Народ же сытый просит только зрелищ

      Поцелуй оглушает. То, как нависает сверху Дик — внезапно опять такой высокий, что хочется подсечь под колени, — почему-то не бесит, а тоже… Бьёт по голове? Нет. Кружит её. Но не до тошноты, а хорошо — как от свежего воздуха после грозы, если долго вдыхать полной грудью. Так, что под сердцем сладко тянет, а внизу живота становится горячо.       — Охуел? — возмущается Джейсон, когда Дик разрывает поцелуй, и сам не знает, чем возмущён больше — тем, что тот так бесцеремонно и не предупреждая забрался ему на колени, пока Джейсон сушил полотенцем волосы, или тем, что тот внезапно отстранился.       — Ага!       Ухмылку Дика хочется одновременно и сцеловать, и смазать кулаком, но Джейсон не успевает выбрать, потому что Дик упирается ему ладонью в грудь и опрокидывает на кровать, а потом как-то хитро двигает бёдрами и пятками, и Джейсон проезжает на пару дюймов по покрывалу — пока икры не упираются в край.       — Эй!..       Дик и ухом не ведёт, только жмурится, будто огромный кот, наклоняется вперёд, привстав, — отчего в том месте, где он сидел, на миг становится почти холодно — и тычется Джейсону тёплым носом в ухо.       — Лежи смирно, — просит Дик. Именно просит, а не приказывает, и Джейсон почему-то послушно вцепляется пальцами в покрывало и замирает. Даже дышит через раз.       Когда Дик снова садится, на его лице уже не ухмылка, а лёгкая улыбка. Будь она шире, можно было бы счесть за сценическую, которую во что бы то ни стало удерживают гимнасты во время представления. Но эту улыбку Джейсон зовёт иначе, потому что такой улыбкой Дик улыбается, когда знает, что делает что-то, что у него хорошо получается. Джейсон оценивает расслабленную позу, положение рук и плеч, полувставший член, приподнятый подбородок, полуприкрытые глаза, улыбку — ещё раз. Очень хочется выматериться: Великолепный Дик Грейсон даёт ему личное представление.       Не меняясь в лице, Дик переносит вес на стоящие по бокам Джейсона колени и приподнимается. Медленно. Чуть покачиваясь. Дразня ещё чуть влажный после душа и уже довольно чувствительный от усиливающегося возбуждения член Джейсона напряжённо сведёнными ягодицами. На миг пронзает желанием сунуть в образовавшуюся между ними щель руку, сжать член у основания и направить вверх, но Джейсон сглатывает и только крепче вцепляется в покрывало. Дик шумно выдыхает носом — обозначая, скорее, смешок, нежели возбуждение. Сукин сын.       Лёгкие покачивания наконец достигают цели. Дик приподнимается ещё немного, выпуская член Джейсона из-под себя, и тот шлёпается Джейсону на живот. А потом Дик глубоко вдыхает и выгибается над Джейсоном, безошибочно — будто уже сто раз так делал — зависая задницей над пахом, упирается одной рукой себе в голень, заводит вторую за спину, ныряет ею вниз. Всё так же медленно поднимает подрагивающий член Джейсона строго вертикально — всего парой пальцев — и медленно опускается на него, разводя колени всё шире.       Когда зад Дика упирается Джейсону в пах, а коленей касается его голова, Джейсон наконец снова может думать. Первым делом, конечно, о том, насколько быстро Дик помылся, растянулся и смазался — Джейсон за это время даже голову вытереть толком не успел.       Потом, понятное дело, о том, что этот козёл нарочно красуется и выпячивает свою грёбаную гибкость, чтобы Джейсона смутить и взбесить. Потому что смущённый и взбешённый Джейсон может сорваться и перестать лежать неподвижно, а с Дика станется тогда сняться с члена за пару движений до оргазма и свалить, сославшись на то, что Джейсон нарушил условие.       Третья мысль сформироваться не успевает, потому что Дик упирается головой и выгибается ещё сильнее, подаваясь бёдрами вверх, пока не замирает в верхней точке движения напряжённо подрагивающей тварью. Вокруг головки члена Джейсона подрагивающей, между прочим. Очень приятно подрагивающей.       Дик держится в этой позе полторы минуты, и это, наверное, самые долгие полторы минуты в жизни Джейсона, потому что нельзя ни податься вверх, проскальзывая членом за тугое растянутое по головке кольцо, ни дотянуться ладонью до вызывающе покачивающегося члена Дика, ни даже раздвинуть колени, которым, вообще-то, щекотно от рассыпавшихся по ним влажных волос. Когда Дик наконец-то снова движется, Джейсон готов вознести благодарственную молитву.       Из его положения не очень хороший обзор, и Джейсон почти лениво — в ритме скольжения — думает, что, наверное, предпочёл бы упираться спиной и шеей хотя бы в подушку, чтобы в полной мере наслаждаться зрелищем напряжённых мышц и натянутых связок, проступающих под кожей, но тут Дик подпихивает под него стопы, сдавливая с обеих сторон пятками, прихватывает руками себя над коленями — и ускоряется так, что у Джейсона в голове остаются только звёзды, и он может только тупо смотреть сначала на едва ли не размывающиеся от скорости бёдра, а потом — в заплывающий цветными пятнами потолок.       Очухивается Джейсон рывком. Дик, уже каким-то чудом вытащивший из-под него угвазданное покрывало, лежит рядом, раскинувшись звездой и занимая большую часть кровати.       — С добрым утром, — в голосе Дика привычная беззлобная насмешка.       — Сам такой, — огрызается Джейсон, наконец-то заползает на кровать целиком и тянется растереть ноющие — будто это он тут на коленях стоял — связки. — Все колени мне своей башкой каменной отбил. — Не, он не жалуется, но вот в финале предпочёл бы отключиться, сжимая в руках не грубое измятое покрывало, а натянутого как струна Дика.       — Прости, я немного не рассчитал… эм…       — Программу, — подсказывает Джейсон и, не сдержавшись, фыркает.       — Типа того.       — В следующий раз покажу, как надо.       Дик коротко смеётся и придвигается ближе.