Obsession

Он хотел его. Да, следует признать, Джереми одержимо хотел его. ЕГО. Элайджу. Первородного вампира. Это желание обладать накрыло его как цунами, не оставляя шанса и надежды выбраться живым из этой стихии. Плевать, что у них только-только начались отношения с ведьмой Бонни. Плевать, что у него никогда не было сексуального опыта с мужчинами, да что там опыта, даже мыслей таких не было. Плевать на то, что сейчас нет времени на чувства, учитывая исходящую опасность в лице другого первородного Клауса. Плевать, в конце концов, на то, что это смертельно опасно – хотеть вампира. Эта одержимость была похожа на внушение извне, которым в разной степени обладал любой вампир, но Джереми знал, никто ему не внушал хотеть Элайджу. Он просто был сбит с ног той властностью, силой исходившей от него и сквозящей в каждом движении сексуальностью. То, как Элайджа ведет себя – высокомерно и уверенно, его истинная сущность, веками накопленный опыт и знания, дающие ему полное право так себя вести, заставляют благоговеть перед ним. То, как он говорит – медленно, тягуче, с расстановкой четких акцентов на словах, и все это низким бархатным голосом с легкой хрипотцой, рассылает табуны мурашек по телу и вызывает дрожь в коленках. То, как смотрит пристально тебе в глаза, что невозможно оторваться, ощущая, как взгляд рентгеном проходит внутрь тебя и огнем выжигает там все дотла, взрывая невообразимый фейерверк чувств. Одев наушники, лежа в постели в своей комнате, отгородившись от всего мира и, невзирая на все, что там сейчас происходило, Джереми думал лишь об одном. Элайджа. Его поджарое сильное тело в безумно идущем ему дорогом деловом костюме, его волосы, зачесанные назад и не скрывающие лицо, его губы, всегда с легкой усмешкой на них, и такая сводящая с ума ямочка на подбородке. Джереми просто пламенел непрестанно от этого влечения, которое, он больше, чем уверен, невозможно реализовать, но и справиться с ним он не мог, впрочем, как и поделиться с кем-либо своими терзаниями по этому поводу. Все, что он мог, просто лежать в комнате и воссоздавать образ Элайджи в своей памяти и смаковать каждые запечатленные моменты с его участием в их «развеселой» благодаря вампирам жизни. Но, несмотря на эти жалкие попытки хоть как-то унять разбушевавшуюся страсть по первородному, Джереми понимал, долго ему не протянуть, он либо свихнется и сделает что-то в стиле эмокида из прошлого, когда он по каждому поводу ныл, употреблял наркотики и пытался свести счеты с жизнью, либо все-таки решится на это, и будь что будет. Вот второе «либо» ему и не давало покоя. Потому что, в принципе, ему ничто не мешало рискнуть, потом все также можно успеть поиграть в эмо, если только Элайджа в живых его оставит после такого финта. Измучавшись своей одержимостью, Джереми решился, и войдя в холл дома, где поселился Элайджа, он осознает, что вампир уже знает о его приходе, благодаря своему слуху и чутью. И действительно, вот он уже за спиной. - Тебя не приглашали сюда, ребенок, - этот голос тихий, но с неприкрытой угрозой, - зачем ты здесь? Элайджа, только что стоявший за спиной Джереми, уже вальяжно сидел в кресле, закинув ногу на ногу, жестом приглашая того располагаться на диване напротив. Теребя в руке край футболки, Джереми принял приглашение и плюхнулся на диван, избегая смотреть в глаза объекту своей одержимости, просто наслаждаясь его присутствием. - Так чем обязан? Ты отнимаешь мое время, ребенок, - такое обращение к нему раздражало и одновременно заставляло таять Джереми. - Я тебя хочу, - он выпалил это на одном дыхании, резко поднял голову и вперился взглядом в так обожаемого им вампира. Конечно, Джереми понимал, что в ответ на это признание он в лучшем случае будет высмеян и выставлен из дома, в худшем сразу убит. И услышав смех Элайджи, он с облегчением выдохнул. - А ты смельчак, - закончив смеяться, проговорил Элайджа, - либо просто псих, прийти и заявить такое, зная кто я. Один взмах ресниц, и Джереми, удерживаемый рукой Элайджи за горло, прижат к стене и поднят над полом. Задыхаясь от удушающего сильного захвата первородного и глядя сверху вниз в его почерневшие глаза, Джереми весь трепетал, но не от ужаса, а от такой безумно волнующей близости. - Я, - срывающимся голосом прохрипел он, понимая, что назад дороги нет, - прошу тебя, позволь мне, и делай потом со мной все, что захочешь. - Ребенок, да ты не прекращаешь меня удивлять и веселить – скалясь, выпустив клыки, снова зашелся в смехе Элайджа и, наклоняясь к уху и незащищенной шее Джереми, прошептал - да ты же просто огромный плюшевый медведь, такой наивный малыш, а что мне мешает сделать с тобой все, что захочу прямо сейчас? И снова эта сверхъестественная способность перемещаться с неимоверной скоростью. Джереми не успел даже понять и ощутить, что его горло уже ничего не сдавливает, как осмотревшись, понял, что лежит на огромной кровати с балдахином в просторной спальне, уставленной антикварной мебелью, а в руках стоящего напротив Элайджи, находятся куски рванья – то, что раньше было его футболкой. - П-подожди, – выставив руку в защитном жесте перед собой, попытался воззвать к вампиру Джереми, уже сомневаясь в том, что он делает. - Замолчи, ребенок, ты сам этого хотел, - отшвырнув тряпки в сторону, Элайджа выдернул из уже снятых с Джереми джинсов ремень, и им же связал его запястья, - ты же понимаешь, я могу убить, и секунды не пройдет, и связывать тебя мне нет необходимости, просто мне так больше нравится. Молниеносно раздевшись, вампир прижал всем телом Джереми к кровати, дыханием опаляя его лицо и неотрывно глядя в глаза, в которых начал плескаться страх. - Запомни, ребенок, внушать я тебе ничего не буду, ни сейчас, ни после. Ты должен отвечать за свои желания. И он яростно впился в приоткрывшиеся пухлые губы Джереми, терзая и сминая их, кусая, но не прокусывая, давая понять, что он властелин своей силы и управляет ей так как захочет. Джереми же просто трясло, словно в ознобе от возбуждения, замешанного на страхе, от ощущения всепоглощающей силы и исходящей от Элайджи опасности, от зашкаливающего стука собственного сердца, невольной пташкой колотившегося внутри. Он ощущал каждой клеточкой, как от соприкосновения двух обнаженных тел, электричество пронзало разрядами воздух. Удерживая связанные руки Джереми над его головой, Элайджа наслаждался ароматом молодого тела, нежностью и молочным цветом кожи, силой жизни, бьющейся в жилке на шее, к которой он прильнул губами, ощущая движение крови в живом человеке. Это так непередаваемо восхитительно и сладко. С силой прикусив тонкую кожу на ключице одними губами, оставляя маленькие пятнышки кровоподтеков, Элайджа боролся с бушующим внутри него животным желанием впиться, вгрызшись клыками в горячее тело, растерзать и испить сполна фонтан темной сладкой крови. Удивительно, этот мальчишка заставлял инстинкты вырываться изнутри. Ощущая его в своей власти, он терял контроль над собой и своими силами, чего не случалось уже несколько десятков веков. Играя с сосками, чередуя порхания языка с прикусываниями, сжимая их пальцами и выкручивая, Элайджа заставлял партнера выгибаться дугой навстречу ласкам. А сам томился, сдерживаясь, сохраняя контроль, стремясь продлить эту чувственную игру с таким чудным отзывчивым ребенком. Выписывая замысловатые узоры языком по коже на трепещущем животе, вампир пальцами прощупывал ребра, словно клавиши редкого музыкального инструмента, ощущая, как рвано вздымается грудь рождая тихие стоны и всхлипы, слыша биение сердца, взглядом отмечая каждую родинку на теле, каждый изгиб, каждую точку, при прикосновении к которой в недрах юного любовника включалась кнопка «Volume». Ключицы, соски, запястья, щиколотки. Ощущение такое, что у Джереми не тело, а одна единственная цельная эрогенная зона. Казалось, мальчик сам себе удивлялся, ТАК реагируя на ласки первородного. И как это чудо еще никто не открыл до него. Но Элайджа, благодаря вековому опыту, знал, как заставить столь редкий инструмент зазвучать чисто, без фальши, и при этом чувственно и проникновенно. Проследив взглядом за темной дорожкой волос, уводящей от пупка к средоточию мальчишеского возбуждения, Элайджа остановился на мгновение, залюбовавшись прекрасным нагим Давидом*, раскинувшимся перед ним на подушках, и вобрав эту картину в себя сполна, наклонился и погрузил трепещущую плоть себе в рот, рукой упираясь в грудь Джереми, сдерживая метания его тела, а пальцами второй руки зажал член у основания, предотвращая его преждевременное излияние. Восхитительный аромат плоти, пота и одеколона, заставлял вампира сходить с ума настолько, что он с силой выплескивал все это в свои ласки, впиваясь пальцами в бедра, приподнимая их, чтобы лучше, больше вобрать в себя член, сочащийся смазкой. Отстранившись, Элайджа развел ноги Джереми, засунув под поясницу ему подушку. - Какой прекрасный вид, - обводя пальцем темное кольцо мышц и глядя при этом в потемневшие глаза напротив, произнес Элайджа, - прекрасный, девственный вид… - Ты мог бы не говорить такие вещи вслух? - зардевшись, Джереми попытался закрыть лицо связанными руками. - Смотри на меня, ребенок, - вздернув его за подбородок, Элайджа припал к истерзанным губам с поцелуем, выдыхая слова прямо в рот, - ты сам этого хотел. Джереми сжался, ощущая, как в него проникают пальцы вампира, разминая изнутри и растягивая, и с ужасом ожидал, когда их место займет его член. - Придется потерпеть, учти, на полпути я не остановлюсь – произнес Элайджа, приставив головку ко входу, надавливая и проталкивая ее внутрь мальчишки. Джереми зашелся в крике, он даже в страшном сне не мог представить, насколько эта боль вырвет ему мозг и раскрошит все кости одним махом. Вампир же, остановившись и давая тому привыкнуть и успокоиться, внутри был подобен сжавшейся на пределе пружине, просто на гране взрыва от оплетшей его узости и неимоверной тесноты горячего молодого тела. Почувствовав, как выравнивается и замедляется пульс Джереми, он неспешно, выдерживая паузы, погружался в него до тех пор, пока не оказался весь внутри. Джереми же неистово метался по кровати и с ума сходил от разрывающего его на части ощущения наполненности. Это было так больно и так остро, но при этом настолько неимоверно по эмоциям, что он просто не мог вот так сразу справиться с захлестнувшим его возбуждением, проваливаясь в забытье. Слегка раскачиваясь, Элайджа совершал короткие неспешные фрикции, не покидая тела Джереми, ожидая, когда тот придет в себя. Завидев, что взгляд мальчишки из расфокусированного становится осмысленным, вампир закинул его связанные руки себе на шею и одним резким движением, не выходя из него, поднялся на ноги, подхватив ослабевшее тело под коленями и заводя ноги себе за спину. Обладая недюжинной силой благодаря проклятию солнца, Элайджа подхватив Джереми под ягодицы с легкостью медленно поднимал, практически полностью снимая с себя, и вновь опускал его до упора, касаясь бедрами упругих ягодиц. Он упивался властью над юным телом, он растворялся в этой безграничной отзывчивости и чувственности случайно появившегося в его долгой жизни мальчишки. Ему нравилось в него врываться, наращивая темп, заставляя кричать его от наслаждения беспрерывно, пропуская через себя эти звуки словно какую-то волшебную музыку. Джереми никогда не мог даже подумать, что бывает так, словно ты на вершине вулкана и ощущаешь, как происходит повышение температуры, как накаляется и начинает искриться воздух вокруг тебя, как становится тяжело дышать от жара, переполняющего легкие. Да он мечтал о сексе с Элайджей, но в своих фантазиях он и на миллиметр не был близок к тому, что происходило с ним сейчас. Он чувствовал себя расплавленным металлом в руках опытного мастера. Он чувствовал себя новорожденным, открыв в себе неизвестные до сих пор грани. Он чувствовал себя защищенным, не смотря на то, что находился в объятьях самого опасного хищника на земле – вампира. И он чувствовал себя фениксом, каждую секунду сгорая от страсти и снова возрождаясь, чтобы зайтись в крике и погибнуть в еще более сильном пожаре. Элайджа был удивлен неистовым оргазмом юного Джереми в его руках. Удивлен настолько, что удерживая на весу трепыхающееся тело, не заметил, как тот впился ему зубами в шею, прокусив кожу. Вампир сам бурно кончал, крича от того, насколько сильно мальчик сжал его внутри. Джереми на задворках сознания понимал, что столь бурного оглушающего оргазма он не испытывал ни разу, особенно поражаясь тому, что ему даже не понадобилось притронуться к себе. Ощутив стальной привкус крови на губах, он поднял голову и посмотрел на место укуса, но ранка на шее уже затянулась. - Вроде бы из нас двоих вампир я, - усмехнувшись, проговорил Элайджа, укладывая обмякшее тело Джереми на кровать, - даю тебе пятнадцать минут привести себя в порядок и покинуть этот дом, ребенок. Ты получил больше чем кто-либо за всю мою жизнь. *** Стоя на пороге и застегивая пуговицы одолженной вампиром рубашки, Джереми обернулся, чтобы посмотреть на того, кто подарил ему себя. - Спасибо, Элайджа, - он действительно был благодарен за подаренную близость, которая стала для него самого откровением и воплощением желаемого. - Ребенок, ты действительно плюшевый, - с улыбкой отпивая виски, произнес Элайджа, глядя в пронзительные лучистые глаза мальчишке, - возможно у тебя есть шанс стать любимой игрушкой. Я люблю плюшевых медведей. Проводив Джереми взглядом и дождавшись, когда за ним закроется дверь, первородный вампир откинулся на спинку кресла, запрокинув голову и закрыв глаза, ощущая, как внутри него появляется новое чувство – одержимость. Одержимость им. Обычным смертным человеком. Шестнадцатилетним мальчишкой. Плюшевым Джереми. ____________________________________________________________________ * Мраморная статуя работы Микеланджело, изображающая обнаженного Давида, сосредоточенного на предстоящей схватке с Голиафом