Золотистая ткань взлетает и медленно опускается на плечи молодого мужчины, что тут же кружится вокруг своей оси, заставляя шелк творить узор. Он изгибается, делает резкий выпад, а позже и вовсе совершает прыжок, а золото в его руках создает иллюзию крыльев.
Император наблюдает, сидя на подушках, затаив дыхание и совсем забыв о чаше с вином в руке. Ему хочется, чтобы музыканты играли вечно, чтобы танцор, так сильно полюбившийся ему, не переставал парить. Император готов дать ему не только золотистую ткань, император готов осыпать танцора золотом с ног до головы, покрыть его дороги золотыми коврами, а шею и руки украсить драгоценными камнями.
Танцор проводил с Его Величеством почти все ночи и иногда даже дни. Танцор всегда много говорил обо всем на свете и также много танцевал, не позволяя вниманию императора угасать. Когда говорил император – танцор всегда молчал, не перебивал и внимательно слушал. Когда же Его Величество был не в настроении разговаривать, слушать или смотреть, то он лишь тихо сидел рядом, угощаясь сладостями.
Император скользит взглядом по гибкому телу, мысленно, в который раз, повторяет слово «ангел», ставит чашу на пол, скидывает с плеча длинные светлые волосы, обвязанные лентой, и протягивает танцору руку в перстнях.
Ангел хитро ухмыляется, подходит ближе к повелителю, готовый упасть в чужие объятья, но тут же опускает ткань, проводя шелком по ладони Его Величества и тут же отбегая.
Губы императора трогает короткая улыбка и он откидывается на подушки, продолжая внимательно наблюдать. Танцор вновь начинает подходить ближе, кружась то с одной стороны Его Величества, то с другой. То выгибаясь дикой кошкой, то взлетая канарейкой.
— Ты весь словно слеплен из золота, а вот волосы отливают серебром, – протягивает император, когда танцор наклоняется чуть ближе.
— Потому что золотыми могут быть лишь ваши волосы, мой господин, – отвечают ему нежным голосом, будто пропевают мелодию.
Танцор вновь кружит, перед глазами императора мелькают то золотая ткань, то жемчужно-серые одежды. Его Величество не успевает следить ни за ним, ни за шелком, теряется, напрягаясь, тут же краем глаза выхватывая странный блеск в руке танцующего мужчины. Император дергается в сторону, хватая руку с кинжалом, делая подножку и подминая танцора под себя.
Императорский ангел невинно улыбается, пока на его лицо капают небольшие капельки крови с щеки императора.
— Надо же, – ухмыляется правитель, – Кто бы мог подумать, что так сильно полюбившийся мне танцор окажется предателем.
— Ничего личного, Ваше Величество, – отвечают ему все так же мягко, – Мне просто хорошо заплатили. А больше танцев я люблю блеск монет.
— Продолжай ты танцевать для меня, в золоте бы купался.
— Простите, Ваша Светлость, но, кажется, уже поздно, – танцор расслабляется и чуть расставляет ноги, что не укрывается от взгляда императора.
— Ты знаешь, как умирают предатели и изменники?
— Конечно, Ваше Величество.
— Проведи со мной эту ночь и я обещаю, что твоя смерть такой не будет, – шепчет правитель и наклоняется ближе к лицу ангела. А ангела ли?
— С удовольствием, мой император, – улыбается шире и поддается вперед, целует.
Император отвечает, перехватывая инициативу. Протягивает руку, снимая со своих волос ленту, и обвязывает ею запястья танцора.
— Не доверяете мне? – спрашивает он, даже на пробу не пытаясь дернуть руками.
— Я не люблю, когда меня касаются, – отвечает Его Величество, развязывая петли на чужих одеждах, открывая себе доступ к желанному телу и проводя руками по обнаженным ребрам и груди.
Танцор запрокидывает голову от незатейливой ласки, тут же получая поцелуи в шею.
— Ваше Величество, вы не прикажете музыкантам уйти? – шепотом спрашивает он.
— А что, они смущают тебя?
— Нет, но…Разве Вам нужны сплетни и слухи? – танцор шумно выдыхает, когда император целует мочку уха.
— Какие такие сплетни?
— Что вы проводите ночь с предателем, – ангел выгибается, разводя шире ноги.
— Если ты не хочешь, чтобы дворец знал, с кем я провожу ночь, то постарайся не быть громче музыки, – император пробирается руками под штаны, сжимая бедра и ловя губами чужой стон.
Император медленно развязывает штаны и также медленно стягивает их, оставляя танцора лишь в жемчужно-сером турумаги.
— Ангел, – шепчет Его Величество и покрывает поцелуями внутреннюю сторону бедра, заставляя мужчину под ним выгибаться.
— Ваше Величество…
— Да?
— Пожалуйста…Прошу вас, зовите меня по имени, – глаза в глаза и тихий стон, после поцелуя оставленного на тазовой косточке.
— Чем тебя не устраивает быть императорским ангелом?
— Устраивает, – отвечает он, приподнимаясь и коротко целуя правителя в уголок губ, – Устраивает, Ваше Величество, но я хочу быть императорским Чимином.
Император ухмыляется и, оставляя поцелуй на подтянутом животе, поднимается со своего места направляясь к небольшому шкафику, открывая и доставая небольшой бутылек геля. Не теряя времени, он тут же закрывает дверцы и на ходу развязывает шнурки своих штанов и верхней одежды.
Танцор облизывает губы, смотря на бледную кожу и тут же возвращает взгляд к гелю.
— Как часто вы пользовались этим гелем, Ваше Величество? – император ухмыляется, переступая через штаны.
— Я использую его как косметическое средство.
— Хотите сказать, что я первый?
— Не обольщайся так сильно, я этого не говорил, – присаживается император между ног танцора и проводит рукой по чужому члену, – У меня полный гарем женщин и мужчин на любой вкус, просто ко мне они приходили уже подготовленные, – император выливает немного геля на руку и смазывает задний проход, – Расслабься, если еще не передумал.
— Скорее солнце взойдет на западе, чем я передумаю, – последнее слово тонет в звонком стоне.
***
— Как Вас зовут, Ваше Величество? – спросил Чимин, положив голову на чужую обнаженную грудь.
— Ты не знаешь как зовут твоего императора? – спрашивает он, ухмыляясь.
— Знаю. Конечно знаю. Но…
— Но?
— Все знают ваше имя как правителя, но никто не знает имени, которое Вам дали при рождении.
— Зачем тебе его знать?
— Скажите. Мне ведь все равно светит путь на плаху. Обещаю унести Ваш секрет с собой в могилу, – Чимин зевает, устраиваясь чуть поудобнее.
— Юнги.
— Юнги…Красивое имя. Прямо как Вы, мой господин, – император коротко улыбается и поднимается со своего места.
— Одевайся, – приказывает, кидая танцору его штаны.
— Как грубо, – Чимин обреченно вздыхает и начинает одеваться.
***
— Пак Чимин. Вы обвиняетесь в преступлениях против императора и государства и приговариваетесь к смертной казни через повешение. Вам есть, что сказать?
Танцор молчит. Лишь смотрит в глаза императора, не отворачивается и легко улыбается. Будто смирился со своей судьбой, будто ни о чем не жалеет. Будто все так, как он и хотел.
— Исполняйте приказ, – кивнули палачу.
Палач подводит Чимина ближе к петле, надевает ее ему на шею и отходит к рычагу. Чимин отсчитывает пять секунд и ярко улыбается Юнги. Император смотрит, как так сильно полюбившийся ему танцор безмолвно, одними губами, произносит его имя и закрывает глаза.
Люк под ногами открывается.
Император встает, с намерением уйти, как его останавливает голос его названного брата:
— Скажите, Ваше Величество, каково это?
— Каково что? – грубо спрашивает Юнги.
— Каково терять любимого?
Император поворачивается к брату и смеряет его тяжелым взглядом. Но в ту же секунду он ухмыляется и отворачивается.
— Откуда мне знать, Тэхен? Я не любил. Я не умею, помнишь?
Названный брат императора провожает правителя взглядом и поворачивается к виселице. На лице повешенного застыла улыбка.
— Не умеете? – ухмыляется он, – Он – доказательство обратного.
А император в это время возвращается во дворец и, окинув взглядом свои покои, приказывает убрать весь золотистый шелк из дворца.
***
— Чонгук.
— Ваше Величество, Вы хотели меня видеть? – солдат кланяется, аккуратно поднимая взгляд на императора.
— Помнишь того танцора? Которого повесили за предательство.
— Конечно, Ваша Светлость.
— Его уже похоронили?
Чонгук удивленно моргает. Выходит, господин Ким был прав.
— Да, Ваше Величество. Двое суток уже прошло.
— Я хочу, чтобы его перехоронили, – устало произносит Юнги, смотря на все больше вытягивающееся лицо его солдата.
— К-конечно, Ваша Светлость. Я сообщу госп…
— Нет, – перебивает его император, – Ты не скажешь Тэхену ни слова. Он не должен узнать.
— Да, Ваше Величество, – уверенно кидает солдат. Юнги улыбается: настолько преданного человека еще нужно найти, – Я сделаю все сам. Но… – Чонгук мнется, не зная, может ли он задавать такие вопросы.
— Но?
— Ваше Величество, позвольте спросить.
— Позволяю.
— Почему Вы не хотите, чтобы этим занялся господин Ким?
— Потому что для всех в этом государстве и за его пределами я не умею любить. И пусть так будет всегда.
— Где прикажете похоронить?
— В оранжерее. В том месте, где завтра утром будут сажать акацию. Возьми только тех, кто не станет болтать. А если таких нет, то просто убей тех, кто будет помогать.
— Как прикажете. Разрешите идти? – Чонгук кланяется и, увидев тень махнувшей ему руки, уходит.
Покои императора погружаются в тишину. Он громко вздыхает и откидывается на подушки.
— Пусть императорский ангел спит спокойно.
