сердце сжимает

Боль пронизывает сердце, когда он плашмя падает на лёд с четверного лутца. Хочется разреветься, когда он с натянутой улыбкой говорит, что всё хорошо, а рукой держится за ушибленную спину. Ей хочется накричать на него при всех за то, что он не слушается, за то, что такой безбашенный. При всех нельзя, нужно дождаться вечера — дома, думается ей, он точно получит. — Больно? — спрашивает она, сев на пассажирское сидение его машины. Брови к переносице сводит, а глазами внимательно изучает его, старается не упустить ни одной его реакции на её слова. — Нет, — Дима отвечает совершенно спокойно, будто был готов к этому вопросу ещё с самого утра. Да и как тут не быть готовым, если она сверлила его взглядом всю тренировку, но отводила взгляд при каждом падении? — Злишься? — Злюсь, — она даже не планировала это скрывать, да и глупо это было бы, не злиться на него после этого. — Конечно я злюсь, Дим. Злюсь на то, что ты никого не слушаешь и делаешь только то, что тебе кажется правильным. Но ключевое слово здесь — кажется. И я буду злиться, пока не перестанешь вести себя как подросток в пубертате и пока не начнёшь хоть немного заботиться о себе! Дима слегка смеется, краем глаза наблюдая за её гневом, и это злит её ещё сильнее. Ей хочется ударить его — не успевает. Он слегка притягивает её за подбородок к себе и целует. Целует не в попытке заткнуть, нет. Поцелуем просит не волноваться, одним поцелуем уверяет, что с ним всё хорошо. И она ему, почему-то, в очередной раз верит. — С этого дня, Ольга Германовна, обещаю, — он вновь слегка смеется, когда она со строгим лицом — с таким, которые бывает только на тренировке — скрещивает руки на груди. Не нравится ей, когда он обращается к ней так официально, когда они один на один друг с другом. А ему нравится то, как она реагирует на все его слова. — Обещаю и клянусь всем, чем могу, что буду слушаться тренеров. А тебя — в первую очередь. И снова целует, сквозь поцелуй слегка улыбаясь. А она и не пытается как-то сдерживать себя рядом с ним.