Ураган

С самого утра Какузу не мог отделаться от ощущения, что день не задался, не успев начаться. Он не мог справиться с собственным лицом, которое кривилось самостоятельно, будто он перманентно чувствовал запах дерьма. Хотелось даже выяснить, что конкретно его так отвращает, но в целом все было как всегда. Новости по телеку, шум машин за окном и стрекот колес велика, на котором соседский пацан нарезал круги по двору. Каждое утро. Каждое блядское утро этот малолетний идиот цеплял к колесу велосипеда разрезанную банку из-под колы и воображал себя мотоциклистом. По крайней мере этим утром не болела голова. Это, вообще-то, должно было обрадовать и вселить больше уверенности в сегодняшнем дне, но что-то… что-то не давало покоя. Сраное, мать его, предчувствие. Интуиция, если хотите. Было бы надежнее остаться дома и не рыпаться, но Какузу не имел права нарушать данное себе же слово. Он собирался доехать до мегамолла, затарить еды на ближайшее обозримое будущее, всякой домашней хрени, которая закончилась, и купить себе наконец робот-пылесос. Учитывая его патологическое жлобство, он считал подобные гаджеты бесполезной тратой денег и пустыми понтами. Но контекстная реклама из раза в раз подкидывала ему эти чертовы пылесосы, в красках описывая преимущества. В конце концов Какузу сдался. Потому что пылесосить довольно большой дом долго, а долго – значит трата времени, а любые траты – это головная боль (да-да, снова оно – патологическое жлобство). Проведя нехитрые мысленные расчеты, сведя дебет с кредитом, Какузу пришел к выводу, что робот-пылесос – это долгосрочное вложение, которое окупится. Больше свободного времени – больше возможности поработать. Больше работы – больше денег. Все чисто, как по негласным заповедям Бога жадности. Допив кофе, Какузу решительно встает с кухонного табурета и выдвигается из дома. Погода настораживает – только что светило солнце, выжигающее все живое в пределах видимости, а вот уже какие-то тучи набежали. Дождем не пахнет, ветра, свидетельствующего о грозе, тоже не ощущается. Какузу, оглядевшись, пожимает плечами. Погода у океана всегда непредсказуемая и страдает, видимо, от биполярки. Какузу закуривает последнюю сигарету и комкает пачку. Он открывает окно и вывешивает наружу руку с сигаретой. Духота непередаваемая. Светофор кажется вечным, машин в соседнем ряду уже скопилось прилично и люди, сидящие в них, так же изнывали от жары. Кондиционеры в дешевых машинах решительно не справлялись, тачки кипели. У Какузу, слава денежным божествам, автомобиль был из категории «я не выебываюсь, я просто круче вас», и с кондиционером у него все было отлично, но вонять в салоне сигаретой ему не хотелось. Над океаном сверкнула молния. Гроза, видимо, все-таки намечалась, несмотря на то что ничего не предвещало. На парковке ни единого свободного места. Ну конечно, выходной, люди кинулись за жратвой по купонам и запасами туалетной бумаги. Поход в молл в субботу похож на последний день Помпеи, будто по расписанию в понедельник апокалипсис и надо срочно забить полки домашнего бомбоубежища консервами. Что ж. У Какузу хватало терпения это пережить, в конце концов, у него не было выхода. Только парковаться пришлось на подземной парковке, а он ненавидел подземные парковки. Неудобный въезд и выезд и чертов лабиринт в процессе, еще и машину потом свою хрен найдешь. Как бы то ни было, он прошел сквозь прозрачные двери и оказался в аду. Кондиционеры торгового центра холодили как не в себя, даже чересчур, кожа на руках тут же покрылась мурашками. У Какузу все было распланировано, этот молл он знал, как свои пять пальцев, так что уже проложил оптимальный маршрут. Отдел бакалеи на очереди первый – в тележку летят хлопья, макароны, банка маринованных огурцов. Далее – пачка капсул для кофемашины, пара бутылок молока, арахис в кокосовой глазури (самый большой мешок, потому что Какузу внезапно обнаружил в себе неотвратимую одержимость этой хренью). В отделе замороженных готовых блюд и полуфабрикатов Какузу проводит больше времени, чем во всех остальных, закидывая почти все, что содержит говядину. Последним в его маршруте является отдел электроники, где его ждет вожделенный робот-пылесос. Еще и по скидке, черт возьми. Что может быть лучше? Сквозь монотонную магазинную музыку прорывается странный звук. Заунывный и тревожный, он почему-то заставляет всех вокруг остановиться. Какузу делает еще пару шагов и останавливается тоже, недоуменно оглядываясь. Музыка резко обрывается и остается только она. Сирена. Какузу знает, что сейчас начнется. Он уже видит это в глазах людей вокруг – они готовы, вот-вот и сорвутся все со своих мест, распихивая локтями всех подряд, только бы пробиться к выходу. Раздается стандартный записанный голос из громкоговорителя, оповещающий о штормовом предупреждении, но его сообщение прерывается голосом живого человека. Со смесью тревоги и инструкциями внушенным хладнокровием, он объявляет, что выходить на улицу небезопасно и надвигается смерч. Вообще-то в Майами никого смерчами не удивишь, но люди все равно паникуют, как в первый раз. Многие бросаются к выходу, но бдительная охрана никого не выпускает, разумеется, «из соображений вашей же безопасности». Государство заботится о своих гражданах, не позволяя им рисковать своей жизнью на улицах. И его не волнует, что у них дома дети, на улице машина, а в машине собака… Хотели как лучше, а получилось, как всегда. У Какузу ни детей, ни собак. За дом было, правда, боязно. Если его разнесет – страховая покроет расходы на ремонт или покупку нового, но сколько ж на это придется потратить времени? А жить где, снимать номер в отеле? От рефлекторной попытки сосчитать возможные убытки шевелятся на затылке волосы. И все же он смиренно выдыхает. Какой смысл переживать, если ничего не можешь изменить? Лишняя трата нервных клеток. А трата нервных клеток – это минус здоровье, а минус здоровье – минус работа, а минус работа… ну вы поняли. Оценив свое положение, Какузу везет свою тележку по тому же маршруту, но в обратную сторону. Скидывает заморозку назад в холодильники, а то разморозится ведь, пока он будет тут торчать. Остальное просто бросает в телеге в том же отделе. Пожалуй, можно дойти до фуд-корта. Или зайти в книжный отдел и залипнуть там... Кажется, он тратит на свои размышления слишком много времени. Прислонившись к полкам с газировкой, он, сложив на груди руки, взирал на поток людей, спешно покидающих зал продуктового магазина. Получая от ворот поворот, многие разбредались по холлу, кто куда. Дети рыдали, мамаши скандалили, мужики строили суровые лица, делая вид, что готовы стоически переждать непогоду, хотя у самих тряслись коленки и руки тянулись выщипать бороду от страха. Все-таки смерч – это вам не это, существовала вероятность не обнаружить своего дома, если он вдруг окажется на пути следования этой ветряной воронки. Так что все просто молились Богу, чтобы торнадо особо не буянил и обошел город стороной. Судя по всему, этому не дано было свершиться. Какузу стоял у одного из огромных окон в пол и наблюдал, как неебических размеров ураган тащится от океана в сторону города. В принципе, взгляд Какузу был исполнен скептицизма и здравого похуизма. Сам диву давался – как спокойно он воспринимает ситуацию, в которую попал. Наверно, это опыт. Так сказать, жизненная мудрость, приходящая с возрастом. Кто понял жизнь – тот не спешит, так говорят? Его психолог научил его когда-то – если чувствуешь, что вот-вот сорвешься, представь берег моря, крики чаек и всякое такое успокаивающее. Научись, мол, погружаться в собственную фантазию и отключаться от раздражающей реальности. Какузу подошел к делу основательно, и переехал жить на океан, чтобы в любой момент, выйдя на балкон, мог лицезреть волны, чаек и вот это все. Стоит ли говорить, что чайки в конце концов заебали своими криками, а океан в основном шумел толпами отдыхающих. Так что Какузу, когда бесился, представлял горы. Но переезжать туда все-таки не спешил. Вот и сейчас, глядя в окно на гнущиеся от ветра пальмы, он представлял снежный пик какой-нибудь Фудзи. Тишина и покой... потревоженный вдруг ворвавшимся знакомым голосом, от которого рефлекторно скривилось лицо и меж бровей залегла морщина. «Надо было верить своей интуиции, Какузу», - сказал он сам себе и закрыл глаза. Он надеялся, что голос, и принадлежащая ему личность обойдет его стороной, как этот сраный торнадо. И если с торнадо все было ясно (пёр он целенаправленно, даже не пытаясь сместиться), то с личностью шансов было побольше. В конце концов, когда они виделись последний раз, Какузу выглядел несколько иначе. – О божечки, кто это у нас тут? «За что, вселенная? За что ты так скрупулезно наказываешь меня всеми возможными способами?» – только и проносится единственная мысль. Какузу не реагирует. Делает вид, что не слышит. Он чувствует, что к нему кто-то подошел и встал совсем рядом. Да че тут думать, не кто-то – а Хидан, Какузу его всеми фибрами души ощущает. Ему не кстати приходит в голову цитата из Хранителей: «Это не меня с вами заперли, это вас заперли со мной». Вот это точно про Хидана. – Кузу-Кузу, ты как здесь оказался? – елейно спрашивает Хидан, закидывая руку Какузу на плечо. Рефлекс не удается сдержать, Какузу дергает плечом, стряхнув чужую загребущую граблю, и немного поворачивает голову, чтобы видеть Хидана лишь краем глаза. На первый взгляд он ничуть не изменился – прическа все та же, цвет волос тот же, та же нахальная морда и сомнительный вкус в одежде. – Еще раз так меня назовешь, я вырву тебе язык. – Божеблять, разве ты не должен был стать добряком? За что ты вообще отвалил столько денег психологу? Какузу оставляет это высказывание без ответа. Если уж честно, он и сам об этом думал. Он мотался к психологу даже тогда, когда они ещё жили вместе. Но тогда это не особо помогало, потому что он ходил туда просто, чтобы укрыться где-то от давящей со всех сторон реальности. Но ходить на приемы каждую неделю, отдавать неплохую сумму, чтобы научиться в итоге представлять гору Фудзи... Это он вслух не признает, само собой, и тем более не согласится с Хиданом. – Так что, как дела? Женился? Сменил работу? Может, машину новую купил? Похоже, Хидан отставать не собирался. Последние несколько минут Какузу пытался вспомнить, как он раньше с Хиданом уживался. Надо же, так трудно вспомнить. Видать, психолог все-таки помог отделаться от неприятных воспоминаний, но немного обидно, что и приятные тоже похерились. Не всегда же было паршиво? Когда-то Какузу нравилось болтать с Хиданом ни о чем. Но потом... Потом все накрылось хуями. – Я переехал сюда, как видишь. Чтобы никогда больше тебя не видеть, – Какузу поворачивается, не таясь заглядывает в малиновые глаза, и вопросительно поднимает брови, – И меня мучает только один вопрос – какого черта ты здесь делаешь? – Ну я здесь по работе… – Что-что? – перебивает Хидана Какузу и чуть наклоняется, сдвигая брови, будто не расслышал. – Ты слышал, что я сказал, – дуется Хидан, – Ей-богу, я думал, ты хоть немного изменился! А ты все такой же мудила. – Так че ж ты стоишь рядом с мудилой до сих пор и чешешь языком? – Я, может, скучал. И рад видеть здесь знакомое лицо. – Да? Ну давай тогда быстренько посремся по старой памяти и ты отвалишь от меня. – Мы уже сремся, – Хидан складывает на груди руки и нервно притоптывает ногой. – Вот видишь, нихрена не меняется. Хидан набирает воздуха, но вдруг выдыхает шумно, будто сдаваясь. Он бросает на Какузу злобный взгляд и, резко развернувшись, уходит. Какузу не видит, куда, его это не интересует, он поворачивается к окну и снова наблюдает за пальмами. Одной пальмой стало меньше – не выдержала ураганного ветра. Так было не всегда. Хидан, конечно, всегда был занозой, но он имел какую-то вшитую в его мозг мудрость, позволяющую ему иногда вести себя рационально. Вообще-то он был заботливым, харизматичным, иногда даже милым. Но его гребанный характер… Он никогда не делал так, как его просили. Все только с точностью, да наоборот. Возможно, это тоже какой-то психологический заскок, но Какузу просто трясло каждый раз, когда этот чертила упрямо лез на рожон. Даже в мелочах, боже, как же он умудрялся выбесить на ровном месте на совершенно бытовом уровне. Его рассеянность и безалаберность вечно приводили к скандалу, потому что он опять постирал белое с цветным, не отмыл кружку от кофе, залил красным вином белый ковер и все в таком духе. Хотя, может, не стоило так сильно беситься из-за этого? Это сейчас, пройдя долгую терапию, Какузу может об этом подумать. Он тоже был не сахар. Спускать на Хидана всех собак из-за невымытой кружки… – Пожалуйста, отойдите от окна, это небезопасно, – охранник касается плеча Какузу рукой, отвлекая от размышлений. Приходится кивнуть ему и отойти на пару шагов. Нужно чем-то себя занять, пожалуй. Какузу достает из кармана телефон. Связь ловит херовенько, но все же ловит, так что можно, наверно, потупить в интернетах. Оглядевшись, он замечает в центре холла маленький фонтан, вокруг которого рядами стояли скамьи. Разумеется, все было занято, да и в целом это место оказалось основным скоплением людей, инстинктивно кучковавшихся. Значит, посидеть в телефоне не удастся, лучше уйти в противоположную сторону. Торговый зал практически пустовал, так что Какузу решил пуститься в бесцельную прогулку по рядам магазина. Он водил по полкам глазами, разглядывая упаковки чипсов и этикетки газировок. Здесь было значительно тише, только холодильники жужжали и трещали неоновые лампы. Как же это все-таки странно. Тишина и спокойствие среди опустевших «улиц» магазина. Какузу прошел магазин полностью по левой стороне и, обойдя последний стеллаж, пошел по правой. Задержался немного в отделе техники, пробежавшись взглядом по стойке с пылесосами. Где-то на середине своего пути, он сворачивает в отдел алкоголя, решая выбрать что-нибудь, что он купит, когда это все закончится. Сворачивая за стеллаж, он натыкается взглядом на Хидана, зависшего у полок. Реакция срабатывает быстро и Какузу уже успевает развернуться, чтобы смыться, но, судя по всему, уйти незамеченным ему не удастся. – Слышь, Какузу, – окликает его Хидан, – Выпьем? Какузу нехотя поворачивается, смеряя Хидана скептичным взглядом. – Сейчас нельзя ничего купить. – А кто сказал, что я собирался что-то покупать? – расслабленно отвечает Хидан и откручивает крышку у бутылки джина. Он подносит бутылку к носу, вдыхает запах и тут же морщится, – Как можно пить эту срань. Он ставит бутылку назад на полку. Упершись руками в бока, он сканирует стеллаж взглядом в поисках чего-то, на его вкус, приемлемого. В какой-то момент его лицо просияло, и рука потянулась к самой верхней полке. – Тебе нравился этот ром, помнишь? – спрашивает он, показывая Какузу бутылку. Какузу неопределенно мычит в ответ и отводит взгляд. Честно говоря, это его любимый ром. Красивая бутылка и этикетка с осьминогом. В меру сладкий, пряный напиток, с нотками ванили и корицы… Он так давно его не пил, как-то не было повода. Раньше повод искать не приходилось – пол стакана рома перед сном, пока он валялся на диване и читал книгу. В такие моменты Хидан приходил, чтобы улечься под боком и просто молчать, начиная задремывать. Пожалуй, это самое теплое воспоминание, которое удалось выудить из памяти, и то не без помощи. Тихий щелчок крышки. Хидан делает осторожный глоток, облизывает губы и сосредотачивается на вкусе. Он делает такое умное лицо, что Какузу становится просто смешно от того, насколько этот человек любит актерствовать. Хидан обожал внимание, и постоянно требовал его от Какузу в неограниченных количествах. Трудно было это терпеть. – Действительно вкусно, – Хидан одобрительно кивает, – Будешь или че? – Только если ты оплатишь эту бутылку, когда нас выпустят отсюда, – ворчит Какузу, делая к Хидану пару шагов. – Ну конечно, – улыбается Хидан, заводя за спину руку и скрещивая пальцы. Ром согревает горло, оставляя сладкое послевкусие. Какузу опять ловит себя на мысли, как же это все странно и сюрреалистично. Стоять в пустом, неработающем магазине со своим бывшим, которого не видел почти пять лет, и пить любимый ром. Мда, жизнь умеет подбросить сюрпризов. – Пойдем намутим стаканы, – с энтузиазмом заявляет Хидан и тащит Какузу за собой, хватаясь за рукав его вельветовой рубашки. Тот почему-то послушно идет за ним, зажав в руке бутылку рома. В нем определенно просыпаются старые чувства, когда он беззаветно Хидану доверял. Он никогда не сомневался в его словах. Раньше. Когда-то очень давно, когда они только встретились. Но когда расставались – он не верил ни единому слову этой сволочи, которая к тому моменту завралась настолько, что уже невозможно было отличить, где правда, а где очередная чушь. Какузу старательно это все забывал и стирал из памяти, выбрасывал, без зазрения совести, как ненужный хлам. Похоже, у него это получилось, раз уж сейчас Хидан вызывал в нем лишь такое банальное умиление. В отделе бытовых мелочей Хидан нарыл пластиковые стаканы. Потом ему захотелось что-нибудь погрызть, и он потащился к чипсам, орешкам и прочей чепухе. Набрав всего, до чего дотянулись загребущие руки, он остановился на перекрестке рядов. Оглядевшись будто со знанием дела, он двинулся налево, возвращаясь к отделу алкоголя. Ему нравилось, что это место дальше всего от входа, касс и людских толп, фактически, в этом тупике не было никого и вряд ли кто-то сюда бы забрел. Даже случайно. – Останемся тут, – деловито командует он и садится на пол у стены. Какузу взирает на него сверху вниз и думает, что еще не поздно остановиться. Нужно просто развернуться и уйти, это же элементарно. Вернуться к своей первоначальной затее, найти себе место где-нибудь в холле, вайфай тут есть, можно было бы почитать… – Ну давай, иди сюда, – мягко говорит Хидан, глядя на Какузу. В его взгляде мелькает мольба, но всего на миг, когда Какузу отворачивается. «Давай, иди сюда» – говорил Хидан, когда Какузу приходил с работы домой. Бывали такие дни, когда у Какузу на лице было все написано. Он заебывался настолько, что не хватало сил даже рта открыть, чтобы сказать, как он ненавидит свою работу и всех, кто населяет эту бренную планету. «Давай, иди сюда» – говорил Хидан, помогая снять пальто, и обнимал до тех пор, пока у Какузу, наконец, не находилось сил обнять его в ответ. Дурацкое воспоминание. Работа тогда у Какузу была паршивая во всех смыслах, но он терпел ее, получая необходимый стаж, чтобы забраться по карьерной лестнице выше. Получилось все совсем не так, как он замыслил. Здраво рассудив, он просто уволился и ушел со всем своим накопленным опытом в компанию получше, в которой и работал до сих пор, находясь на одной из руководящих должностей. Но это не предел, пока над ним есть кто-то еще. Сплетя в раздумьях пальцы, он смотрел на подсвеченный плакат на стене. Очередная яркая реклама какой-то жвачки. Он переводит взгляд на Хидана, который тут же отворачивается, делая вид, что с неистовым интересом рассматривает пачку чипсов. Решая, что терять, в принципе нечего, Какузу подходит к стене и, прислонившись спиной, сползает по ней на пол. Стоит полагать, что несколько уже сделанных глотков рома тоже вносят свою лепту в это решение. – Так… Как жизнь? – замявшись, спрашивает Хидан. Он ковыряет этикетку на бутылке, пытаясь ее сорвать. – Прекрасно, – отвечает Какузу, разрывая пакет со стаканами. – Значит, живешь здесь, в Майами? И как? Хидан наливает в два стакана ром и отставляет бутылку в сторону. Какузу замечает, что у Хидана с координацией как-то не очень, но вряд ли это из-за выпитого. Раньше он мог пить, пока не отрубится, но никогда не страдал от потери контроля над собственным телом. – Тебе это правда интересно, или просто больше нечего сказать? Что само по себе просто невероятно, – насмешливо говорит Какузу. – Мне всегда есть, что сказать! – возмущается Хидан в ответ. – Ну да, пиздеть не мешки ворочать. – Зато из тебя слова было не вытянуть, – продолжает ворчать Хидан, вскрывая пакет жаренного арахиса. – Тебя это настолько парит до сих пор? Спустя столько лет ты не можешь успокоиться? – Какузу делает глоток и, покачивая в руке стакан, продолжает, – Тебе стоило бы тоже к психологу сходить. Забыл бы обо всем и жил счастливо. – А ты, значит, забыл? – Мм, – Какузу кивает, стараясь сохранять равнодушие. На самом деле ему кажется, что зря он все это затеял. Они же сейчас опять скатятся в срач, они давно разучились нормально разговаривать. А сраться сейчас вообще бессмысленно, кто что кому докажет? – То есть просто взял и выкинул меня из жизни? Я вообще для тебя хоть что-то значил? – Хидан, ты хочешь поссориться? Спустя пять лет после расставания? Тебе настолько нечем заняться? – Какузу смотрит на него, отхлебывая из стакана, и улыбается, едва сдерживая нервный смех. – Я… Я просто увидел тебя тут и подумал, что это судьба, может, – как-то неуверенно сказал Хидан, словно оправдываясь, – Жизнь иногда дает второй шанс, знаешь ли. – Ой ну да, и ты думал, что я буду пиздец как рад тебя видеть, – издевательски засмеялся Какузу, но вдруг резко посерьезнел, – Не после того, что ты сделал. – То есть ты до сих пор на меня обижаешься! А еще че-то про меня гонишь! – Хидан, ты убил мою собаку! – повышает голос Какузу, бросая стакан в сторону. Он чувствует, что закипает, совсем как тогда. Вся терапия может идти нахуй, у него снова жжется в груди от злости и невыносимой горечи. В тот – последний – раз, он сломал Хидану нос и ребро. Здравый смысл предупреждал, что, если они сейчас же не закончат этот разговор, все пойдет по самому паршивому сценарию. – Я уже говорил тебе, Какузу, – голос у Хидана падает, словно у него не хватает сил говорить, – Это вышло случайно. – Ты ненавидел ее. – Неправда! Она не нравилась мне, но это просто потому, что я в целом не люблю собак. Но я правда старался ее полюбить. А она грызла мои кроссовки. Какузу кладет руки на согнутые в коленях ноги и замирает, уставившись в одну точку. Все это старье поднималось со дна, как рвота в горле, отравляя все вокруг, и ощущения были похожие – горечь и отвращение. Зачем этот день случился, зачем он вообще начался. Зачем, думал Какузу, он поехал сегодня в этот гребанный магазин. Зачем явился этот смерч, зачем… все сошлось в этот момент. – Не хочу говорить об этом. – Ты и тогда меня слушать не хотел, – Хидан достает из пакета новый стакан, наливает ром и протягивает Какузу, – Я пытался объяснить… – Ты был объебанный какой-то дрянью, че б ты мне сказал? – Я был абсолютно трезв, Какузу, ты идиот! – срывается Хидан, в секунду взрываясь от обиды, – Мне было настолько погано из-за собаки, из-за того, как ты отреагируешь, что меня трясло, как от прихода! Я знал, что ты сломал бы мне руки, если бы я что-то с ней сделал! Знал, что она для тебя значит! Я с ума сходил, пока ты не вернулся с работы, блядь, я не знал, что делать… Какузу, опешив, смотрит на Хидана, которого трясет от крика, и не понимает, что и думать. В тот раз… он действительно не слушал оправданий. Он даже не пытался разобраться, просто взбесился, совершенно растеряв весь здравый смысл. Даже не дослушав, он одним метким ударом сломал Хидану нос, полностью потеряв контроль над собой. Он не слышал, не видел, не чувствовал. Хидан даже не отбивался тогда, только бессвязно что-то говорил, срываясь на крики, потому Какузу и решил, что он опять чем-то упоролся. О прощении не шло и речи. Он просто вытолкал Хидана за дверь и больше его не видел. До сего дня. – Я приехал домой и решил парковаться задом. Не знаю, почему вдруг, я никогда так не ставил машину, ты же знаешь. Я не заметил ее, мне позвонили в тот момент, какой-то ебаный спам, на который я отвлекся. Она выбежала во двор… Какузу, я клянусь, я не видел ее… Я правда… Хидан залпом допивает свой стакан, делает едва заметное движение, вытирая ладонью щеку и отворачивается, чтобы налить себе еще. – Когда я увидел ее под машиной… Я был уверен, что ты убьешь меня. Свет, мигнув, гаснет. В молле наступает полнейшая тишина – холодильники выключаются, лампы не трещат, люди замолкают. По вентиляции носится безумный сквозняк, ветер стонет за стенами. Похоже, линии электропередач и провода не выдержали. Какузу вытягивает вперед руку, но не может ее разглядеть. Здесь, в укромном углу торгового зала нет окон. Темнота обнимает со всех сторон, и голова слегка начинает кружиться от выпитого. В этой темноте и тишине Какузу слышит, как неровно дышит Хидан. Он рвано вдыхает, закашливается и шмыгает носом. – Я просто хочу, чтобы ты простил меня когда-нибудь, – шепчет он. Тоска накрывает с головой. Алкоголь дергает за струны, издавая печальную мелодию. Какузу ненавидел грусть и ностальгию, потому и избавлялся от своих воспоминаний как мог. Сейчас, не имея возможности сфокусировать хоть на чем-то взгляд, он закрывает глаза. Собака… Его любимая собака, небольшой черный спаниель. Она была уже старой, единственным напоминанием о родителях, слишком рано и внезапно умерших. Собака была с ним, когда отец радовался его успехам на работе, когда мать пекла домашний яблочный пирог. Их не стало, а собака была. Как единственное напоминание, живое свидетельство. Когда не стало и ее… Что ж, возможно, если бы Какузу не относился к прошлому так трепетно, ему бы не было так больно с ним расставаться. Именно поэтому он решил пересмотреть свои взгляды и перестать думать о прошлом вообще. Из крайности в крайность. – Знаю, я вел себя как… – снова подает голос Хидан, спустя несколько минут напряженного молчания, – В какой-то момент я увидел, что не нужен тебе, и меня понесло. Скажи честно, ты меня просто разлюбил? – С чего ты вообще это взял? – отвечает Какузу, чувствуя, что язык начинает заплетаться и губы слипаются от сладкого рома. – Ты почти не разговаривал со мной. Часами гулял с Дайси, не спрашивал, что я делал, пока ты был на работе. Перестал пить свой любимый ром, – Хидан печально усмехнулся, щелкнув пальцем по бутылке, стоящей на полу рядом, – Только работал без остановки, даже дома. Дайси… Точно, так ее звали. – У меня была цель, и я пытался ее достичь, – ворчит Какузу, на ходу осознавая, что в тот момент он был просто одержим чертовой работой, вытягивающей из него все силы, – Я не хотел сидеть на той должности вечно, меня это выводило. А ты шлялся невесть где до ночи, тусовался со своим тупым дружком, приходил пьяный или обдолбанный. Спрашивать, что ты делал, у меня не было никакого желания. – Но я потому и шлялся, что ты… Не замечал меня, мог не замечать несколько дней подряд! Признаться, что он тоже виноват, так трудно. Даже самому себе. Какузу упирается лбом в свои колени, сложив руки на груди. – Мне все это не давало покоя. Ты, похоже, успешно с этим справился, – тоскливо усмехается Хидан, – А я на стены лез. Какузу? – Что. Тихий шорох. Какузу чувствует, что Хидан придвигается к нему ближе и кладет голову на плечо. Сердце торопится, почему-то накрывает волнение. Мерещится, будто они встретились впервые, как много лет назад. Только тогда была зимняя ночь, холодная скамейка возле только что закрывшегося бара и несколько минут тишины, в ожидании такси. Что-то громыхает снаружи, надрываются сигнализации автомобилей, по металлическим козырькам стучит крупными каплями ливень. Снаружи буйствует природа, остается верить, что крыша и стены этого здания достаточно крепки, чтобы пережить такой ураган. – Я не могу без тебя жить, – говорит Хидан настолько тихо, что Какузу едва может разобрать его слова. – Прожил же как-то пять лет. – Это трудно назвать жизнью. Я каждый день просыпался и брал в руки телефон, набирал твой номер и пялился на цифры. Но так и не решился позвонить. – Я давно его сменил. Хидан вздыхает. Он снова возится, судя по звуку, задевает ногой бутылку рома. Какузу приходится выпрямить ноги, когда Хидан вдруг ложится, устраивая голову у него на бедре. – Я совсем тебя не вижу, – говорит он. Какузу аккуратно ставит свой стакан на пол, стараясь не расплескать напиток. У него заторможенные движения, похоже, они оба здорово набрались. А ведь сейчас, должно быть, всего около двух-трех часов дня. Убрав за уши спадающие на лицо волосы, он опускает одну руку, находя наощупь Хидана. Он проводит ладонью по его волосам, дотрагивается до теплой щеки, наверняка раскрасневшейся от выпивки. – Я прощаю тебя, – произносит Какузу, неожиданно для себя самого. Он словно отпустил что-то очень тяжелое, что тащило его на дно, а он все никак не хотел с этим расставаться. Тяжелый мешок с обидами, скорбью и тоской. Не то, чтобы ему сразу стало легче, но теперь при мысли о Хидане ему хотя бы не хотелось кидаться в стены первыми попавшимися под руку предметами. – А я все так же тебя люблю, – тут же отвечает Хидан, – И если ты не согласишься ко мне вернуться, я брошусь с моста. – Не надо мне угрожать. – Серьезно тебе говорю, Какузу, – Хидан поднимается и карабкается, чтобы сесть рядом. Он держится Какузу за плечи, чтобы не потерять в темноте ориентир. – Ну начинается, – Какузу усмехается, – С такими ультиматумами у нас ничего не получится. – Скажи честно, ты скучал? Хоть немного. Какузу откидывает голову назад, прислоняясь к стене. Он так старательно в себе глушил все, что хоть как-то напоминало о Хидане, что едва ли задумывался об этом. Устроив после всего произошедшего величайшую уборку в доме, он выбросил все Хидановы вещи, поудалял фотографии, словом, уничтожил все, что могло заставить его скучать. Единственное, что он не мог выбросить – это свое же сердце. – Пожалуй, мне не хватало тебя под боком, когда я читал книги на диване. Они долго молчат. Ром уже в горло не лезет, начинает хотеться спать. Хидан цепляется Какузу за шею, подбирается еще ближе и прижимается, крепко обнимая. Утыкается носом в шею, вдыхая запах, правда совсем незнакомый. Похоже, поменяв свой образ, Какузу и предпочтения в парфюмерии сменил. Но Хидану нравилось. Даже больше, чем раньше. Он перебирал пальцами длинные волосы, улыбался, думая, что и эта перемена Какузу очень к лицу. Раньше он не отращивал волосы длиннее, чем до плеч, а теперь… Он стал выглядеть серьезнее, взрослее. Хидан потерся щекой о щеку Какузу, чувствуя следы легкой небритости. Надо же, это оказалось приятно. – Я бы пригласил тебя к себе, если бы был уверен, что мой дом все еще там, где я его оставил, – говорит Какузу, отмечая про себя, как он легко относится к возможной потере своего жилища. – Если его там не окажется, то у меня номер в отеле до конца месяца, – отзывается Хидан, бубня Какузу в шею. – Так кем ты работаешь? – Переводчиком. Все эти пять лет я учил итальянский, и приехал сюда со своим боссом, чтобы переводить ему с английского. – Твой босс – итальянец? – удивляется Какузу. Ему бы и в голову не пришло, чтобы Хидан потратил столько времени на что-то столь муторное, да еще и умудрился найти работу за границей. – Я уехал в Италию, когда ты меня бросил. В общем, я просто случайно выбрал страну. Оказалось, итальянцы просто бешеные. Мне... стало там легче, и я как-то незаметно для себя начал учить их язык. Это здорово отвлекало, знаешь? Я просто сутками этим занимался, только бы не думать… – Что ж, это… Мм… – Какузу неопределенно замолкает. Никак не получается найти подходящее слово. – Похвально? – предлагает Хидан. – Похвально, да, – быстро соглашается Какузу, нелепо кивнув. Вот теперь он действительно ощущал себя пьяным. Вот прям пьяным настолько, что у него возникали сомнения, найдутся ли у них обоих силы встать, когда понадобится, – И что, ты уедешь в Италию, когда твоя командировка закончится? – Без тебя я больше никуда не уеду. – Но тогда ты без работы останешься. – Думаешь, тут мало итальянцев? Предложу свои услуги местному мафиози. – Твой босс – мафиози? – Я этого не говорил, – легко засмеявшись, говорит Хидан. – Ты меня запутал… Какузу не замечает, как у него закрываются глаза. Когда он проваливается в спокойную дрему, засыпающий мозг подкидывает ему мысль, что в таком состоянии он даже не сможет доехать до дома на своей машине. Конечно, если его машина вообще еще жива и ее не залило водой на подземной парковке. Придется бросать ее тут и ехать на такси… Какое вообще такси, после урагана? Автобус? А если там прошло цунами? А если размыло асфальт… Из ватного, пьяного сна его выдергивает громкий звук. Кто-то из охранников бубнит в громкоговоритель. Ураган закончился, разрешено выходить на улицу. Какузу первое время вообще не понимает, что происходит и где он. Открыв глаза, он не видит разницы, темнота совершенно не изменилась. Он чувствует тяжесть на груди, протягивает руки и, нащупав Хидана, вспоминает, что здесь творится. Бережно коснувшись его плеча, он пытается Хидана разбудить, чтобы, наконец, покинуть свое временное заточение. – Что, можно уходить? – сонно бормочет Хидан Какузу на ухо. – Похоже на то. У тебя есть телефон? Давай хоть фонари включим, иначе мы никуда не дойдем в такой темноте. У них даже получается встать. Хидан стоит у стены, прижимая ко лбу ладонь – у него разболелась голова из-за чрезмерных возлияний посреди дня. Какузу, как ни странно, чувствует себя достаточно бодро, но все еще конкретно пьяным. От яркого света фонариков оба кривятся и жмурят глаза. Идти, подсвечивая путь и ряды стеллажей, получается вполне сносно. Какузу замечает, что они идут мимо отдела детских товаров, и останавливается. Он хватает Хидана за руку и тянет за собой. – Кузууу, ну че ты делаешь, – ноет Хидан, морщась от головной боли. Какузу же ловит какой-то прилив веселья. Он снимает с верхней полки карнавальную ведьминскую шляпу и напяливает ее Хидану на голову. Себе он выбирает ковбойскую шляпу и бандану на лицо. Попавшиеся на глаза разноцветные боа тут же вешаются Хидану на плечи. Хрипло смеясь, он делает фотографию – Хидан жмурится, отмахивается от вспышки, бьющей ему в глаза, но Какузу только сильнее ржет, когда видит фотку. Хидан, в очередной раз отмахиваясь от камеры, пошатывается, делает шаг в сторону и напарывается на металлическую корзину, доверху набитую игрушками. Колени подгибаются, и он садится в нее, застревая в неудобном положении. Какузу понимает, что точно умрет от смеха, если его не перестанет смешить все подряд. Долго сопротивляться не получается и Хидан тоже заражается этим тупняком, особенно когда его попытки выбраться из корзины не увенчиваются успехом. Размахивая руками, он подзывает Какузу к себе, а тот, мотаясь из стороны в сторону, все-таки вытягивает его из ловушки, потянув за руки. Корзина, как оказалось, была забита этими глупыми собачьими игрушками – гусями, которые неистово орут, если их сжать. От такого многоголосого и громкого хора гусей Хидан взрывается от смеха, сгибаясь пополам. В конце концов их истерика привлекает внимание охранников, которые находят их, сидящих на полу рядом с корзиной гусей. Они светят яркими большими фонарями и недоуменно взирают сверху вниз. – Господа, следуйте за нами. Мы проводим вас к выходу, – учтиво говорит охранник, когда ему удается привлечь к себе внимание. Кое-как собрав себя в руки, Какузу встает первым, помогая подняться и Хидану. Они идут вслед за охранниками, время от времени хрюкая от смеха, но очень стараются держаться. Ближе к выходу из магазина их истерика наконец прекращается, а дневной свет возвращает ощущение реальности. Какузу медленно стягивает с головы дурацкую ковбойскую шляпу и бандану. Хидан свою и вовсе потерял где-то по дороге, вместе с боа. На парковку перед моллом страшно смотреть. Большинство автомобилей перевернуты и покорежены, тут и там валяется мусор, ошметки и какие-то части крыш и маленьких ларьков. Несколько упавших пальм уже успели убрать с дороги на обочину, но фонарный столб все еще мешал движению. Вокруг оборванных проводов столпились пожарные и сотрудники службы спасения в ожидании электриков. Город, как мокрый воробей, пытался очухаться после разрушительного смерча. Тут уже стало не до смеха, и улыбка сползла с лица Какузу. Он вздохнул и вышел наружу, оглядываясь вокруг. Судя по столпившимся у въезда на подземную парковку людям, нет даже смысла пытаться идти к машине. – Далеко до твоего дома пешком? – спрашивает Хидан, останавливаясь рука об руку с Какузу. – Полчаса где-то, – пожимает плечами тот, слегка покачнувшись. – Тогда пойдем, – Хидан осторожно касается пальцами руки Какузу и глядит в сторону океана. – Пойдем, – соглашается Какузу, цепляясь за пальцы Хидана мизинцем. Где-то на пол пути Какузу вспоминает, что Хидан так и не заплатил за ром. И за чипсы, арахис и вяленую курицу. Но это больше совершенно его не беспокоит.