Триста шестьдесят градусов

      Бывают в жизни моменты, когда всё вдруг останавливается и переворачивается на триста шестьдесят. Ты понимаешь, что ничего, как прежде больше не будет. Потому что ты, больше так не можешь. Не хочешь. Не нужно.       Олег сидел на кровати, тихо затягивался, задумчиво смотря, как тлеет сигарета и мерцающие огонечки ускоряются, своим мягким огнём желая пожрать фильтр. Дым плавно поднимался от его носа, прогоняемый ещё одной струйкой, после очередного затяга, уже из рта.       Олегу хотелось бы слышать шум тикающих часов. У бабушки на квартирке были такие здоровые, с вертящимся шумным механизмом. В детстве ему всегда казалось, что их ей подарил усатый дядька с черно-белого экрана выпуклого телевизора.       В квартире Разумовского обычных, тем более допотопных советских часов, не было.       Волков снова затягивается, хмурясь, когда чужие пальцы неприятно царапнули поясницу. Он никак это не выдаёт, привык сдерживать себя во имя чужого комфорта. Привык. Хорошее слово. Не хорошо только то, что Олег привыкает к тому, что его убивает. Может быть стоило бы выбрать не сигарету, а обладателя пальцев, что продолжают упрямо, неприятно ковырять кожу на пояснице, вызывая неуютные мурашки. Мурашки, заставляющие всего вздрогнуть и брезгливо передернуть плечами, опасливо обернуться. Олег терпит, идеально контролируя своё тело, вновь затягиваясь.       — Красивей тебя, никто не курит, Волч.       Не смог привлечь действиями, атакует словами. В этом весь Разумовский.       И наверное, сейчас должно быть «поэтому он его и любил», но выходит только «поэтому он к этому и привык». Есть привычка, а есть чувства. Есть комфорт, а есть удобство. Отличие комфорта от удобства крохотное, но. Кто сказал, что дикие и бешенные звери не мечтают об уюте и тепле.       У них была страсть, была привычка. Было удобство, было тепло.       Тепло ровно настолько, насколько могли два липких от пота тела подарить друг другу в остывающей кровати на смятых простынях и потерянном в ногах скомканном одеяле.       Вроде бы можно поднять одеяло, укрыться согреться и все норм, но. Но. Но. Но.       Это уже какая-то симуляция.       Олег затягивается снова, выдыхая длинную струю дыма, чуть задрав подбородок.       — Ты не против, если я уйду?       — Куда?       — Насовсем.       Тихо. Совсем тихо.       Олегу кажется, что сейчас в его исцарапанную поясницу прилетит что-то острое и колющее. Одним ровным ударом. Кровать даже не прогибается под весом поднявшегося Сергея. Слишком дорогая, чтобы прогибаться. На заказ, кажется. Олег не в курсе.       Олег ощущает затылком прищуренный взгляд, что его прощупывал вдоль и поперёк, решая, давить так, чтобы остался, или попытаться сделать Волкову очень больно, от таких внезапных прозрений.       — Совсем насовсем?       — Я хотел бы приходить и иногда забирать Марго. Если ты не против.       — А, ну, ты мог бы…       — Не мог бы.       — Почему?       — Потому что люди обычно расстаются и больше не трахаются друг с другом.       — Но мы же…       — И мы.       — Это из-за того, что я тебе кончить не давал?       Волков даже оборачивается, скептически дернув бровью.       — Люди расстаются из-за этого?       — Я бросал.       Олег улыбается, пожимая плечами, оставляя сигарету в зубах, наконец, поднимаясь с постели, собираясь.       До Разумовского доходит всё, когда тот забирает свою зубную щетку, кухонный инвентарь и трепетно прощается с Марго, обещая ей заехать через неделю.       Олег видит, как тот решает, взвешивает, стоит и медленно, и одновременно резко, осознает, понимает, что Волков правда собирает свои вещи и собирается уходить.       — Волче. Это не смешно.       — Я и не смеюсь.       — Прекрати.       — Серёж, — Олег тихо выдыхает, убирая свою любимую сковородку в сумку, поворачиваясь к нему всем корпусом, смотря как тот пытается скрыть недовольство осознание за непониманием.       — Тебя не устраивает секс? Хорошо, ты можешь кончать мне в…       — Секс супер, Серый. Меня не устраивает то, что я всегда думаю, как доставить тебе удовольствие вопреки своему комфорту.       — Разве это не называют отношениями?       — Называют, если оба партнера думают так.       Тихо. Волков понимает, что ему нравится тишина.       В ней уютно, даже под пристальным чужим взглядом, который всё решал, какое шоу желает больше закатить.       — Раньше тебя все устраивало.       — Да.       Волков не спорит, но и не позволяет раздуть ничего из ничего.       «Красивей тебя никто не курит»       В этом-то и проблема, что чаще Олег ощущал себя таким же экспонатом, как и невъебенно дорогие картины, статуи и прочий хлам, что скупал Разумовский со своей тягой к прекрасному и непомерному счёту. В этом не было даже тепла, только угода чужому чувству совершенства.       Вроде бы и приятно, а вроде бы и как гандон использованный.       — Мы же будем видеться?       — Ты слишком часто появляешься в новостях, чтобы тебя не видеть, — Олег правда рад, что вызывает чужую улыбку, покидая квартиру.       Волкову немного совестно.       Совестно за то, по идее должно быть тяжело, а ему нихуя не тяжело.       Взял расчёт.       Смысла работать на Сергея он больше не видел, хотя бы первое время точно. Нашел квартиру. Работу. Даже уже успел поладить с коллегами и соседями. Всё и правда было хорошо. Как будто так и надо.       Как будто что-то неведанное, что ткнуло его тогда под ребрами, кажется за тот вечер раз пять, осенив в принятии решения. Что-то не осязаемое, но всегда находившиеся при нём, что всегда помогало, снисходило и в этот раз.       По-хорошему стоило бы поменять и номер, но это было бы перебором. В конце концов, ближе Сергея у него с восьми лет никого нет. Как говорится, уважаем прошлое, но живём будущим.       Волков как раз стоял в отделе с алкогольной продукцией, выбирая вино. Думая с каким будет тушить мясо, когда его толкнула собственная тележка набитая продуктами. Вскинуть взгляд по-звериному выходит самим по себе, вместе с рукой, что тут же накрыла ручку его телеги. Волков с угрозой смотрит на того, кто потревожил его вдумчивую дилемму выбора винища. Высокий блондин широко улыбается, даже не скрывая того, что провернул это всё специально, упираясь предплечьями на свою телегу. Абсолютно пустую. Будто бы и правда взял её только для того, чтобы врезаться в него. Хоть не спер у кого-то… Олег не уверен, кажется парочка, что ругалась между собой, забирая со стеллажа продукты, что там не должны были быть, как раз таки искали свою тележку для продуктов.       — Вам когда-нибудь говорили, что у вас потрясающий зад? — перекатывает зубочистку в губах, улыбаясь наглее.       — Не глаза?       — Про глаза я хотел сказать утром, когда буду голым лежать в твоей постели и ждать завтрак, — мужчина задумчиво мычит, вытягивая шею, смотря на содержимое тележки Олега, — Из яиц и бекона.       — У меня нет тут яиц и бекона.       — Вот и метнись кабанчиком. Я пока твой сок, — кивает на бутылку с вином, — Посторожу.       — Это для мяса.       — Да ты я смотрю вообще идеал. Тогда вискаря прихвати. И смазку. Две.       — Не жирно ли?       — А ты на водной основе бери. Три.       — Три? — Олег не понимает, почему улыбается и не свернул этот разговор.       — Ля, как ты скалишься. Срать, бери упаковку, я походу от тебя вообще не уеду.       — А ты думаешь, я тебя вообще к себе пущу?       — Пустишь. По глазам вижу, что пустишь того, кто голодно будет скулить у тебя под дверью и просить накормить.       — Так ты ещё и преследовать меня до дома будешь?       — Не преследовать, а помогать дотащить сумки с продуктами.       — До кровати?       — До кровати я тебя сам на ручках дотащу, если накормишь вкусно.       — Я не вкусно не умею.       — Всё. Все видели? Бабуля, вы видели, как этот мужчина меня нагло склеил и заманил к себе? Бабуля вы куда? Ай-ай-яй, ты своей пидарастией бабулю напугал.       Олег не понимает, почему так широко улыбается и практически сдерживает смех.       — Ну, вот, ты улыбаешься, смуглянка, значит я как минимум заслужил небольшой шансик на пожрать, — блондин все так же довольно скалится, протягивая ладонь, — Вадим. Чтоб ты просто знал, что стонать ночью.       У Вадима теплая рука. Большая и уютная, Олегу сложно не представиться в ответ и не уточнить, в какой стороне отдел с яйцами.