Кого убила марка?

      — Ёпта, — Славик запнулся о ножку дивана и подумал было, что теперь ему придётся ампутировать мизинец. — Ты работать будешь?       Сенсорный экран залагал, и при каждом нажатии либо происходило ровным счётом ни хуя, либо выполнялось сразу несколько запросов. Щедро. Слава уже пару раз чуть не позвонил двоюродной тётке в Хабаровск и один раз чуть не запостил фотку с показаниями счётчиков за воду в сторис. Ничего, сошло бы за годную постиронию, подумал он, заваливаясь на продавленный за годы диван. Надо бы вызвать химчистку на дом — очень пугало жирное и тусклое пятно размером с куриное яйцо в районе местонахождения подушки. Славе оставалось только догадываться о его происхождении. В любом случае, это будет завтра. Или через неделю. В общем, точно не сегодня.       Сегодня Слава даже не мог решить: ему плохо, или ему хорошо. Смазанные воспоминания подсказывали, что ему определённо было хорошо минут двадцать назад, когда Слава заверил Андрюху, что он в порядке, и вытолкнул второго за дверь своей квартиры с пожеланиями удачно выебать ту, чьё имя Славик уже забыл. А Замай вообще называл это имя? Слава не помнил.       Славе точно было хорошо часа три назад, когда в разгар стрима кто-то подкинул ему солидную сумму, и он на радостях стал перемывать косточки тем, кого так отчаянно просили люди в чатике. Впрочем, это всегда было одно и то же имя. Имя, которое каждый раз так ловко отскакивало с его языка и вызывало неоднозначную реакцию у публики уже шестой год. Ну, шестой если считать официально. С того самого твита, который разграничил его жизнь на «до» и на «после», на «ночные поллюции» и на «приедешь? я пока в городе».       Гнойный, если реально хочешь узнать, кто баттл-мц и кто чисто за хайпом – жду на Слово-VS в 2017. Откатаю концерты и приду охладить твой пыл       28 июля 2016 года       Охладил, ничего не скажешь. Зачем дату написали? У Славы она на сердце рваной надписью выгравирована, сразу под датой рождения сестры да матушки. И каждый раз в годовщину кровью обливается вдвойне, не как при обычном кровообращении здорового человека. Человека, в чьих венах с рождения истина русского репа не течет, вперемешку с просроченными сырками и пивом. Теперь уже не лимонный гараж, конечно, как в том клипе, снятом в каких-то гаражах в далеком 2015, а вполне достойное, чешское. Все равно блевать тянет как прежде, стоит только вспомнить.       — Он сказал «Могу я для тебя что-нибудь сделать?». Мне, собственно, Мирош, ничего не нужно.       Вообще-то было нужно, но зрителям этого было знать не обязательно. Потом на хату залетел Замай с подгоном, и Славе стало еще лучше. Правда, стрим пришлось свернуть, но ничего, нагонит; впереди еще столько таких же бесполезных дней и ночей. Слава давно научился сублимировать.       Телефон тем временем все также отказывался приходить в условно рабочее состояние, и Славик швырнул в его стену, но тот лишь отскочил ему в ребра, и жить стало в разы хуже. Окей гугл, можно ли выблевать себя, если не знаешь, осталось ли внутри тебя хоть что-то? Что-то да осталось, по-другому быть не может. Вообще, если объективно на жизнь посмотреть, существовать стало гораздо приятнее; смысл, что ли, появился. Или вернулся. Тяжело в таком состоянии сознания мысль уловить и в нужную форму привести. В любом случае, с недавнего времени, Слава начал думать не только о былом, но и планы какие-то заимел, что невероятно впечатлило всех друзей, да и его самого. В причины подобного воодушевления лезть он не желал, а лежавший на поверхности — в трендах ютуба — ответ принимать не собирался.       Рядом что-то зажужжало, и Слава еле как отогнал мысль, что это майский жук – середина ноября, дебил. Экран телефона ярко засветился и глаза стали слезиться еще сильнее, вызывая желания стереть их костяшками пальцев в пустое место, оставив пустые глазницы на черепушке. Кажется, безделушка снова начала работать и Славик обрадовался, что не нужно будет покупать новую. За годы жизни он так и не понял, в чем разница между теми телефонами, что он брал на нищенскую зарплату сисадмина, и айфоном, который у него появился в тот самый год, если желание выбросить эту коробку с винтиками из окна периодически было сильнее, чем желание жить.       Додумался недавно поставить статус невидимки в Телеграм; пришлось, честно говоря, по личным соображениям. Теперь даже следить за ним не мог, а так хотелось, так хотелось. Последние сообщения все глаза мозолили да из памяти не собирались уходить. Номер он удалять не собирался, горячо надеясь, что Янович его никогда не сменит и проживет с этими несчастными цифрами до конца жизни. Славик будет ему каждый год открытки на день рождения отправлять и всего хорошего желать. По привычке, как старой доброй знакомой, с которой на улице ты уже даже не поздороваешься.       С ним бы он поздоровался; с ним бы он не только поздоровался, но об этом история умалчивает. Все тайное когда-нибудь становится явным, но как станет явным то, чему не осталось доказательств даже в его собственной памяти? Картинки поблекли, выцвели под летним солнцем, выветрились под питерскими ветрами.       23:11 марка видел? жив пацанчик, я сам в шоке       23:13 в Шокке       23:38 блять, Слава       Сон Славе хороший снился: лето, солнце, речка течет так медленно, песок на пляже горячий-горячий, ноги до углей обжигает, под ивами в тени лежит он, думает, и ветер его обдувает, и на душе хорошо. Не бабочки, конечно, но моль точно не грызет, и ладно. Звонок.       — Ты дышишь?       — Дышу, — почти.       — Я все же думал, что ты передумаешь и удалишь мой номер, — Мирон говорил очень тихо. В туалете, что ли, шкерится?       — Ну, удалил бы. И не написал бы, — Слава вытащил из под себя отлежавшуюся руку, в которую тут же будто тысяча иголок впилось. — Сдох бы я сейчас, и ты бы на себя подумал, как же я могу так плохо поступить с тобой.       — Слав, — не славкай мне тут. — Ты хоть у себя?       — У себя.       Молчи теперь, сказать ведь ничего не сможешь; конечно, откуда у тебя столько смелости на это, всю растратил уже. Полстраны и бывшие союзные лицезрели двумя неделями ранее.       — Там же живешь?       — Нет, — Славе очень хотелось ответить да, и это упростило бы эту задачу в тысячу раз, но что есть, то есть.       — Понятно, — Мирон вздохнул на том конце и вздох этот эхом отразился. Точно в туалете.       — Вопрос есть к вам, Мирон Янович. Не, не язви. Слушай, — Слава привстал чуть, опираясь локтем на диван.       — Слушаю.       — Кого убила марка?       — Слава.       — Рентгеноэлектрокардиографический. Знаешь такое слово? — он невольно икнул в трубку и замолчал.       — Слав, ты пьяный?       — Лучше.       Телефон сел; просто разрядился и всё, в пропасть. Слава не винил эту шайтан-машину, но на душе саднило от чувства чего-то прерванного, будто мать со двора домой пораньше позвала по хозяйству помочь. Чуть меньше подгона Замая и он бы, может, дополз до розетки и смог бы тыкнуть, что нужно и куда нужно, но сил оставалось лишь на то, чтобы стянуть с себя тапки и отключиться, забывая собственное имя и дату крещения Руси. Ирина Витальевна бы не простила и двойку поставила, с позором открещиваясь от Машнова, как от врага народа.        Сон на этот раз другим был; секундная мысль об Ирине Витальевне перед провалом перенесла его куда-то в начало нулевых, когда даже Оксимаксон едва рифмы слагал, и глаголом сердца людей ещё не жег. Стены обшарпаны, чей-то чернильный хуй на парте, хлорофитум со всех стен свисает, уши настойчиво режет скрежет мела по зеленой измученной доске. Нет, это точно кошмар. Слава наяву даже сейчас бы всё об этом вашем Новгороде и Киеве рассказал, спустя двадцать-то лет, а тогда уж и точно назубок мог поведать про все деяния Олега. А тут стоит как истукан и слова вымолвить не может, только ловит на себе взгляд Ирины Витальевны и думает, как бы слинять поскорее, чтобы глубже себе яму не выкопать. И тут звонок звенит, и двери кабинета открываются, и Слава счастливый несется в коридор. Учебники на парте, портфель под ней — плевать! Домой!       — Слав, — а это кто, охранник, что ли. Отпусти, старина.       Да не трогай ты меня, отпусти, мужик.       — Слав, — за плечо дернули теперь. Слава очухался и глаза открыл резко. Ни Ирины Витальевны, ни хлорофитума на стенах. — Ты говорить можешь?       — Могу, — сказал он и сам удивился, что мог.       — Заебись,— Мирон сел на самый край дивана, поправляя под собой смятый плед.       — Ты как нашел меня? — Слава не помнил, чтобы он перед сном адрес ему свой сдал так просто.       — Свои связи.       Слава фыркнул, пытаясь хотя бы сесть, и почувствовал руку поддержки на пояснице.       — Воды, может?       — Может.       Мирона минуту не было, и Слава подумал, что это опять сон был; сон во сне, знаете, кошмар в кошмаре. На эротическую фантазию это похоже не было. Славка задумался, закрыл ли он дверь, когда уходил Замай. Точно закрыл. Быстро отогнал от себя мысль, что Янович умеет проходить сквозь стены. Ну, или взламывать замки. Слава подумает об этом позже, если вспомнит.       — Держи, — он протянул Славе руку со стаканом и тот жадно осушил его до дна. — Что за хуйня? — спросил Мирон спустя минуту. Он больше не садился; подошел к подоконнику и начал вглядываться куда-то за окно, будто что-то видел в кромешной темноте. Рептилия.       — Моя квартира, — улыбнулся Слава натянуто, и скулы свело от боли.       Мирон даже не цокнул и просто посмотрел с таким видом, будто он — это Ирина Витальевна, а Слава — это грубая ошибка в контрольной работе по политической раздробленности.       — Чего приехал? — Славику показалось, что вопрос вполне имеет место.       — Чего написал? — парирует.       — Тактически верный ход, сделка и компромисс, — получился бубнеж, а не читка, если честно.       — Спасибо, я знаю текста своих треков, — Мирон фыркнул и сложил руки на груди.       Сейчас Слава не знал, что сказать. Он всегда знал, что сказать, он еще много лет назад понял это и пользовался при любом удобном случае. Он знал, что Мирону это нравилось, несмотря на всё его ворчание по этому поводу. Слава знал, что лучше не молчать, но когда он молчал, наступали редкие моменты, когда Федоров начинал говорить, говорить больше него. И Слава каждый раз наслаждался вкусом маленькой победы.       — Так и будем молчать? — вот. Слава же говорил, что этот не выдержит.       — Молчание — это клад, золото либо кля…       — Завали, — Мирон быстро подошел к дивану и сел рядом, закрывая своим телом то жирное пятно, которое так тревожило Славу несколькими часами ранее.       — Я не ожидал тебя здесь увидеть, — теперь сдался сам Слава.       — Я не ожидал тупых сообщений в одиннадцать вечера.       — Спасибо, что приехал, — Слава тяжело сглотнул и, поборовшись с собой долю секунды, посмотрел налево, разглядывая, как перекатывается адамово яблоко у того, кто сейчас так близко.       Конечно, он не ответил, лишь коротко кивнул. Славе было достаточно. Сам факт нахождения Мирона в этой квартире был чем-то сверхъестественным; эта бобриная хатка была одним из немногих мест во всем городе, которая не напоминала ему о нем.       — Надо расправить диван нормально, вставай, — сказал Мирон через пару минут, и Слава подумал, что ему послышалось.       — Что?       — Вставай, говорю. Почему ты вообще спишь на диване?       Слава задумался над вопросом слишком тщательно. У него ведь была кровать, но на той неделе Светло слишком резко на нее сел и каким-то образом, несмотря на его небольшие габариты, умудрился ее сломать. Слава тогда решил новую приличную заказать, долго выбирал, но привезут к декабрю только. Заодно рулон обоев под стать этим нашел, как раз, чтобы заделать дыру рядом с кроватью.       — Кровать сломалась.       Мирон выглядел так, будто это была последняя вещь в мире, в которую бы он поверил.       Слава сам не понял, как уснул так быстро; то ли чужое дыхание в метре от себя разморило, то ли просто осознание всего происходящего пиздеца утомило окончательно. Утро пришло так же неожиданно, как первый лобковый волос в десять лет. Шторы кто-то вчера не закрыл, и тусклый серый свет освещал всю комнату. Никого рядом не было, и Слава быстро придумал себе оправдание, что переборщил с тем, с чем не нужно было.       — Ты кофе будешь? — с кухни донесся голос.       Слава чуть не умер прямо на диване и, отдышавшись, крикнул, что будет.       — Остывает уже.       На ватных ногах встал с кровати и поплелся на кухню с нездоровым чувством предвкушения и болезненными спазмами в желудке. Тапочки найти не смог, но хоть полы на днях помыл, а то было бы совсем грустно.