Лед, освещенный полуденным солнцем

      В середине октября начинается турнир охотников. Кори приезжает на стрельбище Ривертона в девять тридцать, за полчаса до начала, выходит из пикапа и ёжится: холодный порывистый ветер толкает в грудь, бросает в лицо снег — первый после короткого лета и сезона дождей, лёгкий и пушистый, — и едва не срывает с головы ковбойскую шляпу. Кори оставляет её в машине.       За стойкой регистрации участников сидит Бен Шойо: старый коп не пропускал ни одного охотничьего турнира за всю свою жизнь.       — А! Явился! — он шлёпает перед Кори два журнала с фамилиями и ручку, предусмотрительно привязанную куском шпагата ко вбитому в стойку гвоздю. — Я уж думал, не приедешь.       — Ты сам сказал, что перестанешь со мной разговаривать, если я не буду участвовать и первое место достанется Питу. Да и Кейси уговаривал.       — А сам-то он где?       — У него занятия в школе, вот и не смог приехать. Всё-таки три часа на обратную дорогу — это не двадцать минут до Ландера.       С тех пор, как Уилма и Кейси переехали в Джексон, он видит сына в редкие выходные и может забрать к себе лишь на месяц летних школьных каникул. Кори скучает по Кейси и временами думает поселиться ближе к нему, но жизнь в Джексоне и округе ему не по карману. Да и Уилма уехала из Ландера, чтобы реже встречаться с ним — пора уже перестать это отрицать.       — Тем более, перевал Тогвати сейчас перекрыт сразу за Дубойсом, — подхватывает Бен. — Значит, все четыре через Пайндейл.       Кори кивает. Бен разворачивает второй журнал для подписи и выдаёт повязку с шестнадцатым номером. «День рождения Ванды, — думает Кори и тут же одёргивает себя: — Просто остановись, старик, иначе она начнёт тебе мерещиться. Или ты выдворил её в Вегас, чтобы зациклиться на ней, как на занозе? Отличный, мать твою, план: страдать, так по полной программе».       — Джейн приедет?       Шариковая ручка замирает над разлинованным листом.       — Ты не позвал её на турнир? — соображает Бен, хмурит брови и отчитывает его, как директор выпускника, пойманного в туалете с сигаретой: — Чёрт бы тебя побрал, Ламберт! Вы же друзья! Что между вами произошло, что она в спешке уехала, а ты становишься похожим на бледного виноватого попугая, когда слышишь о ней?!       Из соколов в попугаи — карьерная лестница, которой он достоин в полной мере. Пусть эти слова напишут на его надгробии, они прекрасно отражают последние пятнадцать лет жизни: «Здесь покоится бледный виноватый попугай».       Ванда улетела в Вегас на следующий день после тяжёлого для них обоих объяснения на кладбище Маунт-Хоуп. Кори сам отвёз её в аэропорт Ривертона на арендованном автомобиле и вернул его в салон. Дело было не в том, что Ванда спешила поскорее убраться из Вайоминга и его жизни, а в том, что глава её управления дал всего сутки на возвращение и она не могла медлить.       Они до утра просидели на диванчике в гостиной и вряд ли за это время сказали друг другу три десятка слов. Да и что говорить, если всё уже сказано? Ванда прижималась лбом к его плечу, а он обнимал её, надеясь, что они видятся не в последний раз.       «Я не тот, кто тебе нужен, Ванда».       «Уж ты-то точно лучше знаешь, кто мне нужен. Но я понимаю тебя. Сначала злилась, а теперь — понимаю: ты думаешь, что предашь их — свою семью. Но, знаешь... ты ни в чём не виноват. Пожалуйста, помни об этом».       Им хватило ума не терять друг друга из вида, и они общались в сети и созванивались. Кори был благодарен Ванде за тактичность и поражался её терпению и силе духа: в разговоре она ни разу не касалась того, что произошло в Вайоминге. Он тоже не затрагивал эту тему, и отношения постепенно вернулись на круги своя, к той крепкой дружбе, что была у них.       И всё было бы хорошо, но порой Кори так сильно хотел снова увидеть её, что едва не срывался в Вегас. Приходилось убеждать себя, что дело всего лишь в тоске по близкому другу, хотя в глубине души он знал настоящую причину.       Знал, отчего с её появлением он вдруг смог дышать свободнее, знал, отчего его близкие перестали смотреть с укоризной с фотографий, развешанных по стенам, знал, отчего впервые за долгое время смог спокойно уснуть. Ванда, сама того не подозревая, дала ему то, в чём он так отчаянно нуждался.       Она никогда и ни в чём его не винила.       С её отъездом чувство вины набросилось на него с новой силой, и всё чаще хотелось, чтобы это уже закончилось раз и навсегда — и всякий раз звонок от Ванды отвлекал от назойливых мыслей.       — Её отозвало начальство, Бен, — Кори возвращает ручку и идёт на стрельбище.       — Эй! Я жду победу! — кричит ему вслед Шойо.       Специально для турнира стрельбище разделили на две части: поле с мишенями и зрительские трибуны позади него. Между полем и трибунами поставили металлические ограждения и охрану из полицейских и добровольцев, чтобы никто случайно не выбежал на стрельбище. Даже участники должны выходить на огневой рубеж по одному, а остальные — ждать своей очереди всё за тем же ограждением.       Двадцать участников, три попытки у каждого и три вида оружия: гладкоствольное ружьё, снайперская винтовка и — впервые в этом году — классический составной лук. Кори только хмыкнул, когда узнал, что лук включили в программу турнира по настоянию нового мэра, большого поклонника фэнтези.       — Эй, Ламберт! — Кори замечает Пита Мэттьюса и кивает ему. — Я обойду тебя в этом году, вот увидишь!       Пит сильный соперник и один из немногих, кто щёлкает десятки на мишенях как орешки. Но Кори в ответ пожимает плечами: впервые ему настолько плевать, кто победит, что даже профессиональное самолюбие не подаёт признаков жизни. Он только убавляет слуховой аппарат — ещё одна причина не просить Ванду вернуться, — и надевает плотные наушники: скоро на стрельбище будет чересчур громко.       С небольшой пластиковой улиткой в левом ухе он ходит вот уже два месяца: однажды вечером закапал капли, чтобы унять боль в ухе, а утром проснулся и не сразу понял, что почти ничего не слышит. Поняв же, помчался в больницу, где и получил от врача неутешительные новости и слуховой аппарат.       К третьей части турнира, после этапов с ружьём и винтовкой, несколько участников заметно вырываются вперёд: среди них Кори, Пит и ещё двое молодых парней — Кори видит их впервые и не запоминает имён. Ламберт даже не чувствует азарта: просто ждёт своей очереди, идёт к мишени, стреляет и идёт к другой мишени, с равнодушием наблюдая, как пуля летит в цель. Хорошо делает свою работу.       — Уважаемые участники, следующий этап: стрельба из лука, — объявляет мистер Хоксли, мэр Ривертона, принявший на себя обязанности главного судьи турнира.       Лук почти всем участникам даётся с трудом, многие не справляются с ветром и снегом, и то и дело слышатся возмущения: это турнир охотников или Олимпийские игры? Кто вообще охотится из лука в наши дни? Давайте ещё начнём метать в уток камни из пращи! Те два парня, показавшие неплохие результаты, и вовсе снимаются с соревнований. А вот Пит, шедший прямо перед Кори и отстрелявший практически идеально, имеет все шансы на победу. И если Кори ошибётся хотя бы в одной попытке, то Пит опередит его на несколько баллов.       — Номер шестнадцать!       Кори возвращает аппарату в ухе привычную громкость и снимает наушники: будут лишь мешать. Он примеривается к луку, закидывает колчан за плечо, оценивает вес стрелы — да уж, давненько ему не доводилось этого делать, — и подходит к первой мишени. Накладывает стрелу на тетиву и оттягивает её к щеке.       «И я увижу, как ты победишь Пита в охотничьем турнире этой осенью?» — некстати всплывает в памяти. В горле першит. Приходится взять паузу и восстановить сбившееся дыхание.       Кори снова натягивает тетиву, делает поправку на ветер и выжидает секунду. Толпа позади гремит аплодисментами — так зрители чествуют каждый выстрел в десятку. Кори вытаскивает новую стрелу и переходит ко второй мишени, но вдруг спиной чувствует на себе чей-то внимательный взгляд. Оглядывается, мимолётно пробегает глазами по толпе на трибунах и мысленно усмехается: странно искать один взгляд, когда на тебя смотрят все.       На второй выстрел уходит меньше десяти секунд — и снова зрители хлопают изо всех сил. Кори подходит к третьей мишени и хмурится: в центральном круге торчит стрела Пита, которую, видимо, забыли убрать после его выступления. Ламберт хочет позвать рефери или его помощников, но только морщится: боже, какая разница… Питу, в отличие от него, победа нужна, так зачем поднимать шум из-за этой случайно забытой стрелы? Он просто выстрелит выше или ниже центра и даст ему победить. А Бен и Кейси… подуются пару недель и простят.       — Джейн? Эй, Джейн, привет!       Стрела только чудом не срывается с тетивы и не втыкается в землю. Клинт оборачивается на голос Мэттьюса — тот машет куда-то в сторону трибун, — и замирает, увидев в толпе Ванду. В ярко-рыжем пальто и зелёном шарфе, она стоит совсем рядом: на секунду отвлеклась, чтобы приветливо кивнуть Питу, и снова вернулась взглядом к нему. Клинт опускает лук. Он просто смотрит на Ванду и не может отвести взгляд, и она тоже смотрит на него, чуть склонив голову.       — Мистер Ламберт! — раздаётся усиленный микрофоном голос Хоксли. — Или вы стреляете, или я не засчитываю вашу попытку!       — И я выиграю, Кори! — подначивает Пит.       Клинт ловит одобрительную улыбку Ванды и хмыкает. Прости, Мэттьюс, но не сегодня.       — Минуту!       Он перебирает все стрелы из колчана, потом просит дополнительные и выбирает самую тяжёлую среди почти равных по весу. Подходит с ней к огневому рубежу третьей мишени, пережидает порыв ветра, натягивает тетиву и целится. В последний момент меняет угол и пускает стрелу в небо.       Зрители удивлённо перешёптываются, Мэттьюс радостно вскрикивает, предвкушая победу, а Клинт, не дожидаясь падения стрелы, бросает лук и почти бежит к трибунам. Он перемахивает через металлические ограждения: хватает одного предупреждающего взгляда, чтобы никто из охраны даже не попытался его остановить.       — Привет, — выдыхает он, остановившись в шаге от Ванды.       — Ты позволил Питу догнать тебя, — сердито прищуривается она.       — У меня до последнего не было причины побеждать, — улыбается Клинт.       — Пообещай, что в следующем году этого не повторится.       Он не успевает ответить, как по трибунам прокатывается недоверчиво-изумлённый гул.       — Что случилось? — вертит головой Ванда, а Клинт улыбается ещё шире.       Он хоть и не видит, но знает точно: стрела, которую он выпустил, не коснулась земли. Она описала в воздухе дугу и под небольшим углом вонзилась в центр мишени, обломав древко стрелы Пита и раздробив её наконечник.       — Эй, Кори! — Мэттьюс, бледный, как смерть, с выпученными от шока глазами, бежит к ним. — Не представляю, как ты это сделал, но это было потрясающе. Спасибо за турнир, Робин Гуд!       Клинт хмыкает: спасибо, что не Китнисс Эвердин, — и пожимает протянутую руку. Пит кивает Ванде и уходит, что-то бормоча себе под нос и пытаясь уложить в голове, как Ламберт провернул этот фокус со стрелой.       Клинт берёт Ванду за руку и тянет за собой подальше от посторонних глаз и шума, и останавливается возле вагончиков, где хранится инвентарь.       — Как ты узнала, когда турнир? — спрашивает он. Тепло её ладони окутывает его руку и поднимается выше, растекается по всему телу.       — Бен сказал ещё месяц назад. Бен, а не ты!       Он хмыкает: ну конечно! Шойо только с виду кажется простоватым толстяком, по сути же этот старый пройдоха хитрее койота. Ни словом не намекнул!       — И, поверь, я ещё выскажу тебе всё, что думаю по этому поводу! — она хмурится, но не вырывает ладонь из его руки.       Клинт встречает её сердитый взгляд новой улыбкой: о, она непременно выскажет, да ещё и будет припоминать при каждом удобном случае! Против этого он совершенно не возражает.       — Я рад тебя видеть, — он отпускает ладонь Ванды, поправляет концы шарфа и ласково убирает за ухо выбившуюся рыжую прядку.       — Не подлизывайся! — злится она. — Бен сказал, что если я не приеду, то ты «двинешь кони» и «сыграешь в ящик» — что бы, чёрт возьми, это ни значило! А ты мне писал, что у тебя всё в порядке! Так кто из вас двоих врёт?!       — Но, как видишь, я жив. Бен просто бессовестно выманил тебя из дома.       Ванда хочет добавить что-то ещё, но замолкает на полуслове, растерянно моргает и привстаёт на носочки, потянувшись к нему.       — Как же так, Клинт? — тихо спрашивает она и осторожно ерошит короткие волосы за его левым ухом. — Как это произошло?       — Ещё один мой шрам, вот и всё, — он пожимает плечами. — Этой истории не один год, и она неизбежно закончилась бы так.       — И поэтому ты хотел, чтобы я уехала? — она сжимает губы, как делает всегда, пытаясь сдержать слёзы. — Но я ведь могла тебе помочь, если бы ты рассказал. А сейчас уже не могу.       Клинт удивлённо вскидывает бровь:       — Ты снова сделала укол вакцины?       Ванда быстро качает головой, и лёгкие снежинки взлетают с её волос.       — Нет. Я не знаю, почему, но магия просто исчезла через пару дней после моего возвращения в Вегас. Мне порой кажется, что она возвращалась лишь для того, чтобы спасти тебя.       Клинт не уверен, что это так работает, но разбираться в законах магии и суперспособностей не хочется. По крайней мере, в такой неподходящий момент: пальцы Ванды всё ещё ласкают волосы за его ухом, и следом за осторожными прикосновениями по шее прокатываются волны мурашек. Какие там законы магии — тут бы найти остатки силы воли и не начать неподобающе мурлыкать.       — Но ведь можно что-то сделать, да? — Ванда опускает ладонь ему на плечо. Благо, без магии она не может прочесть его мысли.       Клинт стучит подушечкой пальца по улитке:       — Сделали уже. Но, знаешь, если бы ты и могла вернуть мне слух, я всё равно не стал бы просить тебя об этом. В каком-то смысле, думаю, это плата за то, что в прошлом сам многое отнимал.       Ванда обнимает ладонями его лицо. Она смотрит внимательно, будто читает страницу за страницей раскрытой книги. В глубине её глаз, вдруг напомнивших ему ведьмин малахит, стихает гнев.       — Никогда больше не отсылай меня, слышишь? — она шагает в его объятия и прижимается щекой к плечу. — Ты говорил, что хочешь лучшую для меня жизнь, что я не должна отказываться от этого, помнишь? Но ты забыл спросить, чего хочу я! И какая жизнь будет для меня лучшей!       — Но уж точно не в Вайоминге с глухим пенсионером, — усмехается он.       Не оценив шутки, Ванда резко отстраняется от него и говорит быстро, почти срываясь на крик:       — Боже, Клинт! Дело не в твоём слухе и даже не в нашей дружбе! Я вернулась, потому что ты — мой единственный родной человек, у меня нет иной семьи, кроме тебя, понимаешь? Ты остался в Вайоминге, потому что здесь твоя семья — ты сам так сказал. Так и моя семья тоже здесь, почему же я должна уезжать?       Она говорит, а Клинт кажется себе айсбергом, от которого тёплое полуденное солнце откалывает целые глыбы, обнажая вмёрзшее в лёд, но живое и, кажется, ещё на что-то способное сердце. У солнца были рыжие волосы и фантастическое упрямство.       Такое случалось лишь трижды за всю его жизнь: впервые, когда Уилма умоляла о разводе, а он устал разубеждать и этим причинять ей новую боль, второй раз — когда он взял Ванду с собой в горы полгода назад, и третий — только что, глядя в её зелёные глаза. Клинт сдаётся.       — Я поживу в гостинице, а потом сниму квартиру, устроюсь в полицию или найду другую работу, — продолжает она. — Вмешиваться в твою жизнь я не собираюсь, если тебе так спокойнее. Но я не уеду, даже если ты снова начнёшь нести чушь про мою якобы лучшую жизнь! — она отворачивается и стирает слёзы.       — Не начну, — заверяет он. — Но, думаю, обойдёмся без гостиницы. Пойдём.       — Куда? — шмыгает носом Ванда.       — Домой, — выдыхает он и обнимает её за плечи.       Турнир завершается настоящим праздником: на стрельбище играет музыка и слышится смех, аппетитно пахнет жареными сосисками, картошкой и кукурузой. Клинт и Ванда обходят веселье стороной, лишь махнув Бену на прощание. До парковки остаётся всего ничего, но Ванда вдруг останавливается:       — Ой! Ты ведь забыл забрать свой приз за первое место!       Клинт оглядывается на стрельбище, потом внимательно и задумчиво смотрит на неё и качает головой:       — Мне так не кажется.       Он ласково касается её щеки и склоняется к губам, и Ванда, замерев на мгновение, обвивает руками его шею.       Снегопад прекращается, и ветер разгоняет тучи. Над Ветреной Рекой, в пронзительно-синем осеннем небе ярко светит полуденное солнце.