О чём кричит тишина

      1 сентября 1998 года.       Их было двое в больничной палате.              Девушка беспокойно сидела на стуле, пытаясь подвинуть его ближе к постели каждые десять секунд. Болотные глаза целенаправленно следили за магическими показателями в воздухе у изголовья кровати, отрываясь лишь на человека, которому они принадлежали.              — Нет, вы не понимаете! — горячо воскликнули за тонкой деревянной дверью. — Он всё, что у меня осталось. Я не могу потерять его!              Пэнси Паркинсон возмущённо скорчила недовольную гримасу. Она махнула палочкой в сторону шума, шепча заглушающее заклинание.              — Ты не представляешь, как Нарцисса переживает, я не видела её такой с момента, как Люциуса приговорили к поцелую Дементора, — она громко вздохнула. — Драко, клянусь своими шикарными волосами, если ты не справишься с этой хворью, то я специально умру за тобой и набью тебе лицо, — невесело пригрозила Пэнси.              Но Драко Малфой не ответил.              Он уже два с половиной месяца искусственно введён в магическую кому.              Решающая битва была второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года, в тот же день в него угодило проклятие. Драко поздно осознал, что это единственная возможность сделать правильный выбор. Когда один из Пожирателей двинулся на второкурсника, забившегося в груду камней у стены замка, то он бросился на помощь.              Последнее, что он в тот день видел — это ярко-синие искры, летящие в его безоружное тело. Драко очнулся десятого мая того же года в больнице Святого Мунго. Мать, больше походящая на призрак, склонилась над ним и придирчиво осмотрела несколько долгих секунд, а потом бросилась в объятия.              Мистер Рочестер взял на себя смелость огласить тяжёлые новости и неутешительные сроки.              Драко Малфой был смертельно болен.              У него было максимум несколько месяцев.              И двадцать пять дней до своего восемнадцатого дня рождения.              И самое страшное, в чём он когда-либо признавался себе — он желал умереть. Он не мог и не хотел быть второй обузой для матери, которая была сама в шаге от пропасти.              Через месяц активной терапии и предпоследних средств, что остались от золотого фонда Малфоев после инвентаризации и перераспределения Министерством Магии, он — будучи ещё в трезвом уме — отказался от дальнейшего лечения.              Ничего не помогало.              Органы продолжали медленно отказывать.              Всё закончится, как только проклятье доберётся до сердца. Ведь оно — его цель, а весь остальной спектр поражений лишь приятный бонус для тёмной магии. Вот такая неромантичная история.              Лишь ради матери он согласился на эту кому, но с условием, что когда придёт время разорвать магическую поддержку, то она не будет за него бороться. Следующий вечер он выделил для прощания, которое было костью в сухом шершавом горле.              Легко ли восемнадцатилетнему парню осознать скорую смерть? Малфою не хватило того времени, но он упрямо держался бесчувственной глыбой. До тех пор, пока у его кровати, словно на смертном одре, не собралось четверо человек.              Мать тихо и совсем не аристократически шмыгала носом, держа его за слабую потную ладонь. Позади неё у двери неловко и молчаливо стояла Андромеда, с которой ему не удалось нормально познакомиться. Он был ей благодарен за то, что, несмотря на долгую обиду, миссис Тонкс нашла в себе силы простить его семью.              Блейз Забини стоял у окна, упираясь поясницей в твёрдый подоконник. Он пытался скрасить эту гнетущую атмосферу как мог, но, казалось, лишь сильнее себя ненавидел.              Пэнси Паркинсон стояла в дальнем углу и упрямо отказывалась подходить ближе. Она смотрела на Драко как на предателя. Малфой слышал, как несколько минут назад Блейз пытался усмирить её перед входом в палату. Пэнси сопротивлялась молча принимать уход своего лучшего друга.              — Почему вы такие грустные? — спросил он, чувствуя, как неприятно лопается кожа на губах. — Умер кто-то?              — Я его сейчас! — сорвалась с места Пэнси, но была вовремя перехвачена Блейзом. Она активно вырывалась, пока не упёрлась ему в грудь, громко плача.              Нарцисса угрюмо на него посмотрела, но промолчала, крепче сжимая его ладонь. Хрустальная слезинка скатилась на её острый подбородок. В дверь палаты тихо постучали. Время пришло.              Малфой смотрел, как целители колдовали над его телом.              — Не смотрите так печально, — он слабо улыбнулся, — мы ещё встретимся.              И перед тем, как его глаза закрылись — Драко осознал, что не хотел умирать. Он хотел жить.              3 сентября.       Пэнси вздрогнула от неожиданного звука, заставляя себя раскрыть глаза, но это была всего лишь Нарцисса. Миссис Малфой меняла цветы в вазе на старой прикроватной тумбе. Облегчение окатило просевшую грудную клетку Паркинсон, когда она обратно откинулась на спинку стула и протёрла красноватые глаза.              — Пэнси, ты тут уже вторые сутки, — Нарцисса хотела её пожурить, но тон голоса выдавал лишь бесконечную усталость. — Тебе нужно поспать и нормально поесть.              — Я не голодная и спать не хочу, — упрямилась ведьма, наблюдая за безмятежным выражением лица Драко, он будто просто очень долго спал.              — Пэнси...              Миссис Малфой подошла к ней, положив исхудавшую дрожащую руку на плечо, слабо сжимая в знак поддержки и благодарности. Они обе следили за кривой линией над головой Драко, но с каждым брошенным взглядом казалось, что движение замедляется.              — Я боюсь, что стоит мне уйти и он... — она замолчала, не в силах озвучить мысль, но это и не требовалось. — Я буду с ним до конца.              — Я люблю Драко, он мой сын, и я бы без промедления согласилась оказаться на его месте, но тебя я люблю не меньше, — Нарцисса очень редко могла позволить себе сказать подобные умозаключения, но судьба прямо указала, что времени может попросту не быть. — Мы все этого боимся, но я не хочу жертвовать ещё кем-то из вас.              — Я могу купить себе поесть в буфете на шестом этаже, трансфигурировать стул в кровать и применить очищающее заклинание, когда моё тело станет грязным, но отсюда не уйду. — Пэнси была непреклонна. — Хватило прошлого раза, когда мы его чуть не потеряли, а рядом никого не было!              Голос подскочил до окраски «боль». Ярко-красной.              — Никого не было, — уже тише повторила она. — Он мог умереть в одиночестве. Я не могу позволить этому случиться. Никто не заслуживает такого.              Её глаза стали влажными и воспалёнными.              Пэнси прочистила горло и поёрзала на стуле. В последнее время она была слишком эмоциональной и ничего не могла с этим сделать. Стало тяжелее дышать, воздух менял свою плотность, забивая дыхательные пути каменной крошкой.              — Я говорила с целителем. Нужен донор сердца. Я предложила своё, но мне отказали, потому что возраст... Моё сердце больно и изношено, — Нарцисса выдохнула. — Никто другой не спешит умирать, чтобы его сердце можно было использовать. А в списке на донорство Драко двадцать третий, он просто не доживёт до своей очереди.              — Присмотрите за ним, пожалуйста, мне нужно в туалет, — медленно произнесла Паркинсон, её рассеянный взгляд метался между Драко и Нарциссой.              Пэнси вернулась спустя полчаса.              4 сентября. Вечер.       Драко открыл глаза. Не было сил. Глаза вновь закрылись.              5 сентября. Полдень.       Он вновь пришёл в себя. Несколько целителей в лимонных мантиях окружили его. Слишком ярко. Его стошнило. Всё потемнело.              6 сентября. Раннее утро.       Драко с трудом разлепил глаза, ярко ощущая неприятный привкус во рту, слабость в теле и тошноту. Он приложил немало усилий, чтобы повернуть голову и увидеть свою мать на старом неудобном стуле. Малфой прочистил горло.              — Драко! — воскликнула Нарцисса. — Ты очнулся, слава Мерлину! Как ты себя чувствуешь? Целители дали тебе комплекс зелий, и к вечеру тебе будет лучше, но пока можешь ощущать некоторые неприятные последствия.              — Мама... — он откашлялся. — Я в порядке.              Миссис Малфой блуждала взглядом по палате, чтобы не смотреть на него. Она заметила, что краска начала отходить в верхнем левом углу комнаты, а на плинтусе процветал грибок.              Драко внимательно изучал её. Бледное лицо, ярко-красные заплаканные глаза, тремор рук и чёрное платье. Чёрное, ёбаное, платье.              — Почему ты в чёрном? — с нотой подходящего нервного срыва спросил он. — Они не нашли чудо-способ мне помочь, не так ли?              — Драко... — Нарцисса сделала шаг к постели и замерла, когда он выставил ладонь вперёд.              — Кто?              Она молча полезла в карман платья и выудила из него бумажный конверт, протягивая сыну. Пока он неотрывно смотрел на знакомые ему почтовые наклейки со змейками, Нарцисса вышла из палаты.              Малфой проглотил ком в горле размером с особняк и всё ещё надеялся, что это злая несмешная шутка. Надеялся, проводя пальцами по конверту. Надеялся, когда вскрывал его. Надеялся, когда несколько капель крови от пореза упали на желтоватый пергамент. Он перестал надеяться, когда увидел знакомый витиеватый почерк.              Сердечные клапаны оборвались, и сердце ухнуло вниз.              «Привет?              Глупо. Согласна.              На самом деле, мне практически нечего тебе сказать. Прости.              Мне так не хотелось тебя потерять, что я поступила настолько эгоистично, чтобы отдать тебе своё сердце и заставить жить дальше...              Если ты ждёшь, что я за это попрошу прощения, то поцелуй меня в мой шикарный зад, Драко Малфой.              Я бы поступила так ещё раз. И ещё. И ещё.              Сколько понадобится.              У меня не так много близких осталось, чтобы не рисковать ради них, если я могу помочь.              Не вини в этом Нарциссу или кого-либо.              Особенно себя.              Никто не знал, что я это сделаю. И я попросила не оглашать имя донора, чтобы твоя мать не отказалась. Если хочешь кого-то винить, то вини меня — мне уже всё равно. Хотя только попробуй, я поднимусь из преисподней, оторвавшись от правления демонами, и врежу тебе промеж глаз.              Передай Нарциссе, что я безумно её люблю. Она была со мной рядом, когда не стало моей семьи, и заменила мне её.              Передай Блейзу, что он не получит моё коллекционное оружие, пусть даже не пытается. И передай ему, что я любила его самой светлой любовью, которая во мне была.              И передай себе, что твоя первая дочь будет носить моё прекрасное имя.              Ладно, шучу. Не нарушай традиции Блэков.              Но вторая — точно.              Драко, пообещай мне одну вещь. Обещаешь? Пока ты жив, пока ты дышишь и чувствуешь — думай о живых. Не тревожь мёртвых. Ты мне тут совсем не нужен, ещё лет так сто пятьдесят точно.       Живи.              Живи, Драко.       Я люблю тебя»              Жизнь закончилась, так и не начавшись.              15 сентября. Где-то на крыше Мунго.       Драко сидел на мраморном краю клумбы, не обращая внимания на абсурдность нахождения здесь. Он нашёл это место ещё шестого сентября и с тех пор проводил здесь каждую ночь. Так как он был смертельно болен, то его опекуном стала мать, и до полного выздоровления она решала всё вместо него.              Это единственная причина почему он до сих пор тут. Пэнси просила никого не винить, но у него не получилось. Малфой не мог покинуть больницу, пока не закончит реабилитацию, но мог отказаться от посетителей. Блейз к нему ни разу не зашёл, но он не стал Забини в этом обвинять. От встреч с матерью и Андромедой он отказался сам. Больше никого не было. Пэнс... Ну, а Пэнси была мертва.              Он почти докурил последнюю сигарету, которую сегодня обменял на мерзкое фруктовое желе с обеда, когда металлическая дверь приоткрылась с раздражающим скрипом. Первое, что он заметил — огромный ворох кудрей, второе — зелёная униформа, третье — удивлённый взгляд.              — Малфой? — спросила девушка, будто не верила своим глазам.              — Грейнджер.              Он выкинул окурок за пределы видимости и мысленно признался, что был бы не прочь полететь за ним. Драко игнорировал пристальный взгляд, пожирающий его со спины, но не смог отказать себе в комментарии, когда проходил мимо.              — Милая униформа, Грейнджер, — он ядовито усмехнулся, переводя взгляд с себя на неё. — Соседство не будет приятным.              17 сентября.       — Драко, ваша психосоматика не даёт организму прийти в норму, — целитель разума вкрадчиво повторял одно и то же какой сеанс подряд. — Исцеление происходит слишком медленно лишь по той причине, что вы сами считаете, что не заслужили его.              Он сидел в глубоком кресле, в дорогом и со вкусом оформленном кабинете. Когда-то этот лоск мог произвести на него положительное впечатление, но сейчас его тошнило. Сильно.              — Естественно понимаю, — равнодушно ответил Малфой, поддев указательным пальцем мелкую дырку в обивке кресла. — Я не отупел за то время, что лежал в коме. Так что можете не делать вид, что заботитесь о моём благополучии.              Часы, висевшие на стене перед ним, раздражающе тикали. Он ещё раз стрельнул в них убийственным взглядом в надежде, что они взорвутся в пух и прах, но, к сожалению, гадкая причина его мигрени оставалась на месте.              Целитель в кресле, стопка пергаментов на столе, вазоны с цветами на окнах, отвратительная лиловая фоторамка на полочке, огромный шкаф для документов и книг.              Всё в комнате стояло, а он падал.              — Мистер Малфой, вы слишком категоричны, — миссис Ингрэм громко перевела дыхание и сняла небольшие квадратные очки, касаясь пальцами переносицы. — Ваша подруга...              — Не смейте, — угрожающе прорычал он, подрываясь на ноги. — Закройте свой всезнающий рот, иначе я за себя не ручаюсь!              Целитель растерянно моргнула, качая головой. Она призвала его сесть на место, но он не мог больше оставаться в этом кабинете. Не мог быть с затронутой кровоточащей раной. Пространство стало сужаться до размеров дорожного сундука, Драко чувствовал, как объём воздуха сокращался. А часы тикали громко.              Тик-так.              Пэнси умерла, чтобы ты жил.              Тик-так.              Каждая отсчитанная секунда взрывалась в его голове мелкими точными ударами. Он скривился от фантомной боли, пытаясь восстановить помутневшее сознание, но ничего не получалось. Всё, что он слышал, — лишь непрекращающееся тиканье.              Малфой схватил статуэтку со стола, бросая в громкий механизм. Часы остановились. Он тоже. Драко рвано дышал, глядя на дрожащие руки. Ему нужно убираться отсюда. Прошептав что-то неразборчивое, он выбежал прочь из кабинета.              Что-то тёплое и плотное упёрлось ему в грудь, заставляя выйти из неё последний воздух. Малфой раскрыл глаза, отступая назад. Гермиона, стоявшая под кабинетом совсем близко к двери, с пустым лицом глядела на него.              — Смотри, куда прёшь, слепая, — оскалился Драко, толкая её в сторону.              И когда он её обошёл, то услышал бесцветный голос:              — Это ты на меня налетел, Малфой, так что сам смотри под ноги, слепой неандерталец.              В одно мгновение перед глазами предстала картина, где он её душит. Стало легче. Драко почти обернулся, но лицо этой стервы внезапно стало принимать знакомые черты: короткие смоляные волосы, болотные глаза, губы с сильным изломом, курносый нос и широкая улыбка, делающая её похожей на счастливого мопса.              Малфой опешил и от испуга чуть не врезался в стену, когда осознал, что воображение душило Пэнси. Он поспешил убраться оттуда, позабыв о Грейнджер, которая всё это время смотрела на него.              Он злился на Паркинсон чуть меньше, чем любил.              18 сентября.       Малфой толкнул ногой дверь мужского туалета на пятом этаже, направляясь к умывальнику. Под раздачу попало абсолютно всё, к чему он прикасался: дверь, стены, холодный мрамор умывальника и зеркало в разводах.              Перед глазами были мутные чёрно-белые точки и с каждым морганием их становилось всё больше, они прилипали к его глазным яблокам, не оставляя ни единой проплешины. Воздух спрессованный, душный и тяжёлый — вязал рот и горло. Малфой хотел кричать, но по губам стекали лишь скорбь и боль чёрной густой субстанцией, которой он давился.              Драко упёрся в края раковины бледными руками, чувствуя, как от тремора ногти неприятно царапали поверхность. Его взгляд был прикован к сливу, питая надежду, что сейчас его стошнит и вся дурь покинет слабое тело, но на дно раковины падали редкие слёзы и слюна, которую он сплевывал так агрессивно, словно она содержала в себе яд.              Тихое покашливание из кабинки за его спиной заставило Малфоя испуганно посмотреть в зеркало. В отражении не было ничего нового для него: беглый взгляд, дрожащие губы, мёртвая бледность и страх. Из зеркала смотрел прошлогодний Драко Малфой, и на этот раз не отличавшийся самоконтролем.              Он с силой толкнул дверь дальней кабинки, но она легко поддалась, громко ударяясь об стену. На миг шум перекрыл его замешательство, переросшее в злость. Гермиона Грейнджер сидела на крышке унитаза, поджав колени к груди.              Ему уже можно начинать бросаться проклятиями?              — Закрой дверь, — загробным голосом произнесла она, — дует.              — Грейнджер, мне абсолютно похуй, почему ты в Мунго, но, блять, можно хотя бы мужской туалет оставить без твоей величественной задницы?              Голос Малфоя всё ещё подрагивал, когда он не специально срывался на несколько нот выше. Он поджал губы, вперив разозленный взгляд в Гермиону, которую, казалось, вообще ничего не волновало. Ни то, что она в мужской уборной, ни то, что Драко Малфой вот-вот сорвётся и задушит её собственными руками.              Она спустила ноги на пол, медленно вставая. Несуществующие складки на раздражающей мятной униформе куда сильнее заботили её. Грейнджер прошла к выходу, осторожно высунув голову в небольшой проём, образовавшийся, когда она приоткрыла дверь. Видимо, никого не обнаружив, Гермиона собралась уходить, но позволила себе бросить ответ через плечо, как подачку.              — Я тут по той же причине, что и ты, — Драко поднял на неё серые глаза, в которых неожиданно потух гнев, — пытаюсь жить дальше.              Сердце обожгло, когда в памяти прокрутились её слова. Будто она могла что-то знать о том, как заставлять себя жить каждую грёбаную минуту, когда хотелось опустить руки и отдаться илистому болоту.              Он сжал руки в кулаки, выпуская воздух через рот. Этой выскочке ничего неизвестно о том, что он пережил, она не имела права их сравнивать.              Малфой вернулся к умывальнику, поворачивая вентиль до упора и чуть не срывая его. Погрузив лицо в ледяную воду, он понадеялся утонуть, но носоглотку лишь обожгло потоком жидкости. Драко развёл ладони, позволяя воде обрушиться в раковину, а себе — закашляться. Он сплёвывал остатки холодной хлорированной воды вперемешку со слюной.              Зеркало напротив было в угрожающей близости, но Драко упорно игнорировал его, хоть чувствовал, как психика побуждала взглянуть в него. Он не должен этого делать, если хочет поправиться. Не должен. Он справится.              Он посмотрел.              В отражении около кабинки стояла Пэнси Паркинсон, облокотясь на дверь спиной и скрестив ноги. Её угрюмый взгляд прожигал его насквозь. Драко вздрогнул, вспомнив, как часто она смотрела на него так при жизни. Фантом Пэнси выглядел недовольным и саркастичным — это читалось в его глазах. Болотных глазах, но совершенно других: тёмных и холодных. Мёртвых.              — Что ты от меня хочешь?! Тебя вообще тут нет! — он ударил кулаком в зеркало, наблюдая, как оно пошло трещинами, а его рука покрылась кровоточащими ранами.              Отражение Паркинсон было разбито. Как и он сам. Драко обернулся, нервно стряхивая капли крови с ладони. Никого не было. Он не пил своё зелье уже третий день.              24 сентября.       Они встречались с Грейнджер на крыше каждую ночь в течение недели. Первые два дня это получалось случайно, потом ещё день Драко бросал в её сторону косые взгляды, а на четвёртый — даже глаза не закатил.              Они сидели по разные стороны крыши, не говоря ни слова. Все дни. Пару раз ему удавалось приходить первым и смотреть, как она кралась к своему углу, ненавистно теребя края униформы. Но чаще всего Грейнджер приходила первой и с невозмутимым видом смотрела на Лондон, мерцающий в электрических звёздах маггловского происхождения.              Драко никак не реагировал на эту ситуацию только из уважения к Грейнджер, которая нашла подход к открытию двери. Магия была запрещена для пациентов, поэтому, словно по иронии судьбы, крышу не запирали чарами. Охранные чары самого здания и уверенность в том, что никто не будет взламывать двери, привели к тому, что пришлось провести много времени, разрабатывая механизм отпирания.              Подцепить замок чем-то тонким, но прочным (Драко пришлось позаимствовать у миссис Уолтер спицу для вязания), два раза полностью прокрутить, а третий — вполоборота, единожды хлопнуть рукой выше замка и один раз носком ботинка левый нижний угол. Она заслуживала эту крышу, если смогла сюда попасть.              Ну и ещё потому, что он перестал себя чувствовать таким одиноким. Но это Малфой, конечно же, никогда не признает.              Они приходили в разное время, но уходили в одно, буквально с разницей в несколько минут, чтобы успеть до утреннего обхода целителей.              25 сентября.       Грейнджер сдалась и испортила всю атмосферу.              Это была глубокая ночь, когда она бросила в него неопределённую вещь. Она молчала, когда он посмотрел на неё с немым вопросом. Молчала, когда Драко взял в руки брошенное ею оружие. Молчала, когда он с недоумением и скептицизмом признал в этом свёрнутом клубке тонкий и старый плед.              — Сегодня очень холодно, — Грейнджер кратко озвучила свои мысли.              Гермиона сильнее закуталась в почти такой же плед и снова устремила свой взгляд на линию заваленного горизонта.              Драко не притронулся к нему.              Но когда Гермиона после ухода Малфоя подошла его забрать, плед был аккуратно сложен.              26 сентября.       Они провели ночь в тишине.              27-30 сентября.       Грейнджер не было. Драко почувствовал прилив сил, возвращая крышу под единоличный контроль. Ночи были холодными. Плед бы не помешал.              Где чёртова Грейнджер?              Он прошёл вдоль парапета несколько раз. Собственные мысли, в которых проскальзывала эта девушка, пусть и в раздражающем ключе, не на шутку испугали. Ему всё равно.              Он ушёл, не дожидаясь рассвета.              30 сентября.       Она вернулась.              Молчание восполнилось в полном объеме.              Драко снова был раздражён.              Плед лежал в его углу.              5 октября.       Они продолжали проводить ночи вместе.              Даже такие ветреные, как эта.              Как только он переступил порог крыши, его униформу продуло насквозь, заставляя то прилипать, то отлипать от тела. Он поёжился и внимательно просканировал периметр. Сегодня Драко был первым. Ему стоило пройти ровно двадцать шесть шагов вперёд и семнадцать вправо, чтобы достичь своего угла, но он свернул налево.              Малфой, словно вор, постоянно оглядывался, будто его могли в любую секунду уличить в измене. В измене себе.              Он до сих пор не мог терпеть Грейнджер и даже несколько раз думал над тем, чтобы сбросить её вниз головой с крыши, но тот случай с пледом не давал ему спокойно ненавидеть Гермиону. И дело вовсе не в том, что всепрощающая душа позаботилась о нём. Нет. Драко Малфой не любил быть должным.              Объёмные синие вязаные носки аккуратно были оставлены на её стороне крыши. Он быстро вернулся на свою половину. Грейнджер пришла, когда уже стемнело. Драко старался даже боковым зрением не смотреть в её сторону, но всё же кидал цепкие взгляды, надеясь, что в темноте она ничего не найдёт. Плешивый плед был наброшен на понурые покатые плечи.              — Они тёплые, — обычным тоном осведомила его Гермиона.              — Что? — Малфой так старательно пытался скрыто наблюдать за ней, что растерял всю концентрацию.              — Носки тёплые, — пояснила Гермиона, вытянув ноги вперёд, будто он мог видеть в таком мраке. — Спасибо.              Драко закатил глаза.              — Понятия не имею, о чём ты, — равнодушно ответил он, отворачиваясь к краю.              Это был их самый долгий диалог.              Носки связала миссис Уолтер, добрая женщина из соседней палаты. Она часто видела его в коридоре и за столом приёма зелий. В одну из таких встреч пожилая ведьма протянула ему две пары вязаных носков со словами: «Ты такой бледный и худой, внучок. У тебя, наверное, проблемы с циркуляцией крови и ты мёрзнешь сильно. Вот, возьми».              Малфой опешил, но носки принял, принял вместе с редкими разговорами с миссис Уолтер. Чаще всего она рассказывала, а он исполнял роль воспитанного слушателя, как подобало этикету. Так он узнал, что лежала женщина тут уже три года. Из родственников у неё был только племянник, который навещал её два раза в год, а из развлечений - только маггловское вязание, ведь магией пользоваться нельзя.              6 октября.       Столкновение около кабинета миссис Ингрэм повторилось, на этот раз Гермиона выходила из него, когда Малфой скучающе сидел на кушетке под стенкой. Она выглядела бледнее, чем обычно, если бы он мог себе позволить признать, что украдкой на неё поглядывал. Хотелось бы сказать, что врага надо знать в лицо, но своё лицо ему давно известно, а вот Грейнджер... Её он будто впервые видел.              Драко устремил взгляд в окно, около которого стоял знакомый фантом Паркинсон и осуждающе качал головой. Гермиона словно пробудилась ото сна: выпрямилась, быстро провела рукавами униформы по лицу и вернула ему привычную ледяную маску. Она прошла мимо. Они оба сделали вид, что не заметили друг друга.              Но этой же ночью крыша вновь встретила их двоих. Она так много повидала с момента окончания строительства, что эти двое стали отрадой. Её гостями были редкие суицидники, которых она провожала с грустью в последний путь и работники больницы — слишком чёрствые и чужие, чтобы проникнуться к ним симпатией.              Крыша стала местом их негласных встреч.              Ведь переносить горечь легче, если ею поделиться.              Они молча пользовались этим.              15 Октября.       Гермиона была на крыше, когда он появился там. У них были некоторые общие обязанности, которые они, естественно, не обсуждали. К примеру, если кто-то из них приходил первым и открывал дверь, то больше её не запирал, или наоборот — уходящий всегда замыкал, чтобы избежать подозрений.              Но всем было настолько всё равно, что никто не замечал их отсутствия.              Драко остановился с занесённой для следующего шага ногой, опешив от Грейнджер, которая сидела не в своём углу, а перебралась на несколько дюймов ближе к середине крыши.              Малфой по привычке сомкнул губы в плотную линию и попытался убрать руки в карманы, в очередной раз забывая, что в больничной униформе их нет.              Он направился к себе в угол.              И забился в него, как загнанный зверь, к которому протянули руку для помощи. Он не хотел. Он боялся.              Пэнси сидела на парапете, болтая ногами. Она разочарованно на него посмотрела и спрыгнула вниз. Вероятно, стоило снова начать пить зелья, а не выплёвывать их.              18 октября.       Он не поднимался на крышу две ночи.              Драко Малфой не планировал сближаться с Гермионой Грейнджер даже сокращением площади. Возможно, ему стоило озвучить это, чтобы она отстала от него раз и навсегда. Ему это не нужно.              Он повторял это как мантру, раз за разом, когда закрывал глаза дольше, чем на пять секунд. Все двое суток Малфой провёл в собственной голове, агрессивно споря с самим собой. Как легко нам привыкнуть к тем, кто в минуту отчаяния выглядел таким же разбитыми, как мы сами.              Защитные механизмы прекращают свою деятельность, ведь нервные волокна перестают подавать сигналы об опасности. Неосознанно наш мозг уже провёл детальный анализ и признал данный объект безопасным. Это была игра против самого себя.              И ему не нравилось, что буквально через полтора месяца от одиночества и отсутствия выбора, он стал довольствоваться компанией молчаливой Грейнджер. Ей стоило открыть рот раньше, чтобы завершить весь этот галлюциногенный бред, но она упорно молчала, поддерживая правила несуществующего соревнования.              Он решил всё вырвать с корнем, как только выпадет возможность.              19 октября.       Драко сел на три шага левее своего угла.              Грейнджер скрыла удовлетворённую ухмылку, но ничего не сказала.              Пэнси пусто смотрела ему в спину. Зелье он до сих пор не выпил.              27 октября.       Они сошлись на середине крыши, но продолжали молчать.              31 октября.       Поддавшись неизвестному порыву Драко без слов протянул ей пирожное в виде котелка с зельем, которым в честь Хэллоуина дополняли каждый приём пищи. Наверняка она получила такое же количество, как и он, но несмотря на это, Малфой не хотел есть в одиночестве.              Грейнджер смотрела на его руку, будто в ней была волшебная палочка, направленная ей в грудь со светящейся зелёной вспышкой на наконечнике. Она заколебалась, но когда он дёрнулся, чтобы притянуть руку обратно к себе, Гермиона всё же приняла пирожное, случайно касаясь прохладных пальцев Малфоя всего лишь на долю секунды. Грейнджер сумбурно кивнула в знак благодарности.              Спустя час Гермиона вздрогнула, будто на неё вылили ледяную воду, и очень громко завозилась в своей тонкой тканевой сумке. Драко перевёл на неё взгляд с целью, что она заметит в нём зарождающееся недовольство и наконец усядется.              — О! — тихо воскликнула Гермиона, одаряя Драко звуковой пощечиной.              В её руках оказалось нечто странное. Это было похоже на большую неотёсанную вазу, но без отверстия. Малфой на неё покосился, но взгляд не отвёл.              Гермиона положила ладонь на верх этого приспособления и начала его прокручивать в левую сторону, откручивая таким образом крышку, как он разглядел после. Она нажала пальцем на кнопку, раздался щелчок, который в стоящей глухой тишине показался ему взрывом. Грейнджер наклонила эту вещь и из неё потекла жидкость прямиком в подставленную крышку.              — Возьми, — она протянула это ему и, встретившись с тревогой и отвращением в его глазах, поспешила объяснить: — Это чай. Попробуй.              Драко пришёл в недоумение, он хотел откинуть от себя то, что было создано магглами, но что-то заставило его поднести своеобразную чашу к губам и немного попробовать. Горячо. Вкусно.              — О... — Грейнджер задумалась, а потом обрушила на него лёгкое словесное недержание. — Это термос. Специальная фляга, которая удерживает в себе высокую температуру, от чего чай остаётся горячим.              Драко неожиданно для себя отметил, как она засияла, поясняя то, что ему совершенно неинтересно. Он соврёт, если скажет, что не наблюдал за ней. Грейнджер была тенью той прежней всезнайки, которую он знал ещё с первого курса. Она больше не стремилась влезть в любой разговор со своим «Вообще-то...» или «В общем...», да он не видел, что она с кем-то говорила. Её кожа потеряла прежний персиково-розоватый оттенок, она была слишком бледной. Иногда Драко замечал, как Гермиона пыталась скрыть сильную дрожь в руках или слёзы в глазах.              — Грейнджер, — он прочистил горло, — расскажи, как устроен этот термос.              Малфой заметил слабый блеск в её глазах, проклиная себя уже сотый раз подряд.              — Всё относительно просто, но я не знаю, как объяснить тебе некоторые моменты, ты же не знаком с физикой...              Она прикусила губу и вернулась к кутикуле, которую безбожно дёргала каждый раз, когда волновалась. Он это заметил, потому что после сеансов у миссис Ингрэм её пальцы кровоточили.              — Говори, как есть, я сообразительный — пойму.              Это всё, на что он был способен. Его не учили поддержке.              — В общем... — Драко спрятал слабую улыбку за глотком чая. — В основании термоса обычно стеклянная или металлическая колба, которая имеет зеркальную поверхность. Стенки самого термоса тоже из металла, между ними и колбой сохраняется вакуум, который помогает нивелировать тепло. Таким образом на стенки влияет излучение, а на колбу — конвекция.              Она замолчала, нещадно ковыряя ноготь на указательном пальце.              — Вообще-то, это сложно, на самом деле, я погорячилась с объяснениями.              Драко усмехнулся. Это определенно его личная победа.              — В целом, я понял, — он кивнул. — Теперь понятно, как твои два дебила выжили с тобой полгода в лесу.              Он сказал это обычным тоном, без прежней колкости или язвительности, но Гермиона посмотрела на него так, словно он пырнул её ножом, который она сама ему вручила. Грейнджер больше не сказала ни слова.              1 ноября.       Гермиона забилась в свой угол.              2 ноября.       Уже полчаса Драко сидел всё в том же неудобном продавленном кресле, неизменно ковыряя ту маленькую проплешину в обивке. Он скучающе смотрел на целителя разума и действительно не понимал, как они могут сдвинуться с места, если оба того не желают?              — Мистер Малфой, вы пропустили три сеанса за две недели, — миссис Ингрэм смерила его прохладным взглядом, который, к сожалению, вызвал лишь зевок. — Почему вы не ходите на групповую терапию?              — А когда мне на неё ходить, если я всё время не хочу? — он усмехнулся. — Насколько я знаю, то это добровольное мероприятие, пока не будет достаточно оснований, чтобы сделать его обязательным.              Женщина вздохнула и разжала руки из «замка».              — Вы даёте мне всё больше причин сделать его таковым, — она изменила тональность голоса, добавляя в него щепотку понимания и размеренности. — Пока вы находитесь на лечении, то вашим полноправным опекуном является ваша мать, и чем дольше вы будете упрямиться, тем дольше будете на её попечении. Вас это устраивает?              — А почему нет? — он притворно удивился. — Мне нравится у вас. Старый обшарпанный ремонт в палатах, отсутствие магии, куча зелий, которые туманят мой и без того неясный разум, раздражающие соседи и отвратительная еда. Да я на курорте!              — Ваша мать...              — О, миссис Ингрэм, это плохой способ меня разговорить, — Малфой не сделал ни единого лишнего движения, однако было заметно, как он напрягся. — Я не собираюсь разговаривать ни с ней, ни с кем-либо о ней.              — Драко, что ты чувствуешь от этого разговора? Ты занервничал, — целитель указал взглядом на левую ногу, которая отбивала быстрый, но короткий ритм. Он чертыхнулся, положив на колено руку, чтобы придавить ступню к полу. — Если ты отказываешься от этих тем разговора, то, полагаю, будет честно, если мы обсудим эмоции, вызванные возможностью данных разговоров?              — Хорошо, записывайте, — Драко кивнул. — Этот разговор побуждает во мне...— он задумался, прикладывая два пальца к подбородку. — Сложно описать весь спектр эмоций, но если их сгруппировать, то самая большая группа будет, наверное... ВСЕЛЕНСКАЯ ТОСКА.              Миссис Ингрэм скептически посмотрела на него поверх очков. Женщина отложила блокнот в сторону, сверля его взглядом ядовито-карих глаз.              — Что? — невинно переспросил он. — Вы сами спросили. Этот разговор действительно меня утомил и страшно наскучил.              — А здесь вы с кем-нибудь нашли общий язык?              Неосознанно палец Малфоя с такой силой надавил на дырку в кресле, что прорвал сильнее, погружая в неё верхний фаланг указательного пальца. Он вынул его и попытался снова спрятать руки в карманы, но в очередной раз потерпел поражение.              — Нет.              — Вообще ни с кем?              — Вообще.              Драко посмотрел на ненавистные часы, которые восстановили, и ещё сильнее разозлился: почему их можно собрать одним словом, а его — нет? Почему он всё ещё разбит?              Время сеанса впервые так быстро подошло к концу.              3 ноября.       Он упорно продолжал сидеть на середине крыши, ожидая, что Грейнджер тоже в скором времени выйдет из своего угла. Молчание продолжало бродить по их общей поверхности, окутывая зябкостью, да такой, что не согревали ни тёплые носки, ни плед.              Визуально ничего не изменилось. Эти двое всё также делили крышу и тишину на двоих, но Малфою было некомфортно от такой тишины: спёртой, душной, закупоренной. Драко посчитал, что вполне мог её чем-то обидеть, но потом решил, что говорил вещи и похуже, но такой атмосферы всё равно не было.              5 ноября.       Грейнджер придвинулась ближе. Драко стёр с лица слабую улыбку и отругал себя за такой ничтожный повод для выброса эмоций. Они молчали несколько часов прежде, чем он не выдержал. И это ужасно бесило. Малфой мог спокойно ни с кем не разговаривать, игнорировать персонал и пациентов больницы, миссис Ингрэм, собственную мать и даже себя, но не её. Она раздражала своим молчанием.              6 ноября.       Малфой сломался первым.              — Я потерял очень близкого человека, — тихо признался он. — Он был мне дороже, чем я мог себе представить, и я не могу простить, что не сказал это, когда мог.              Гермиона перестала дышать.              Она слегка повернулась в его сторону и придвинулась чуть ближе. Безусловно, Грейнджер толкала его на продолжение рассказа, но он застрял у Драко в дыхательных путях, заполняя плющом хвори лёгкие, трахею и показался во рту, мерзко щекоча нёбо.              Серые глаза потеряли ориентир, смотря вдаль. Он сморгнул накатившиеся слёзы.              — В Битве за Хогвартс в меня угодило проклятие медленной смерти, — он услышал её тихий вздох. — Ты всё правильно поняла, Грейнджер, я должен был «сгореть» за пару месяцев, когда болезнь добралась до сердца, однако, — он хрипло рассмеялся, скрыв в этом смехе всхлипы, — я жив.              Гермиона придвинулась ещё ближе, он украдкой взглянул на неё. Её преданно-щенячий вид словно побуждал обнажить кровоточащую рану. Она не произнесла ни слова, но мистическим образом он понял, что Грейнджер хотела сказать.              «Ты можешь мне всё рассказать».              И он поверил.              Боль, скорбь и вина настолько въелись в него, встраиваясь в ДНК, что у него практически не оставалось сил терпеть. Драко повёл плечами, сбросив груз, но он до сих пор оставался с ним. И всегда будет.              — Ради матери я согласился на лечение, хотя абсолютно всем было известно, что это пустая трата времени и денег. Я просто не мог уйти, оставляя её с чувством, что она не попыталась меня спасти, — он выдохнул, промассировав поочередно костяшки. — Как сейчас я могу сказать, что это правда самое разрушающее чувство. Я был в коме два с половиной месяца прежде, чем открыть глаза.              Грейнджер не перебивала, не задавала вопросы и не пыталась утешить. К удивлению, она была отличным слушателем. Малфой замолчал, переводя дыхание, когда подступил к самой сложной части рассказа. Ведь с тех пор он не говорил об этом ни с кем, даже с миссис Ингрэм.              Гермиона села ещё ближе. Она была на расстоянии вытянутой руки, и он протянул эту руку, когда начал говорить дальше.              — Мне пересадили чужое сердце, чтобы избавиться от проклятия, — Драко сжал зубы и закрыл глаза. — Во мне бьётся сердце Пэнси Паркинсон — моей лучшей подруги, которая потеряла всю семью и ценой своей жизни спасла мою.              В этот раз они замерли оба.              Озлобленный ветер норовил залезть под кожу, пуститься по кругам кровообращения и заставить кровь пузыриться. Тишина больше не давила, но давила боль. Огромным валуном, упавшим на его хлипкую грудь. Их молчание было громким, но Гермиона не спешила его нарушать. Грейнджер без разрешения и колебания заключила Драко в объятия. Она крепко прижимала его к своей грудной клетке, гладя по голове, плечам и спине. Малфой почувствовал, как редкие капли её слёз сорвались ему на макушку.              И весь мир погрузился в тишину, когда он дрожащими руками обнял её в ответ.              7 ноября.       Грейнджер ждала его на середине крыши с термосом и неловкой ободряющей улыбкой.              13 ноября.       Драко наблюдал за вспышками молний в небе, удивившись, что, включая всевозможные защитные чары, на Мунго ещё зачем-то наложены водоотталкивающие. Сегодня он тут чуть ли не с полудня, поэтому не ожидал Грейнджер раньше десяти вечера, как минимум. Однако она появилась со сбитым дыханием и широко раскрытыми глазами. Гермиона облокотилась на дверь, неспешно спускаясь вниз.              Драко молчал.              Молчал, пока она пыталась отдышаться, пока заново собирала распущенные, но подстриженные волосы и пока она не села около него. Тишина залезла в глотку и не позволяла начать разговор первым. Малфой зажал двумя пальцами складку на штанах.              — Так... — начал он. — За тобой гнались корнуэльские пикси?              Гермиона слабо улыбнулась.              — Младший персонал в лице мистера Сингера не оставляет попыток затащить меня на групповую терапию, — она прошлась ладонями по униформе — нервничала.              Это тот переломный момент, когда Драко понял, что ему интересно, какой недуг привёл Гермиону Грейнджер в больницу Святого Мунго, когда ещё в сентябре он об этом и слышать ничего не желал. Абсурдность ситуации насмешливо на него глядела со стороны.              — Поэтому ты пряталась от него в мужском туалете, — утвердительно произнёс Малфой, собирая части мозаики.              Грейнджер кивнула, наблюдая за небом.              — И впервые тут оказалась, потому что встретила его на шестом этаже около буфета, — небольшие морщины образовались в зоне её лба, когда она замолчала. — Пятнадцатое сентября, если я правильно помню.              Они вновь замолчали. До самого утра.              Драко ушёл вместе с ней, пропуская Гермиону вперёд.              20 ноября.       Он нашёл её в той самой кабинке.              Грейнджер бездумно смотрела перед собой, теребя окровавленную кутикулу уже на третьем пальце подряд. Малфой практически взвыл в голос от того, что ему пришлось это увидеть. Он не был силён в эмпатии, поэтому не знал, как ей помочь, не принося ещё большего вреда.              — Грейнджер? — как можно спокойнее позвал Драко.              Она не ответила.              — Грейнджер? — повторил он, медленно приближаясь.              Гермиона никак не реагировала на него.              — Грейнджер! — Малфой стал на колени перед ней и с силой тряхнул за плечи.              Она перевела на него рассеянный взгляд, но на этом её участие закончилось, Гермиона вновь погрузилась в ступор. Драко громко выругался, он почти решил дать ей пощечину, чтобы отрезвить, а следом подумал, что Грейнджер потом сломает ему за это нос.              Малфой поднялся с колен и схватил её за руку. На секунду он остановился и внимательно посмотрел туда, где их руки касались друг друга. Это первое осознанное прикосновение с его стороны. Отец не восстал из потерявших рассудок, Волдеморт не убил Драко, и его рука до сих пор не обуглилась. Ему нужно больше времени, но не сейчас.              Вентиль крана вновь чуть не был сорван. Вода быстрыми тяжёлыми каплями стекала в сток и заглушала собой медленные движения грудной клетки Гермионы. Слишком больно, в её груди всё сдавило, будто бетонная плита лежала сверху. Кости ломались не спеша: сначала надламывались с характерным противным треском, а потом грудной корсет разрушался, от него остались лишь костная крошка и некоторые острые обломки, продырявливающие внутренние органы.              Драко наклонил и умыл её ледяной водой, но рука оказалась слишком большой, а Гермиона — неподготовленной. Льды Антарктики попали в глотку, становясь бурлящей лавой и испепеляя гортань до основания. Грейнджер покрутила головой, отшатываясь от Малфоя и умывальника.              Она сильно закашлялась, прикладывая обе руки к грудной клетке. Слёзы смешались с остатками воды, сбегая крупными каплями на острый подбородок.              — Грейнджер! У тебя приступ паники, посмотри на меня, — Драко схватил её лицо ладонями, подняв вверх, чтобы посмотреть в глаза. — Гермиона...              Осознание обрушилось ему на голову, как только Малфой коснулся её шершавых сухих губ. Он широко раскрыл глаза, но не смог заставить себя отстраниться. Поцелуй имел вкус зелья. Травяного отвара для спокойствия, но отчаяние было острее, перебивая всё остальное.              Грейнджер ударила его по кистям, чтобы он отпустил её лицо. Малфой разорвал поцелуй и сделал шаг назад. Гадкое чувство внутри почти побудило извиниться, но Гермиона выглядела, как загнанный в клетку зверь, поэтому он не успел ничего сказать, как она выбежала из мужской уборной.              4 декабря.       Драко не видел её две недели. Ровно четырнадцать дней Гермиона Грейнджер не попадалась в поле зрения: ни на крыше, ни около кабинета миссис Ингрэм, ни в мужском туалете, ни в коридорах пятого этажа.              Малфой почувствовал, как начал сходить с ума, решив, что он придумал себе Грейнджер. Первое декабря было тем днём, когда он сдался и проглотил своё зелье. Пэнси больше не было. Как и Гермионы. Он возвращался от целителя разума, когда заметил знакомый лохматый затылок в дверном проходе в конце коридора.              Драко бросился за ней, но налетел на радушного мистера Сингера, который тут же принялся хлопать его по плечу со словами «Вот и мистер Малфой решил присоединиться к нашей групповой терапии».              Он проклял сначала её, а затем себя.              Несколько человек сидели на стульях, которые были расставлены по периметру мысленного круга. Драко поёжился — пахло психушкой. Адекватность практически убедила его уйти, пока Малфой не заметил свободное место рядом с Грейнджер.              Он присел рядом, Гермиона бросила на него косой взгляд и отсела подальше насколько это было возможно, но Малфой не растерялся и придвинул свой стул вслед за ней. На них странно посмотрели.              — Ты же бежала от этого места, — тихо, но с ясной издёвкой сказал Драко.              — Ты тоже почему-то здесь. Или дай угадаю...— Грейнджер сверкнула раздражением в глазах. — Ты случайно тут оказался?              Малфой наклонился к ней, стараясь не привлекать внимание.              — Я всего лишь хотел извиниться за поцелуй.              Она выровнялась.              — Ладно.              Больше Грейнджер не обращала на него внимания, чего нельзя было сказать о мистере Сингере — он уже дважды пытался заставить Драко рассказать о себе. Первый раз он отказался, второй — поведал, что он бывший Пожиратель Смерти, который не отбывает наказания, только потому что признан невменяемым.              От него отсели все, кроме Гермионы, а мистер Сингер больше не пытался его разговорить.              6 декабря.       Несмотря на всевозможные рождественские украшения, суету и атмосферу, — Драко хотел задушить себя венком. Грейнджер всё также не приходила на крышу и избегала его в коридорах. Он решил, что так тому и быть, ведь он не планировал сближаться с Гермионой Грейнджер, в отличие от попыток себя обмануть.              7 декабря.       Она появилась на крыше в тёплой униформе.              Драко полностью её игнорировал.              Ночь прошла в тишине.              9 декабря.       Он ступил на сухую, нетронутую снегом, поверхность. Гермиона сидела посередине крыши, она не отреагировала на него. Они молчали.              Слишком долго, чтобы нашлись нужные слова.              — Второго мая погиб Рон, — пусто произнесла она. — Это произошло на лестнице, на нас надвигалась Нагини, и он бросил в неё смертельное проклятие, но оно отрикошетило обратно в нас. Я даже не успела это увидеть, как он... — Гермиона запнулась, заставляя себя собраться с мыслями. Малфой не знал, насколько это уместно, но накрыл ладонью её руку. — Рон заметил это первым, поэтому схватил меня за плечи и поменял нас местами.              Она замолчала, устремляя глаза на колени. Драко не знал, как на это реагировать и оказать поддержку, потому что сам находился в шоковом состоянии. Малфой понятия не имел, что Уизли больше нет и как это произошло. Неожиданно для себя, он проникся к нему уважением за этот поступок, стоивший ему собственной жизни.              — Он смотрел прямо на меня, когда зелёная вспышка ударила его в спину, — Грейнджер покосилась на униформу, вздрагивая. Мятный цвет. Зелёный. — Крепкие руки Рона резко перестали меня держать, а голубые глаза расширились и остекленели. Он успел лишь кротко улыбнуться прежде, чем умереть.              — Грейнджер... — тихо протянул он, в надежде, что она поймёт то, что он не мог сказать.              — Ты говорил, что винишь себя в том, что не сказал Пэнси, как дорожил ей, пока мог, — она проглотила ком из слёз. — Я тоже. Тоже обвиняю себя в этом.              — Ты любила его? — спросил Драко.              Ему было тошно от того, что он надеялся на отрицательный ответ.              — Я не любила его так, как он заслуживал, — Гермиона смотрела прямо перед собой, но ничего не видела, она будто всё ещё находилась во втором мае. — Но он любил меня так, как я не заслуживала.              Малфой больше не желал ничего знать.              И не желал ничего спрашивать, не желал, чтобы она говорила, если ей больно. Драко неуверенно развёл руки в стороны для объятий, Гермиона посмотрела на него долгим взглядом, а потом приняла их, позволяя себе впервые за долгое время плакать пока были силы.              — Я долго ходила опустошённой, не чувствуя ни горя, ни потери, ни вины. Все пытались меня поддержать, оправдать и разговорить, но я продолжала молчать, — шёпотом произнесла Грейнджер. — Осознание ко мне пришло спустя несколько месяцев, когда я с особой бесчувственностью стала планировать своё самоубийство.              Малфой никак это не прокомментировал, потому что его и самого посещали подобные мысли, когда становилось совсем плохо. Он лишь крепче её обнял, опуская руку на спутанные волосы.              — Я... Я не знаю, как это могло произойти, я просто не отдавала отчёт своим действиям и была словно на автомате, — Гермиона громко вздохнула, вдыхая запах больничного геля для душа, который исходил от Драко. — Вещи собраны, у меня практически ничего не было. Записки всем написаны, не могу вспомнить их текст, наверное, это к лучшему. Была пятница, но я почему-то решила, что умереть лучше в понедельник. Это меня спасло, потому что в воскресенье вечером я пришла в себя, испытывая свой сильнейший приступ истерии.              Драко вытирал её слёзы и слегка раскачивал из стороны в сторону, как ребёнка, с которым он не имел понятия что делать. Гермиона постепенно приходила в себя, но всё ещё сильно прижималась к Малфою, его быстрое сердцебиение замедлялось и отвлекало её.              — Так я и оказалась тут десятого сентября. Я была напугана своими действиями, Гарри нашёл меня, когда я рвала записки на мелкие кусочки, считая, что мне удастся убедить себя в иллюзии произошедшего, — Гермиона последний раз всхлипнула. — Он помог мне всё убрать и не задавал вопросов, а потом просидел со мной до утра. Мы тогда жили у семьи Уизли, Гарри сам объяснил им всё, чтобы не погружать меня в это заново. Он помог мне с вещами, сопроводил в Мунго и оставил на моём виске поцелуй, который говорил, что он рядом. Больше я его не видела, потому что не могу смотреть на них всех, не чувствовав огромной дыры в сердце, в которой плещется вина. Я отвергла единственного по-настоящему близкого человека из-за эгоистичной боли.              — Поттер поймёт, — Драко не верил, что сказал это. — Вам двоим нужно время, а ему ещё и не помешает полежать в соседней палате. Не понимаю, как он не чокнулся со всеми этими событиями.              — Он сильнее, чем думает, — ответила Грейнджер.              — Ты тоже.              Они оба слишком разбиты, чтобы говорить.              Тишина кричала их голосами.              16 декабря.       Откровения, слетевшие с их губ в минуты слабости, сблизили их. Ни Драко, ни Гермиона не давали своим отношениям ярлыки, они просто были рядом.              Людей могли объединять увлечения, вкусы, интересы, характеры, годы знакомства, их же объединяла боль. Потеря близких друзей, в которой они себя обвиняли, но друг друга оправдывали.              На крыше они также по большей части молчали, но днём могли проговорить всё свободное время. Драко водил её во внутренний двор Мунго, чтобы слепить снеговика, Гермиона угощала его горячим чаем из термоса. Миссис Уолтер заметила своего приятеля в новой компании и лишь загадочно улыбнулась.              18 декабря.       Они уже давно не проводили целые ночи на крыше из-за холода, но всё равно на несколько часов приходили, чтобы отдать дань уважения всему, что здесь произошло.              Уже сорок минут, которые они были там, Гермиона вела себя немного странно: порывалась что-то сказать, но смыкала губы и бросала взгляд на кутикулы, но не трогала их. Драко выдохнул.              — Чего, Грейнджер? — голос Малфоя заставил выйти из ступора. — Говори уже, ты сейчас лопнешь.              — Ты знаешь, где похоронена Пэнси? — быстро выпалила она, всё же хватаясь за незажившую кожу у ногтя.              Драко подошёл ближе и мягко ударил её по рукам, взяв их в ладони, он поднёс их ко рту, в попытке согреть дыханием. Щёки Гермионы вспыхнули, и она отвела взгляд в сторону, но руки не отдёрнула.              — Паркинсон завещала её сжечь и развеять прах, — тихо сказал Малфой. — Она посчитала, что будет легче отпустить, если не будет места, к которому мы будем привязаны. Я бы назвал её расчётливой стервой, которая приняла верное решение, однако, она похоронена в каждом из нас и это не освобождает.              — Иногда я вижу Рона, — призналась Гермиона, — миссис Ингрэм говорит, что это посттравматический синдром. На фоне бессонницы, нервного перенапряжения, приступов паники и тревожности могут появляться слуховые и зрительные галлюцинации.              Драко вспомнил образ Пэнси, когда он не пил зелье, которое понижало его нервное возбуждение, агрессию и стресс.              — Их уже нет, это галлюцинации, — Малфой не знал, кого именно в этом убеждал. — Нужно начать отпускать.              Пэнси Паркинсон с издёвкой на него посмотрела, скрещивая руки под грудью, а потом в очередной раз спрыгнула с крыши, будто пыталась заставить его увидеть её смерть и начать отпускать. Начать пить зелье.              20 декабря.       Драко вёл себя терпеливее на сеансах у миссис Ингрэм. Он пытался заставить себя начать говорить и решать проблемы, а не только их накапливать. Пора выбираться.              — Итак, Драко, прошло три месяца с тех пор, как вы начали делить ночные вылазки на крышу с мисс Грейнджер, — целитель загадочно улыбнулась. — Как ты сейчас себя чувствуешь?              Как он себя чувствует? Готов разгромить кабинет ко всем драклам и уйти отсюда, но вынуждал своё тело сидеть дальше. Малфой ничего не рассказывал о крыше и о Грейнджер, которая в свою очередь тоже держала язык за зубами.              — Откуда вы знаете?              — Это было частью вашей терапии, — миссис Ингрэм снисходительно на него посмотрела. — Вы же не думали, что действительно каждую ночь покидаете палаты и никто об этом не знает, а дверь на крышу случайно была не заперта магией? Так как вы с мисс Грейнджер делаете успехи, я подумала, что уже можно рассказать об этом.              Часы вновь слишком громко тикали.              — Вы ставили на нас эксперименты, словно на крысах?! — разозлился Драко, но целитель позволила ему выпустить весь пар.              — Я всего лишь дала возможность двум потерянным людям найти поддержку и силу друг в друге, так как остальных они воспринимали как угрозу, — женщина улыбнулась. — Разве вы жалеете, что сблизились с Гермионой и рассказали ей то, что не могли рассказать мне?              Малфой замолчал. Он не жалел.              23 декабря.       Они оба решили идти дальше.              В большом холле, но снова по разные стороны, стояли два человека в разных кругах. Драко сидел на небольшом диване и слушал мать, которая не сводила с него глаз.              Гермиона сидела на таком же диване около противоположной стены, слушав новости от Гарри Поттера, она снова ковыряла кутикулы. Малфой бросил на неё долгий взгляд и улыбнулся. Грейнджер улыбнулась в ответ и перестала трогать пальцы.              24 декабря. Поздний вечер. Крыша Мунго.       Они не перестали сюда приходить, даже после того, как выяснили, что это было спланировано.              Гермиона вытащила два раскладных стула и столик, который попросила у Гарри, приготовила некоторые рождественские блюда, заботливо переданные Молли Уизли, расправила складки на мятной курточке и стала ждать Драко.              Малфой появился чуть позже, протягивая в дверной проём уже наряженную ель.              — Ты что, украл её из зала ожидания?! — угрожающе спросила Гермиона повышенным тоном.              Но потом не сдержалась и засмеялась, когда Драко споткнулся и распластался на полу. Она поспешила на помощь.              — Там она никому не нужна, — он выпрямился и гордо посмотрел на причину своих исколотых пальцев. — А здесь она очень гармонично смотрится.              Оставался ещё час до наступления Рождества. Драко с Гермионой сидели на своих стульях. Тишина вновь казалась неловкой.              — Как думаешь, что будет дальше? — Грейнджер смотрела на Малфоя испытующим взглядом.              — Мы начнём жизнь с чистого листа, как только поправимся, — он произнёс это настолько уверенно, что у неё не возникло сомнений. — Я хочу заняться зельеварением, поселиться где-нибудь недалеко от центра, чтобы всегда слышать жизнь, кипящую за окнами. Вернуть дружбу, очистить своё имя и назвать дочь Пэнси. А у тебя какие планы?              Гермиона пожала плечами, ещё несколько месяцев назад её единственный план заключался в смерти.              — Не знаю, хочу найти себя, — она закусила губу. Раны на пальцах начали заживать. — Может на первое время устроюсь работать в какое-нибудь тихое место, к примеру, в библиотеку или небольшой магазинчик. Хочу иметь совсем крохотный домик с садом и огородом, чтобы использовать его как поддержание терапии. И возможно назову своего сына Рональдом.              Они замолчали.              Где-то послышался преждевременный фейерверк. Драко поднялся на ноги, подавая руку Гермионе. Со стороны маггловской части Лондона разносилась музыка. Он позволил себе пригласить её на танец под огнями гирлянд и вспышками праздничных салютов.              Биг-Бен громко оповестил о полночи.              — С Рождеством, Драко, — прошептала она.              — С Рождеством, Гермиона, — прошептал в ответ он.              Драко бережно поднял её лицо двумя пальцами за подбородок и взглядом спросил разрешения. Гермиона кивнула, ощущая на губах вкус неизбежных перемен. Поцелуй был мягким, чувственным и успокаивающим. Они были в безопасности друг с другом.              На другой стороне крыши, куда не было входа, стояли двое. Девушка с короткими смоляными волосами и парень с голубыми глазами. Они смотрели на танцующую пару.              — Спорим, что первым у них родится мальчик, которого они назовут в мою честь? — сказал Уизли. — У Малфоев генетика сильнее, поэтому у них всегда первые мальчики.              Пэнси фыркнула, толкая его.              — Зато девочке больше повезёт с именем, — Паркинсон показала язык. — Не знаю, как тебя, а меня утомило играть его глюки, исчезать, когда он пил зелье и не попадаться Грейнджер на глаза.              — Ну... Наша миссия завершена, — Рон почесал затылок, всё ещё не привык к тому, что он полупрозрачный. — В этом холоде лишь два горячих сердца.              — И это наши с тобой, Уизли, — Пэнси похлопала его по плечу.              — Не наши, Паркинсон, и ты это знаешь, — Рон ещё раз бросил взгляд в сторону Драко и Гермионы. — Мы оставили им только холод, а тепло они нашли сами.              Они поспешили уйти с крыши, чтобы больше никогда не показываться друзьям. Драко и Гермиона готовы жить дальше.              О чём кричит тишина? О потери, о скорби, и о принятии.