do you ever wanna catch me?

Ухватившись за шпиль самой высокой башни Верхнего Сеула, парень безумным взглядом обводит расстилающийся под ногами город. Скалится в довольной улыбке, когда на глаза попадаются разбитые статуи, еще полчаса назад воздававшие дань техническому прогрессу, — сейчас от них — лишь постаменты и крошево; разрисованные витрины магазинов и окна центрального инженерного университета; взломанные светодиодные экраны, а на самом большом из них — прямо напротив полицейского управления, — кислотно-розовое и такое дерзкое, как раз в чонгуковом стиле, «FUCK COPS!». Одним словом, результаты его стараний. Но вишенки на этом торте разрушений явно не хватает. И Чон уже точно знает, какой, свободной рукой доставая из-за спины ракетницу и взваливая ее на плечо. — Эй, Тэ! — задорно зовет он в воздух, точно зная, что друг его услышит. — Что такое, Чон Чонгук? — тяжелый вздох в ухо из беспроводной гарнитуры. Тэхен обращается к нему полным именем, а значит, чем-то недоволен. Да Чонгуку и не нужно гадать, чем именно: Ким, мягко говоря, не одобряет вылазки младшего в Верхний город: абсолютно каждая из них заканчивается одинаково. Чон несет хаос и разруху везде, где появляется. — Хочу попробовать кое-что веселое, — он усмехается, — кажется, некоторые называют это анархией, — Чонгук заливается смехом и, балансируя, спускается на плоский участок крыши и снимает ракетницу с предохранителя. — Готов смотреть? — Что бы ты там ни придумал, это называется крайним долбоебизмом, — ворчит в наушнике Тэхен, но камеру включает: Чон отчетливо слышит писк своего ошейника, в который она встроена. Парень снова ржет в полный голос и без колебаний поворачивается в сторону здания суда. Полностью стеклянное, оно слишком уж красиво отражает лучи полуденного солнца, и Чонгук как раз собирается это исправить. Он чуть приседает, находя опору в отставленной назад правой ноге, готовится к выстрелу, и, усмехаясь, спускает курок. Снаряд описывает в воздухе причудливую дугу, и Чон с восторженно открытым ртом буквально залипает на нее, а после и на взрыв, и на осыпающийся в неизвестную глубину стеклянный дождь, когда ракета находит свою цель. Слишком громко. Даже не слышно, как Тэхен вопит на него матом из наушника. В следующую секунду Чонгук слышит вой полицейских сирен и понимает, что надо съебывать. До слуха доносится «Парень с красными волосами, стой, где стоишь!», но для него это нихуя не аргумент. Чон только цыкает себе под нос: — Они малиновые, дебил. Он закидывает ракетницу обратно за спину и перепрыгивает на соседнюю крышу. Надо найти незаметный спуск, прежде чем сюда явится воздушный патруль, и у Чонгука на это полторы минуты. Он бежит по крышам небоскребов, огибает изредка встречающиеся шпили (и какой идиот эти махины проектировал?), на ходу перезаряжая пулемет из патронташа на поясе портупеи. Туда же прицеплен и небольшой пистолет-шокер. «Три пушки — и вам никогда не придется извиняться, » — буквально чонгуков девиз. Он ловко соскакивает на крышу воздушного такси, а оттуда — сразу еще ниже, на протянутый между высотными зданиями пешеходный переход, и по нему двигается в сторону площади по давно заученному маршруту. Надо же, столько раз нарушал спокойствие Верхнего города прямо посреди дня, а эти олухи-полицейские ни имени его узнать не могут, ни, тем более, поймать. Еще никому не удавалось… Кроме одного. Ради которого он и отсвечивает на месте каждого преступления вместо того, чтобы сразу скрыться, как всегда советует благоразумный Тэхен. Но Чонгук — его полная противоположность. Чонгуку для нормального функционирования просто необходимы взрывы, разрушения и капелька паники, посеянная в толпу примерных горожан. Гука тошнит от их обычного спокойствия и невозмутимости. Здесь, в Верхнем городе, эти люди возвели себе иллюзию красивой жизни и довольствуются ей, плюя на тех, кто живет прямо под ними. К три тысячи пятьдесят восьмому году прогресс и правда далеко шагнул. Он дал людям частный воздушный транспорт, новые способы добычи энергии, сделал человека практически бессмертным. Что касается лично Чонгука, благодаря изобретению облегченного оружия он может, не напрягаясь, таскать с собой три пушки сразу, но есть и то, за что парень этот самый прогресс ненавидит. Прямо поверх старых городов выросли новые, красивые и благородные, с сеткой узких улиц и переходов прямо в воздухе между домами, затолкав бедняков и тех, кто не желает жить в кредит, в самый низ. Буквально. В Нижнем городе солнечный свет пробивается через смог, струящийся из ржавых труб старых заводов, а узкие каналы с мутной водой, бывшие тысячу лет назад протоками широкой реки Хан, завалены горами мусора. Всем откровенно похер на Нижний Сеул. И его жителям, и Верхнему городу — уж тем более. Когда Чонгук пересекает немноголюдную круглую площадь, тут и там раскидывая дымовые гранаты и теряясь в белесых всполохах, над его головой на опережение проносится тройка полицейских машин. — Хотят спешиться впереди и перекрыть проход, — предостерегающий голос Тэхена в гарнитуре. — Сам знаю, — хмыкает Чон и сворачивает в остекленный с боков и сверху коридор. — Чонгук, там тупик! — Все идет по плану, — отмахивается младший, продолжая бежать вперед, к массивным дверям в конце коридора, которые, скорее всего, закрыты. — По какому еще, блять, плану?! — от волнения за друга Ким выходит из себя и переходит на ор и оскорбления. Это у него забота такая, — часто шутит Чонгук. — Ну… — тянет в ответ парень. — Я его почти придумал. В этом весь Чон Чонгук — никогда не продумывать что-либо наперед и действовать спонтанно. Его максимум, как стратега, — две секунды. Чон достигает конца коридора и оборачивается: из его начала короткими перебежками к парню приближаются двое полицейских, выставив вперед табельное оружие. Стрелять не собираются, — подмечает Чонгук и смело вытаскивает из кобуры на поясе пистолет-шокер, поражая незащищенное бедро сначала одного хранителя правопорядка, а затем второго. Заряда хватает, чтобы оба обмякли на полу, потеряв сознание. Чон усмехается и сдувает дым с дула пистолета. Бежать дальше, и правда, некуда. Двери впереди ожидаемо заперты, а сзади — толпа копов. Чонгук уже слышит приближающиеся шаги хуевой тучи ног. — Что теперь собираешься делать? В одиночку перестрелять отряд городской полиции? — зло хмыкает Тэхен, подуспокоившись настолько, чтоб хотя бы не орать. В критических ситуациях он становится еще той язвой. Вместо ответа Чонгук перехватывает пулемет и спускает целую обойму в стеклянную стену коридора. Острая крошка разлетается в стороны, задевает лицо, оставляя неглубокие порезы. Парня это почему-то только раззадоривает. Он больной на голову, точно. Без колебаний Чон прыгает в образовавшуюся дыру, понятия не имея, что его ждет там, внизу. Гарнитура красноречиво молчит: Тэхен, наверное, сидит за своим столом, спрятав лицо в ладонях, и глубоко дышит через нос. Слов нет — одни эмоции. А Чонгук наслаждается свободой. Той, которую можно почувствовать лишь в полете, в свободном падении. Адреналин зашкаливает, окончательно снося башню, и парню хочется, чтобы это длилось вечно. И совсем не хочется смотреть вниз и планировать приземление. Ему сильно везет приземлиться на крышу какого-то ангара и не переломать ноги, но импульс от удара прошивает позвоночник, и Чон находит это потрясающе-приятным. Кажется, ему удалось скрыться от погони — ссыкливые копы ни за что не станут сигать вниз за ним, а к тому времени, когда они доберутся до патрульных машин, Чонгука здесь уже не будет. Он спрыгивает с крыши ангара на еще один воздушный переход, уже не такой красивый и сверкающий как те, что разрезают небо над головой, — Чонгук на границе с Нижним городом. Но парень бежит к подъемникам, связывающим два будто противоположных мира, не сбавляя хода. Там огромным медленно движущимся вверх-вниз платформам он предпочитает лестницу, перемахивая через пролеты, чтобы побыстрее оказаться дома. Один этаж вниз, два, три, десять, все шестнадцать — к самой земле, которую многие из Верхнего Сеула никогда и не видели. Домом Чонгук называет заброшенное здание склада и прилегающую к нему свалку, где он живет бок о бок с Кимом уже лет пять — с того дня, как шестнадцатилетним мальчишкой свалил посреди ночи от отца-алкаша, собрав свои немногочисленные шмотки и умыкнув из его кошелька несколько купюр. Он бы все равно их пробухал, а Чонгук уходил из дома на поиски лучшей жизни. И, черт возьми, сейчас она гораздо лучше, чем была до этого. У Чона есть не только крыша над головой, но и Тэхен, за пять лет превратившийся из парня, который приютил сбежавшего подростка, в его лучшего друга. Тэхену двадцать четыре года, а еще у него золотые руки, способные из того мусора, что выбрасывается на их свалку, собрать буквально все: от заводной игрушки до какого-никакого гольфкара. Ракетница, кстати, с которой Чон почти не расстается, — подарок Тэхена на чонгуково двадцатилетие. Вместе они придумали способ зарабатывать: Ким, сидя дома, собирает оружие и другие примочки, а Чонгук по всему Нижнему городу ищет недостающие запчасти и связывается с заказчиками, толкая им тэхеновы творения за неплохие бабки. Парень спускается на землю в квартале от их убежища. И только оказавшись на родных улицах, он сбавляет шаг. Опасаться ему тут нечего — наизусть выучены все грязные переулки и кварталы. — Чимин-и, — мягко улыбается парень, запрокидывая голову и через плечо глядя на ракетницу, — в следующий раз разнесем этот город в прах, а? — Чонгук… — в наушнике снова прорезается голос Тэхена. — Ты опять разговариваешь с пушкой, так? — Это же твой подарок! — искренне возмущается Чон, не понимая, в чем, собственно, проблема. — Я не мог не дать ему имени и оставить без внимания, — парень нежно поглаживает прохладный металл подушечками пальцев. Ким лишь тяжело вздыхает. — Где ты? Оторвался? У меня экран потух, — спрашивает Тэхен чуть погодя. Все-таки, волнуется, но спокойное дыхание и ровный голос друга немного понижают градус тревоги. — Ага, как нехуй делать. Даже скучно, — разочарованно вздыхает Чон. — Считай, что день прошел впустую. — Может, у копа, по которому ты с ума сходишь, сегодня выходной? — усмехается Тэ в наушнике, задевая друга за живое. — Да пошел ты, — недовольно буркает он, — скоро буду, — и отключает гарнитуру, снимая ее с уха. Да, Чонгук и правда помешан на генеральном суперинтенданте полиции Верхнего Сеула. Поэтому каждый раз, измываясь над городом ради веселья, он преследует еще одну цель — привлечь его внимание. Внимание Мина Юнги. Двадцатисемилетний полицейский Чонгуку пиздец, как нравится. Нравятся его глаза, при каждой встрече прожигающие насквозь ледяным взглядом, нравится безупречно уложенная светлая челка, растрепаться которую может заставить только Чон. Нравятся сильные руки, заламывающие за спину его собственные. А еще нравится сладкое осознание того, что сколько бы суперинтендант его ни ловил, Чонгук все еще на свободе. Внешне кажущийся принципиальным коп по собственной воле играет с ним в кошки-мышки, и продолжается это уже чуть больше года.

︻デ┳═ー

— Чон Чонгук, мать твою, просто посиди на жопе ровно хотя бы один день, ладно? — вновь ругается на него Тэхен. И понятно, за что. Младший, как только солнце начало клониться к закату, засобирался на поиск деталей в трущобах Нижнего города, прекрасно зная, что практически все его снаряжение сейчас — на рабочем столе Тэхена в разобранном виде. — Ой, да ладно, — тянет Чон. — Что такого может случиться? — Что может случиться? Гляди-ка сюда, — Ким демонстративно-широким жестом указывает на стол. — От пулемета у тебя какая-то хуйня отлетела, и копаться мне в нем еще часа три, чтоб хотя бы понять, какая. Ракетницу я разбираю и собираю обратно каждый понедельник по твоей собственной просьбе, а в ошейнике от камеры контакт отошел. Еще раз повторяю: без двух основных стволов и видеосвязи ты никуда не пойдешь. — Да не волнуйся ты так, папуль, — ухмыляется Чонгук. — Шокер и гарнитура все еще при мне. — Копа своего будешь так называть, — огрызается старший и, устало плюхаясь на стул и разворачиваясь к столу, принимается ковыряться длинногубцами в ошейнике с камерой. Все равно Чонгук сделает все по-своему. Как обычно. — Делай, что хочешь, только, если сдохнешь, не приходи ко мне в кошмарах, о'кей? — Ничего не обещаю, — хихикает парень и выходит на улицу. На Нижний Сеул уже опустился мрак, разогнать который не в силах даже тускло горящие уличные фонари. Прохладный ветер доносит до чонгукова слуха далекий лай бездомных собак и гудение Верхнего города. Ну да, там-то до сих пор — светлый вечер. Парень скучающе пинает подвернувшийся под ноги камешек и тяжело вздыхает. Вчера не удалось повеселиться, как следует, а сегодня — и подавно не получится. В Верхний город без своего Чимина — он ни ногой. Да и много ли он сможет? Максимум — полюбоваться улицами. Но если на них нет следов его разрушительных развлечений — Чонгуку не интересно. Он добредает до свалки в соседнем районе и осматривает новую кучу мусора — когда парень наведывался сюда в прошлый раз, ее еще не было. Чонгук пропускает еще один вздох и, засучив рукава черной рубашки, принимается копаться в поисках чего-нибудь, что пригодилось бы Тэхену. — Ты там живой? — интересуется Ким из наушника, когда Чон закатывает глаза к небу от усталости и скуки. Рыться в мусоре — самое дебильное, что можно было поручить Чонгуку. У него на это усидчивости не хватает. Раз за разом он пересиливает себя только ради Тэхена и денег, которые они выручат за собранный товар. — Подыхаю, как скучно, — лениво отзывается Чон. — Нашел что-нибудь? — Четыре пружины, два магазина, — перечисляет он, зевая. — Прицел… Побитый. Нужен? — Бери, у меня были линзы, — соглашается Тэхен. — Это все? — Ну, походу, да. Тут все, в принципе, стремное какое-то. Выбрал самое пригодное. — Понял. Ты домой? — Ага, — Чонгук снова зевает, — жди. Весь настрой куда-то испарился, стоило Гуку заняться рутинными заботами. Часа на свалке ему хватило по горло. Но и это лучше, чем просиживать штаны дома, пялясь в глючащий телик. Находки он закрепляет на поясе портупеи, рядом с патронами, и поднимается на ноги. Чонгук плетется по темной улице, без особого интереса посматривая на едва заметное течение мутной воды в канале неподалеку, когда слышит нарастающее по мере приближения его источника жужжание. Чуть погодя он различает и негромкое попискивание, и сразу понимает, что именно сейчас летит по его пятам. Полицейский дрон. И, учитывая, что он днем ранее натворил в Верхнем городе, это точно за ним. И, как назло, именно сейчас у Чона нет ничего, чтобы сбить его. — Блять, — он цокает языком и срывается на бег. А на лице против воли расцветает азартная улыбка. — Что там у тебя? — мгновенно включается Тэ. — Запустили дронов в Нижний город, один сейчас на хвосте. Раньше они до этого не додумывались, — хмыкает парень. — А ты раньше не бомбил здание суда, — фыркает Тэхен в ответ, копируя интонацию друга. — Оторваться ведь сможешь? — А ты сомневаешься? — отвечает вопросом на вопрос, заставляя собеседника усмехнуться. Чонгук улыбается, а в крови снова кипит адреналин. Парень петляет по дворам, стараясь не бежать по прямой, но дрон не отстает. На его камеру Чон еще не попал, но сенсоры почувствовали подозрительную активность на самом краю охвата, и теперь дрон от парня не отстанет, пока не нагонит и не опознает гипотетического — но не в случае Гука — нарушителя. Парень заворачивает на очередную улицу, и из-за угла его вдруг резко кто-то хватает, затаскивая в прилегающий переулок. Чонгук спотыкается и едва не падает. Дрон пролетает мимо, и Чон, проводив его взглядом, наконец оборачивается на своего спасителя. И так и замирает. Перед ним гребаный Мин Юнги. В этой своей, блять, идеально выглаженной форме. В глазах — привычный лед, а на тонких губах — самодовольная ухмылка, от вида которой у Чонгука уже потягивает внизу живота. Но какого хера генеральный суперинтендант сеульской полиции забыл в трущобах — все еще не ясно. — Полиция ради твоих поисков до Нижнего города добралась, — отвечает на немой вопрос блондин. — С тобой во главе, — скорее утверждает, нежели спрашивает, Чон. — Со мной во главе, — кивает полицейский в подтверждение и вдруг резко хватает Чонгука за локоть, притягивая вплотную к себе, выдыхает ему прямо в губы, опуская на них взгляд: — Кому, как не мне, тебя ловить, а? И да, у меня снова получилось. — Я все еще могу убежать, — прикусывая нижнюю губу, дразнит его Чон и настырно глядит прямо в глаза. — Убежишь? Да что ты, — усмехается Мин, сильнее стискивая пальцы на чужом локте. — Ты никогда не убегаешь. В памяти обоих ярко всплывают картинки из прошлого. Многочасовые погони, засады, перестрелки, но стоит только Юнги до него дотронуться, как Чонгук тут же проигрывает партию. Впрочем, взамен он всегда получает нечто большее, чем гордость тем, что в очередной раз скрылся от полиции. — В этот раз все может быть иначе, — парень пожимает плечами, строя невинные глазки. Этот спектакль он разыгрывает исключительно для Юнги, но никуда от него убегать вовсе не собирается. Еще бы — Чон жаждал этой встречи еще с предыдущей. И Мин — не тупой, понимает это. Но делает вид, что ведется на провокацию, и, тихо рыкнув, одним резким движением разворачивает Чонгука спиной к себе, заламывая его руку. Тот явно наигранно скулит, кусая губы, и кидает на Юнги жалобный взгляд через плечо. Но с губ срываются далеко не мольбы о пощаде. Они растягиваются в ухмылке, а затем выдают дерзкое: — Будь со мной грубым, папочка. В следующую секунду у Чона в наушнике раздается усталое «Ой, блять», а затем — треск, и связь разрывается. Тэхен догадался, на кого наткнулся друг, и предпочел не слушать того, что у этих двоих случается каждую их сраную встречу. Юнги впечатывает парня грудью в кирпичную стену, с силой удерживая Чонгука за скрученную руку — не вырваться. Да не очень-то и хочется. Чонгук трется задницей о чужой член — уже твердый от одних лишь чонгуковых стонов и фраз-провокаций, — и судорожно выдыхает через рот, когда близкое дыхание Мина опаляет его шею хриплым обещанием: — Буду, ты это заслужил. Свободной рукой Юнги, не медля, расстегивает ремень и джинсы Чонгука, а тот ему охотно с этим помогает, подрагивая от возбуждения. Приспустив узкие джинсы вместе с бельем, Мин ладонью собирает предэякулят с чонова члена и отвешивает смачный шлепок по его же заднице. Тот ойкает от неожиданности, а спина в момент покрывается мурашками от прохладного ветерка, лизнувшего влажную ягодицу. Сзади звякает пряжка ремня и вжикает молния. Юнгиева хватка на предплечье немного ослабевает, и Чонгук, насколько может, нетерпеливо притирается к — наконец-то — обнаженному члену задом, чувствуя, как смазка пачкает поясницу и рубашку. Черную, блять, рубашку, с которой белые следы будет практически не отстирать. Но Мина хочется безумно, и все возмущения исчезают из головы так же быстро, как и появились в ней. — П-пожалуйста, — скулит Чон, сильно, до цветных пятен перед глазами, зажмуриваясь. Для Юнги эти просьбы — триггер, не реагировать на который практически невозможно. Но он держится, изводя Чонгука до максимума. Он пальцами свободной руки надавливает на почти незаметные, но давным-давно изученные ямочки на пояснице, сжимает упругую ягодицу. Чон от привычно-грубых прикосновений плавится и сходит с ума, желая и не получая большего. Мин, точно издеваясь, больно прикусывает его мочку и, срываясь на хрип, спрашивает в самое ухо, подначивает: — Пожалуйста… Кто? — Самый горячий коп Сеула! — стонет, прогибаясь под чужими пальцами, Чонгук. — Подлиза, — усмехается Юнги и входит сразу резко и до конца. Так, как Чону нравится. У Чонгука звезды перед глазами рассыпаются, потому что чужой член внутри с первого толчка задевает простату. Он прикусывает свои пальцы, подавляя первый громкий стон, и Мин, замечая это, хмурится и отнимает чонгукову руку от лица, заводя и ее парню за спину, и там перехватывая оба запястья одной ладонью, ни на секунду не прекращая трахать Чонгука, так крышесносно сжимающегося вокруг его ствола. Чон разочарованно хныкает: в его планы не входило делать свой секс общественным достоянием. А потом глядит на это с другой стороны, и его прошибает дрожь, а по спине — еще одна толпа мурашек. Мысль о том, что сейчас кто-то может их увидеть, накрывает новой волной возбуждения и полностью сжирает способность трезво мыслить. Рука Мина ложится поперек живота, прижимает к нему, и Чонгук запрокидывает голову на чужое плечо, прикрывая глаза и наслаждаясь медленными, но жесткими толчками. Он дергается, ощущая чужие зубы у основания шеи. Юнги глухо рычит и, потеряв контроль, прокусывает тонкую кожу до кровоподтеков. Чон скулит, сам уже не понимая почему: от боли или удовольствия. Стоит Гуку допустить мысль, что лучше уже быть не может, как Мин снова прижимает его к стене, принимаясь надрачивать Чонгуку в своем темпе. Боль в заломанных руках и на прокушенной коже шеи, выносящее мозг неожиданное осознание своего кинка на доггинг, грубые толчки Юнги, сопровождающиеся пошлыми шлепками влажных бедер друг о друга, и его рука на члене — для Чона это самый жестокий коктейль, незамедлительно приводящий к оргазму. Чонгук кончает с жалобным стоном, пачкая стену чьего-то дома, а Юнги вслед за ним, не вынимая члена. Полицейский медленно выходит, а у тяжело дышащего Гука не находится даже сил возмутиться. Пока Юнги натягивает белье и сползшие к щиколоткам брюки, отряхивая их, Чонгук так и стоит с голой задницей, прижавшись лицом к холодному кирпичу, и восстанавливает дыхание. Понимая, что это — очередной раз, когда работает юнгиева схема «поймал-отымел-отпустил», он заходится сиплым смехом, ловя удивленный взгляд его темных глаз. — Ты хоть когда-нибудь хотел реально поймать меня? — ухмыляется он, следя за реакцией Мина. Юнги усмехается и подходит ближе, помогает Чонгуку одеться и нежно — впервые за, наверное, все время, что они знакомы, — обнимает его за талию, притягивая к себе. — Каждый раз, — шепчет он в приоткрытые губы парня и мягко целует — в этом Юнги Чон совсем не узнает своего властного и жестокого копа. Поцелуи для них — гораздо интимнее и трепетнее секса. Каждый — как открытие и обезоруживающее откровение. Чонгук чувственно обводит языком югиевы губы и, не встречая сопротивления, скользит им внутрь, переплетая его с чужим. Юнги зарывается пальцами в ярко-малиновые волосы парня, и Чон, в свою очередь, портит ему идеальную блондинистую укладку, тесно прижимаясь к Мину и лишь на секунду становясь рядом с ним милым влюбленным идиотом. — Ну все, — хмыкает Юнги, нехотя отстраняясь, — давай домой, — и шлепает Чонгука под зад, подгоняя. — Уже жду следующего раза, — озорная улыбка превращается в ненормальный и даже немного пугающий оскал, когда Чон добавляет: — Уж постарайся быть на работе, когда я подорву церковь. — Ты… Что? — серьезно смотрит на него Мин. Так серьезно, что Чонгука смех разбирает. — Ну да, «психованный», — заявляет он, явно цитируя кого-то, кто не раз называл его так. — Справку показать? Не дожидаясь ответа, Чон выскакивает из переулка и в приподнятом настроении несется домой, к Тэхену, который, как только увидит, смерит его скептическим взглядом, скрестив руки на груди, но так ничего и не скажет. А Мин еще какое-то время остается один на улице, взглядом провожая своего безбашенного. Безумие заразно и передается половым путем. Иначе Юнги просто не может объяснить, почему трахается с преступником, приносящим его городу бесконечные проблемы.