Апельсиновая Баллада.

Время в Городе, как заметила как-то Триша, не имело никакого значения. Как и многое другое, скучное и материальное. Характером мирок пошел в своего родителя, и это подмечала не только кошка. Великий Магистр ордена Семилистника, Благостного и Единственного, заметил некоторые сходства ещё на одной из первых экскурсий, что ему тут проводили. Город был похож на апельсин. Попасть в него трудно, а если не захочет тебя пускать то можно и получить кислыми брызгами в глаз. Но может и легко раскрыться, щекоча ноздри терпким, сладковатым ароматом. И апельсин этот был сладким, сочным, сверкающе-солнечным на вкус. Теплым, полупрозрачным, душистым. Смеющимся и наполненным тихой, восторженной радостью. Городом надо было любоваться в одиночестве, максимум - вдвоём. Как и Максом. Это удивительное существо не могло не притягивать к себе взгляд. Существо удивительное и совершенно уникальное. И все три ипостаси Шурфа желали им владеть. Великий Магистр хотел завладеть трофеем. Схватить Вершителя, запереть его в клетке, изучать и показывать по праздникам юным послушникам. Не отпускать никогда. Хотелось потешить свое эго, показать величие Ордена, ведь Вершитель -- величайшая сила во всех мирах. Безумный Рыбник всем нутром хотел завладеть телом и силой Вершителя. Стоило увидеть Макса, он завывал где-то внутри, рвясь и стремясь вырваться, вцепиться в будто светящуюся силой изнутри кожу, разорвать ее, вырвать из теплой груди сердце и проглотить пока оно еще стучит, наполненное столь желанной кровью. Но тот сэр Шурф, которого Макс видел во снах и на Темной Стороне, желал совсем другого. Ему хотелось и дальше видеть яркую улыбку на губах М а к с а. Не Вершителя, не трофея, не сгустка чистой и живой силы, а простого-непростого человека. Этот Шурф понимал, что такое существо как Макс нельзя сажать в клетку, ведь в ней он зачахнет. Сэр Лонли-Локли любил просто наблюдать за ним, и в Городе, после долгой бессонной разлуки, уже не смог оторвать завороженного взгляда. Макс стал только ярче и живее, словно налившийся на солнце соком апельсин с тонкой, ароматной кожуркой. Сожми его в руке неаккуратно -- и лопнет, треснет ненадежная оболочка. Окропит соком, рассыпется в ладони янтарной мякотью, становясь лишь прекрасней. Он смотрел на освещенного закатным солнцем Макса, стоящего по центру изогнутого дугой моста и даже не понял, когда из пальцев успела выскользнуть тяжелая корзина. Выпавшие из нее апельсины покатились по мостовой, золотыми рыбками сверкая на солнце и ныряя в тень. На шум обернулся Вершитель, уже готовый испугаться. В своей обычной и немного суетящейся манере он подлетел к Шурфу, обхватил его лицо, заглядывая в успевшие покраснеть глаза: столь неожиданными для него оказались одинокие слезы, скатившиеся по впалым щекам. Но Великий Магистр лишь молча заключил его в свои объятия, прижимая к себе и забывая в этот момент обо всем: о упавших апельсинах (которые между прочим ждала в кофейне Триша), о том, как может помяться безупречно белое лоохи, о том, как это все воспримет сам Макс. Тот в общем-то не сильно растерялся, только вцепился в ткань где-то в районе лопаток Шурфа, прижимаясь теснее, растерянно вздыхая. Тихое “я скучал” утонуло в золотистых растрепанных волосах. Они оба скучали. Кофе этой ночью пахло апельсинами.