что он вообще выпал из течения времени, Азирафель и Кроули познали, что значит быть одним существом. Быть Единым. А потом снова стали ангелом и демоном. Даже сверхъестественным сущностям не под силу выдержать груз всеведения дольше, чем на иллюзорную долю секунды. Но Где-то Там они остались едины навечно. o-o-o Когда они вновь очнулись в своих телах, шел дождь, и от дождя их защищали перья. Должно быть, бессознательно они приняли истинный облик, и каждый простер над другим свои крылья. Под сенью переплетенных крыльев было темно и пахло дождем. Кроули приник губами к влажным кудрям Азирафеля. Соседка сверху играла на скрипке гаммы. Скрипку почти заглушал шум дождя. – Аз-зрфель… – шепнул Кроули. – М-м? – От тебя несет ромом, – нежно сказал он. И это были правильные слова, потому что под сенью крыльев все было священным. Кроули произнес нечто священное. И Азирафель сказал нечто священное в ответ. Кроули помолчал и через секунду заговорил снова: – Это не умалит твою ангельскую суть? – А твою демоническую? Азирафель помедлил, а потом потянулся к Кроули, и Кроули потянулся ему навстречу. Священным было всё. Пару часов спустя Азирафель и Кроули оба были трезвы как стеклышко и выглядели безупречно. И обнаружили, что квартира превратилась за ночь в настоящие джунгли. Оранжерея перекинулась в гостиную, растения расплодились, размножились и вымахали до потолка, а некоторые листья были такими большими, что вполне могли укрыть от дождя двоих. – Наконец-то они поняли, – заметил Кроули, направившись в ванную. Азирафель, еще раз полюбовавшись буйной растительностью, тоже поднялся на ноги, и Кроули тут же его остерег. – Даже не думай об этом, ангел. Азирафель обернулся. – Ты собрался готовить завтрак, по лицу вижу. Так вот, я есть не буду. – Почему? – спросил Азирафель. Он огорчился. – Потому что. Поэтому! Это бы выглядело странно. – Это было бы чудесно, – сказал Азирафель. Кроули замолчал. Сдавленно хохотнул. Нервно взлохматил волосы. – Это… так непонятно. Азирафель понимающе улыбнулся. – Ну вот что мне с тобой делать? Азирафель понимающе пожал плечами. – Ты невозможен, – заявил Кроули и скрылся в ванной. Когда он оттуда вышел, на столе ждал обильный завтрак. – Гореть мне в аду, ты даже на стол накрыл! Я не сидел за этим столом лет сто. Да и вообще сто лет не ел дома. Хорошо потрудилась, женушка. Азирафель рассмеялся. – Да, именно так я и буду тебя звать, если продолжишь в том же духе. И даже не вздумай заняться стиркой. Азирафель покачал головой. – Слушай, а вкусно! Проклятье, это самое вкусное печенье, что я ел. И то, с маслом и медом, тоже. Мне нравится. Ты совершенно невыносим. Ты настолько невыносим, что я сейчас пойду куплю тебе новую машину. Потому что я тебя ненавижу. Даже не сомневайся. Ты та еще зараза, знаешь? И ты перепачкался джемом, вот тут… да нет же, вот! – Кроули потянулся через стол и стер каплю джема у ангела со щеки. – И вообще. Чертов высокомерный умник. Это лучшее печенье в истории. Что мне с тобой делать, а? Азирафель выглядел чрезвычайно довольным. Пальцы Кроули задрожали. – Ты, разумеется, даже представить не можешь, в каком я сейчас раздрае. Азирафель поднялся, подошел, присел на подлокотник кресла Кроули и погладил его по волосам. Потом осторожно приподнял за подбородок и заглянул в глаза. – Представляю, – тихо сказал он. – О любви я знаю все. – А я нет, – шепнул Кроули. – Все ты знаешь, – ответил ангел и поцеловал его лоб. И Кроули едва не принялся спорить, когда вдруг, совершенно внезапно понял, что да. Знает. Он вспомнил, что любовь это такая дикая, причудливая штука, знакомая и необъятная, всегда приводящая прямиком к ангелу. Кроули прикоснулся к его щеке, пытаясь снова встретиться взглядом. – А о сексе ты что-нибудь знаешь? Азирафель ухмыльнулся. Дьявольской ухмылкой. – Ого! – выдохнул Кроули. – Вот это да. Глаза Азирафеля удивленно распахнулись. – Что стряслось, ангел? Тот смотрел на что-то у Кроули за плечом. – Мне кажется, или вчера у нас было всего две рыбки? Кроули обернулся и тоже застыл в изумлении. – Да будь я… – Рыбок намного больше, чем две, дорогой ты мой демон. – Я бы сказал, ангел, что их там сотни. Сотни мелких рыбешек. Что нам делать с такой прорвой рыб, а? – Будем держать их в воде, – сказал Азирафель с самым серьезным видом. Кроули прикрыл глаза и засмеялся тихонько. – Как можно быть таким глупым, ангел. В воде держать! А когда вырастут? Разбить карповый прудик? – О, карпов я люблю. – Я тоже. Помнишь того узорчатого? Старая ленивая рыбина, глазел еще на нас тогда в японском ресторане? – Тот, у которого чешуйки складывались в слово “сухой” по-гречески? – Тонкая ирония. – Да. Знаешь, — сказал Азирафель, — А ведь со всей этой зеленью здесь, и с рыбками, оно стало немного походить на Эдем. Кроули обдумал это и потянулся за поцелуем. И оказался вдруг очень занят едва ли не полтора часа. – Скажи, а что стало с той женщиной? – пробормотал он наконец, уткнувшись губами Азирафелю куда-то около уха. – М-м? – Ну, с той. С суицидальными наклонностями. Явилась к тебе в магазин. – А, – Азирафель улыбнулся. – Она наконец-то заснула, и ей… – И ей приснился чудесный сон о том, что она любит больше всего. Ангел рассмеялся. – Ты слишком хорошо меня знаешь. – Сколько бы ни знал, мне всегда будет хотеться еще. – И мне, – отозвался Азирафель. И они поцеловались вновь, понимая, что теперь на то есть целая вечность.