Шестеренки

У Виктора времени мало. Ему остается не смыкать глаз и иногда, когда он не успевает уйти домой, прерываться из-за недовольного, но обеспокоенного взгляда Джейса, в ином случае встречая его же следующим днем после очередной бессонной ночи. Виктор работает, из кожи вон лезет и мысли его настолько этим забиты, что придавать хоть малейшее значение своему состоянию времени нет — по правде сказать его нет абсолютно ни на что. Нога ежесекундно ссадит, к чему ученый привык, а во всем остальном главное не упасть замертво посреди дня. Ну, или перед Джейсом, как вариант. Что о последнем: сколько бы времени у Виктора не оставалось и как бы он не хотел это предотвратить — он просто не в состоянии хранить все эти чувства и мысли в отдельном флаконе, и также не может запихать это глубоко в себя, как происходило со всем остальным. Таким образом ученый начал сомневаться. Он умирал. Знал об этом достаточно давно, чтобы шестеренки в голове ускорили свой ход в тысячу раз, при этом двигаясь и трогая частички его мозга в абсолютно хаотичном порядке. Чем больше он работает, тем больше он думает. Тем больше процент попадания в это самое место — пучину ненужных дум; бескрайней вариативности; анализу жестов, мимики, фраз. И все это из-за одного единственного человека. "Это простая симпатия" — Говорит Виктор сам себе, когда стоит плечом к плечу с чересчур светящим гордостью Джейсом, после того, как они оба доказали свою правоту Совету в первый раз. Через какое-то время, когда мужчина мило улыбается Мэл, что-то начинает неприятно скрести стенки внутренностей, и исследователь, сравнив себя с героем какого-нибудь сопливого романа, все же признает: может он и правда влюбился. И сейчас, сидя перед светящимся кубом хекстека в темноте ночи он снова отвлекается от работы, по воле случая вспоминая какой-нибудь момент связанный с ним. Виктор готов засыпать этого придурка всеми известными оскорблениями, не забыв под конец в порыве эмоций засосать его. У него нет времени на любовь. А быть может... Мел скрипит, бьет по ушам гнусным звуком, а потом отдаляется чтобы через секунду впечататься в невиновную доску, при этом портя одно из чисел ранее написанной формулы. ..а может легче прервать эту пытку? Как бы он не старался не думать об этом, у него не выходит. Цепочка мыслей, мимолетных, вторичных рассуждений развивается сама, на автопилоте, приходя к одним и тем же выводам и сомнениям. Он так старается успеть, но сможет ли? Джейс Талис. Исследователь не понимает каким боком вышло так, что именно эта яркая и до безумия самоуверенная противоположность его самого смогла буквально затмить первостепенную задачу. Он не понимает, как сама иллюзия близости стала намного важнее его банальной цели выжить. Голова кружится, ноги косит, а изо рта стекает алая кровь. Слова Джейса неразборчивы, будто даже сам слух покинул мужчину. А его рука, сдавливающая невообразимо тонкое и хрупкое плечо — непомерный груз. Во всех пониманиях и представлениях. Времени мало. Виктор отмахивается, прихрамывая к выходу. Только бы он не видел его в таком состоянии. Ему и так хватает постоянных переглядок сторонних лиц с его ногой. Да и сам Талис порой заставляет ученого покусывать губу дабы чего лишнего не сказать на его сочувственные фразочки. Он сам может справиться и со своей ногой, и со своим здоровьем, и со всем остальным. Или нет? С каждым головокружением сомненья все больше сдавливают черепушку. Он должен выбрать один путь из двух: рискованно продолжить работу с мизерной вероятностью на успех либо пустить все на самотек, дабы сделать последний вздох в компании Джейса, а не при безумном отчаянии, ища проблеск сквозь огромные стебли тут же умирающих растений. Вот только, в отличие от риска в первом случае, Виктор не питал ни единой надежды на взаимность во втором. Или просто не хотел. Хотя, в принципе, она и нужна не была. Ему сполна хватало одного лишь взгляда этих глаз, в большинстве своем сияющих необъятной смесью гордости и мечтаний. Но дело было в том, что Джейс не был немым чтобы не бросать странных фраз. Тот был умен, Виктор знал это как никто другой, однако все же глуп и слеп по отношению к людям, пожалуй. Это касалось не только мужчины, но и остальных, ведь Талис, на пути к своей безумной мечте, был слеп до всех его окружающих. Всех, кроме одного. Но даже с этим видимым беспокойством он все равно не мог понять очевидного. И дело было даже не в этом взгляде Виктора, до краев наполненным любовью, который с течением времени практически не изменился. И все же, вопреки здравому смыслу, хрупкая надежда исследователя на нечто большее остается и он выбирает рискнуть. Джейс в который раз заставляет шестеренки двигаться в ином направлении, ускоряясь от схожего направления иных его рассуждений, в конце концов трогая то, что люди называют душой. Виктор не спешит поведать о своей приближающейся кончине — не хватало залечь на больничную койку вместо того, чтобы делать неуклюжие похрамывания в сторону прогресса — только ставит большую нагрузку, все чаще забывая поглядывать на время. А Джейс в свою очередь нервно буравит стену напротив себя после очередного раза когда отсылает Виктора спать, каждый раз чуть ли не неся его тощее тело на себе. Второй же лишь выдавливает неправдоподобную полуулыбку и извиняющимся взглядом молча удаляется, обещая, что это последний раз. И все было хорошо, даже отлично, но потом, в одну секунду оставшееся время сократилось. Джейса трясет, Виктор видит это сквозь слегка приоткрытые очи. "О черт, нет.." — От этого испуганного взгляда калеку самого начинает трясти. — "только не это." Ему не говорят, сколько осталось до обрыва, разделяющего мир живых и мир усопших, но по глазам нового героя Пилтовера, да и по собственному внутреннему счетчику он прекрасно понимает, что мало. Очень и очень мало. Жаль, что ему приходиться прерываться. — Вы думаете о смерти, профессор? — Кидает Виктор старику когда тот зачем-то следует за ним. Вопросу тот, кажется, даже не удивляется. — О смертях друзей. "Хах, ну да..." — После вас останется богатое наследие — один из основателей Пилтовера. Вы столько всего успели сделать за свою жизнь. В воздухе летает пауза. Младший хочет спросить о том, любил ли тот кого-либо и если да - как тот пережил, однако не решился вскрывать старые раны. "Конечно любил, идиот, конечно было больно, как иначе." — Ты должен гордиться тем чего достиг, Виктор. Должно быть Хеймердингер шутил — Виктор полагал, что все его труды останутся лишь в памяти Джейса. — Глупости. Мой вклад долго не продержится. Даже в вашей памяти. — Он не хотел грубить, не хотел, однако слова начинали сами сочиться ядом. Профессор же не обратил на этого внимания. — Я повидал много студентов, но, к сожалению, кто ярче всех горит, тот обычно и быстрее сгорает. — Тянет старший, смотря перед собой. — Постарайся не губить себя еще больше, просто помоги Джейсу. Хотя я полагаю, что ты ослушаешься первого моего совета дабы осуществить второй в несколько раз больше требуемого. — Простите? — Виктор хмурится и ловит взгляд оппонента. — За столько лет я смог научиться распознавать многое при малейшей сосредоточенности, мальчик мой. — Исследователь замечает намек на улыбку, однако видит перед собой только уставшие глаза. — Люди редко проживают сотню лет, что уж о нескольких. У нас практически нет времени, профессор. У меня же просто его нет. Мужчина не знает, что именно хочет услышать, однако все же ждет. Хеймердингер в свою очередь уходит, оставив Виктора один на один с вечерним небом, тишиной и, самое страшное, с его собственными мыслями. Единственное, о чем он может думать, так это то, что времени мало.