В закатном свете это похоже на дурной сон.

Первый поцелуй был для Микаэля несколько шокирующим, но далеко не противным, как он мог бы подумать, скажи ему об этом пару месяцев назад. Да и был он не таким уж неожиданным. Зато ярко отпечатался в памяти обоих. Это произошло на том же месте, где Мирон спас несуразного ангела от очередного падения, последствия которого вряд ли было бы возможно обратить. В процессе, к сожалению, сам Мирон с его травмами ещё из ранних годов жизни, свои крылья уберечь не смог. Старые, слишком серьёзные для игнорирования раны открылись вновь ещё на моменте резкого взлёта, заставляя вспомнить тысячи причин, отчего ворон не летает. Но это не помешало ему уберечь ангела от новых ужасающих повреждений и лишения возможности летать. Обеспечив почти мягкую посадку, укутывая в чересчур большие для простого ворона, чёрные и удивительно мягкие крылья. Тогда-то Микаэль, чуть дрожа от шока и какого-то необъяснимого страха, невесомо касаясь сжавшего его тело мужчину – не решался, впервые почувствовал, насколько он ему не безразличен. Брюнет слышал хриплый от боли голос, а собственное сердце застучало приглушённо, будто пропускало удары. Это не было похоже на служебные ситуации на поле боя. Совершенно. А почувствовав тёплую, липкую кровь под рукой, положение не улучшилось, но Микаэль начал мыслить чуть более здраво, снова работая головой и подключая всё ещё трясущиеся, охладевшие руки. Тогда уже ангел начал выхаживать альбиноса, как будто меняясь с ним местами. Это был… как минимум тяжёлый процесс. Залечить новые раны не было столь великой проблемой - они были намного легче, чем недавние травмы Микаэля, но вот вновь открывшиеся старые повреждения… здесь нужен был более опытный лекарь с гораздо более сложной магией, а Микаэль не был таковым, в отличие от его матери. Он не мог в полной мере облегчить страдания Мирона, но старался изо всех сил, и, казалось, даже преуспевал. Через не самое лёгкое лечение, со временем гораздо меньшим, чем ушло на Микаэля, Мирон пришёл к почти прежнему, всё ещё травмированному, но стабильному состоянию. Казалось бы, теперь они оба покалеченные, с ворохом мыслей по вине друг друга, но, тем не менее, живые, были квиты друг перед другом. Так и было, но отчего-то Микаэль уже не так рвался домой, да и Мирон не пытался выгнать ангела, который уже точно мог уйти, улететь, сбежать – что угодно, быть далеко отсюда. Но он остался. И маг его принял. Между ними воцарилось некое недопонимание, немая неловкость, заполнявшие всё пространство вокруг. Теперь между ними были только их мысли и почти обнажённые души. И мужчины весьма остро это ощущали. Но бежать от этого не хотелось, скорее напротив, ведь даже несмотря на эту «тяжесть», дышать стало легче. Легче, чем дышалось в «свободной» столице, и легче, чем в туманное утро перед рассветом на Сумерках. Совместный быт уже не строился только на лечении друг друга, тихих благодарностях вразброс с громкими оскорблениями и угрозами, на взаимных допросах «по службе», являвшихся уже тогда маленькой привычкой во внезапной рутине, и первое время ощущался как-то слишком уж необычно. Слишком… искренне и спокойно. Но некоторые вещи не шибко изменились. К примеру, охотился по-прежнему Мирон. Моаг тоже пытался, но он редко когда мог найти места для охоты и не огрести от местных обитателей. Хотя, что таить, такие моменты были у обоих и оба были рады, что находятся достаточно близко, чтобы помочь. Почти безвозмездно, не прося об этом и не ожидая ничего взамен. Просто, так получалось, так хотелось. В целом напряжение постепенно исчезло, вместе с дымкой неловкости, смущения. Разговоры и раньше были не слишком напряжёнными, когда они спонтанно, устало, забывали о своих, столь бессмысленных в тот момент, «должностях». Но даже так, каждый из них не говорил излишне открыто, боясь сказать лишнего, выдать какую-то глупую, но казавшуюся такой важной тогда, тайну, которой непременно воспользуется противник… Теперь же они, казалось, могли часами обсуждать что-то совсем бессмысленное, не имевшее под собой опасливой подоплёки и скрытности. Они полюбили обсуждение уже привычных мелочей, частей быта, по типу звёзд и созвездий на, всегда чуть тёмном, в мягкой дымке, небе, делясь своими маленькими наблюдениями, друг с другом. И также, с горящим энтузиазмом обсуждали абсолютно всё: политику разных стран, разбирали отношения между народами, могли даже посягнуть на королевскую кровь столицы или затронуть собственные семьи, уже позабыв о статусе названных врагов. Мирон начал приглашать, а не затаскивать силой, Микаэля в место, именуемое городом (но крайне сомнительно подходившее под этот термин), и его просто очаровывало то, с каким рвением, бывший солдат начал изучать местный быт, проникаться им. Брюнет даже умудрялся перенимать привычки его экскурсовода. Правда, был всё же более «цивильный», столичный, в отличие от блондина и испытывал весьма часто культурный шок от жизни на Сумерках. Но ко всему можно привыкнуть и Микаэль старался привыкать. Например, теперь ангел тоже держался подальше от стены и своих столичных сородичей: он уже точно знал, что они насквозь пропитаны ложными убеждениями. Мол: «все с Сумерек отвратны и плохи, ещё обязательно смертельно опасны», конечно же, не углубляясь в подробности. Но они в этом не виноваты, это вопрос веры и пропаганды. Микаэль, по правде говоря, тоже так мыслил первое время, но позже открыл для себя мир настоящих «монстров» и вполне обычных жителей, страдающих от своих соседей. Он свыкся с этим порядком, принял его, ибо побывал в нём, но уже не мог, как прежде, смотреть на господ из столицы. Моаг познакомился с ночными вылазками, кражей, контрабандой, с которой когда-то помогал бороться. Типы, с которыми он успел увидеться, были неприятные, но как оказалось не такие уж плохие. Ангел не оправдывал их поступки, осуждал Мирона, но перестал относиться к нарушению законов критично. Особенно после с детьми в ходе таких вылазок: маленькие, голодные и решительные человечки, неумелые и уже повзрослевшие. Они не крали и не меняли чужие секреты, информацию, запрещённые вещи и оружие как мог сделать Мирон, они выживали. Жертвы обстоятельств, без работы и места в жизни, как и некоторые взрослые. И такие ли они плохие после этого? Ангел сам удивлялся таким мыслям. Но одной из немногих вещей, что Микаэлю никогда не нравилась в своём проводнике, была его любовь к азартным играм. Проявлялась она именно в городе и фактически не имела никакого смысла: при необходимости ворон мог покупать или в крайних случаях красть нужные ему вещи. Но здесь была какая-то нездоровая любовь. Моаг не любил такую же черту в своём, казалось, слишком строгом для подобного, отце, отчего и от Марбелла воротил нос. Ворон, в свою очередь лишь снисходительно усмехался, не упрекая брюнета, но и не отказываясь от своих наклонностей. Не бордели же. Так и было, пока ангел не увидел, как маг одерживал очередную, судя по возгласам, сокрушительную победу, с завидно довольным, властным выражением лица и искрящимися глазами. Это были искры тех повёрнутых людей, действия которых восхищали и пугали одновременно. Мирон убивал с таким же взглядом. А платой за игры почти всегда была информация, которую Марбелл брал вместо не слишком полезных денег, или некоторые товары из контрабанды, например, чёртов табак. Вот его было правда сложно достать даже воруя: люди делали это первыми. «Не порть мне наслаждение от игры своим лицом или я выкурю весь этот мешочек на тебя» - угроза, которую брюнет решил не испытывать во имя своего новоприобретённого здоровья. И не только своего. Да и в целом, ангел не мог привыкнуть к причудливому запаху из трубки мага: слишком он был… неправильным. И только позже узнал, из-за чего он был таким: табак на материке не растили, а стоил он просто бешеных денег и имел слишком большой спрос, так что его малую часть мешали со всем, что можно было скурить во имя экономии. В этом были и плюсы. Пусть и маленькие, но были. К примеру, как оказалось, табачная смесь Мирона могла быть весьма хорошим обезболивающим, которое в сухом виде время от времени жевал Микаэль. Состав он даже не пробовал узнать, но по вкусу это было не слишком приятно, но не омерзительно, а иногда везло пробовать эту смесь без табака. Марбелл, на удивление, тоже учился у своего уже не пленника и не подопечного, но, казалось бы, друга, многим вещам. Например, некоторым медицинским примочкам - секретам истинного, выученного этому лекаря. Да, ворон и сам неплохо справлялся с ролью импровизированного врача, он, в конце концов, как-то выживал на Сумерках несколько лет, да и Микаэля выходил, но многие вещи были для него в новинку. В полезную новинку. Также Моаг достаточно хорошо разбирался в оружии, так что помогал Мирону в обновлении его, уже достаточно старого снаряжения, показывал новые для мага приёмы борьбы и, совершенно несвязно с такой натурой, был невероятно творческим человеком. Даже больше! О-о, он был буквально волшебником с маленькими, хрупкими деталями в руках из которых составлял удивительные, казалось, живые вещи. Он мог вдохнуть душу даже в рукоятку ножа, мастерски орудуя резаком. Это было несравненно с чем-то покупным. А когда берёшь их в руки, по ощущениям они напоминают детские подделки, такие же тёплые и с крупицей души, но гораздо более ценные и аккуратные. Мирон восхищался этими творческими навыками не меньше, чем боевым искусством ангела, только в отличие от боя делать что-то настолько завораживающее сам он не умел. Только украшения, но это было редко и неправда. А ещё Микаэль готовил потрясающие десерты. Ворон и сам славился своими навыками готовки всего, чем можно наесться, и, хотя сочетания ингредиентов могли привести к шоку многих людей, еда у Мирона была всегда вкусной. А вот со сладким были некоторые трудности: маг ненавидел возню с выпечкой, а составные рецепта почти всегда были слишком липкие и длительные в приготовлении, так что Марбелл обходился простыми фруктами или совсем несложными блюдами. Но не после появления ангела, который, встав на ноги, быстро освоился на чужой кухне. Примерно тогда же Мирон узнал про сестру Микаэля, Адель, девушку, ради которой он учился готовить и мастерить. Ворона это умиляло, он невольно вспоминал о своей сестре, но это были видения мимолётные. Рассказы брюнета о семье веяли особым теплом, которое, однако, остывало при упоминании отца. Плохие моменты, связанные с семейной жизнью и отцовской любовью брюнет старался не освещать, но по его лицу, точнее, глазам, как бы он не старался молчать, читалось всё слишком явно. От любви до ненависти. Буквально. Мирон же про своих родственников старался не говорить. Точнее, не хотел, для него было болезненно вспоминать некоторые моменты, но так вышло, что Микаэль всё же добился своего. Услышал пусть сжатый, но рассказ из жизни ворона. Он узнал ответы на многие вопросы, которые задавал в первый месяц их знакомства. И воспринял ответы весьма сдержанно, искренне. Сказать честно, мужчины, живя такой жизнью, спустя какое-то время начали не только доверять друг другу, но и чувствовать в каждом то, чего не было в них самих. Будто они являлись почти идеально подходящими деталями друг для друга. Хотя прошло не так уж много времени сначала совместного быта. А вот с момента их первой встречи прошло около года. Малый срок, ведь время на Сумерках текло иначе. Они не считали, но примерно так оно и было. В честь этого маленького юбилея и того, что крылья Мирона почти перестали докучать, он решил вновь привести ангела на место его неудавшегося полёта. Последний не совсем понимал, зачем это, Микаэль больше не возвращался к тому отрыву и уже был готов прощаться с материком, но объяснения альбиноса не заставили себя ждать. Точнее, объяснений не было, Микаэль всё увидел своими глазами, ещё на подходе. Душистые цветы невиданной красоты засыпали поляну недалеко от обрыва, а небо было на редкость чистым и грело лучами заходящего солнца. Оно беспрепятственно окрашивало даже дальние морские воды, преображая цвет с привычно чёрного на нежно-оранжевый, с какой-то ноткой фиолетового по краям. Погода была хорошая, и даже назойливый ветер не беспокоил своим присутствием. Чарующее зрелище. Растения тоже приобретали другой вид, деревья мирно шелестели своими массивными кронами, не вызывая привычного чувства отчуждённости и холода, даже напротив, казалось, они мягко накрывали землю своей листвой, распустились некоторые цветы, впитывая в себя столь редкий солнечный свет, усыпая нежными красками поляну и куски скалистого обрыва. Казалось, ангел в тот момент невольно задержал дыхание, заворожённо наблюдая за природной красотой. Это был крайне редкий вид на Сумерках, поэтому, выйдя из транса и оглянувшись, Микаэль увидел чуть поодаль от себя лучезарную улыбку ворона, который, недолго думая, и не произнося ни слова, взял аккуратно, но уверенно, своего спутника за руку и потянул за собой к отвесной скале. Моаг не сопротивлялся. Они остановились уже у края, где Мирон, утягивая за собой, опустился на мягкую траву недалеко от кучек цветущих цветов, с небольшим весельем наблюдая за неуверенно садившимся рядом ангелом. Микаэль находился почти вплотную к ворону, не зная, куда себя деть, а удерживающая ранее рука сейчас мягко накрывала сверху, заставляя Моага чуть смутиться. Это не было противно, но это было необычно, прикосновения ощущались почти невесомо, хотя Мирона, судя по всему, это положение совсем не смущало. Немного поёрзав и подумав, ангел не стал менять положение, вздохнул, выравнивая дыхание, и устремил взгляд к небу. Начинало смеркаться, проглянули первые звёзды. Они не говорили, уже полноценно наслаждаясь тихим пением вечерних птиц, и наблюдали за меняющим свой цвет небом. Оно казалось сюрреалистичным, мимолётным миражом, но причудливая игра света, подобно краскам на холсте, в чужих развивающихся волосах говорила что нет, это всё-таки реальность. И она прямо под носом, заманивает и очаровывает. Мирон видел такой закат не в первый раз, это было ежегодное событие, но впервые за многие годы смотрел на него с кем-то не из семьи. Чужое присутствие меняло восприятие в лучшую сторону, а на душе теплело, когда альбинос чуть поворачивался и ловил восхищённый взгляд ангела совсем близко. Да, такого в столице нельзя увидеть, это местное достояние, точнее, местный праздник. Но Микаэль об этом не знал, а Мирон просто решил немного удивить своего хмурого сожителя. И это удалось. Глаза Микаэля сейчас отдавали не изумрудами, а маленькими рубинами на фоне зелени, уходящее солнце невероятно красиво выделяло чужие веснушки, преображало бледную кожу и ласково играло среди пушистых каштановых волос, оттеняя их алым. Микаэль смотрел больше на игры света неба и моря, но заинтересованный взгляд не упустил, и невольно, почти случайно ответил тем же. Это показалось ангелу немного забавным, ведь лицо напротив уже до безобразия знакомое, ничего нового в нём нет, кроме, возможно, выражения лица, тёплого, спокойного. Но сейчас атмосфера играла своё и чужой взгляд приковывал, заставлял мимолётно, но вдумчиво разглядывать каждую деталь чужого лица, раскрывшуюся в ином свете. Странная магия без крупицы волшебства, почти опьяняющая. - Тебе идёт этот цвет.- Мирон мягко усмехнулся, прекращая их недолгую игру в гляделки, и повернул голову к уже почти тёмному небу. Микаэль также очнулся от небольшого транса, подмечая красный оттенок на себе. - На самом деле сейчас такой вид из-за праздника в честь бога Смерти.-бархатным голосом начал ворон. Моаг тоже устремил взгляд к горизонту, слушая. - В этот день, каждый год, а иногда два, местные обитатели могут насладиться тем, чего их лишили. Магией и красотой истинной местной природы.-Мимо пролетела едва мерцающая бабочка.- Сейчас связь с духами и источниками магии наиболее высока, поэтому год назад ты прилетел в это же время.-маг окинул взглядом профиль ангела. Красивый. - Но суть праздника далеко не только в этом. Этой ночью люди, и не только, открывают перед другими свою, скажет так, истину. Это может быть что угодно, скрытое внутри. Как местная природа наполненная магией, но скрывающая это под куполом барьера, или всегда тёмное небо, за которым прячется такой вид. Ты понял.-Микаэль и впрямь понял, но он не разу не слышал об этом празднике и не совсем понимал к чему ведёт его собеседник. - Считай это прихотью бога, но этой ночью нельзя врать ни себе, ни окружающим. По сказаниям если этого не придерживаться, можно навлечь на себя беду.- мягкая усмешка,- я не верю в это, но природа моей магии идёт от Смерти, так что я не хочу проверять правдивы ли эти сказания, так что, позволишь отрыть тебе одну маленькую истину?- Мирон внимательно смотрел на брюнета в ожидании ответа. Микаэль обдумал услышанное, отметил мерцающие в темноте белые волосы и тихо сказал, улыбаясь уголками рта: - Если это совместимо с жизнью, можно. Не хочется умереть от твоей руки в такой момент.- в ответ послышался смешок, Мирон встал, переместился и оказался напротив, расстояние буквально пару шагов. -Ну не знаю, как по мне вышла бы красивая смерть. Задушить и сбросить со скалы. Падение ангела - отличное название для какого-нибудь стиха на этот счёт.- Ворон, смотрящий на море, был и впрямь достаточно близко и при желании мог бы это провернуть, но Микаэль лишь со спокойным интересом наблюдал: не было агрессии ни в чужом взгляде, ни в голосе. - Так что ты хотел сказать?- Вновь ставшие зелёными глаза отметили мимолётную неуверенность в чужих движениях. - Сейчас: не убей меня после этого.-расстояние между ними плавно сократилось, Моаг уже вопросительно глядел на приближающегося ворона, чувствуя какой-то подвох. Это чувство абсолютно не ослабло, когда бледное лицо оказалось напротив его собственного, он даже предпринял попытку чуть отодвинуться, но ему этого не позволили, прижимая своим весом. Всё случилось… нет, не быстро. Мирон провёл рукой по чужим волосам, убирая их с лица, мимолётно коснулся кожи и, что-то пробормотав, подался вперёд, касаясь губами чужого лба. Сердце Микаэля, кажется, пропустило пару ударов и начало их восполнять чуть выше нормы, мозг как по щелчку выключился и не совсем понимал, как реагировать на происходящее. Мирон, чуть удивившись отсутствию побоев и резкого сопротивления, несколько осмелел, уже полноценно дотрагиваясь до чужого лица, и, отбросив стыд окончательно, мягко накрыл чужие губы своими. Ангел дрогнул, ошарашенно смотря на чужие прикрытые глаза, дыхание перехватило, но противно… не было. Первый поцелуй был для Микаэля несколько шокирующим, но далеко не противным, как он мог бы подумать, скажи ему об этом пару месяцев назад. Да и был он не таким уж неожиданным. Зато ярко отпечатался в памяти обоих. Это произошло на том же месте, где Мирон спас несуразного ангела от очередного падения, последствия которого вряд ли было бы возможно обратить. В процессе, к сожалению, сам Мирон с его травмами ещё из ранних годов жизни, свои крылья уберечь не смог. Старые, слишком серьёзные для игнорирования раны открылись вновь ещё на моменте резкого взлёта, заставляя вспомнить тысячи причин, отчего ворон не летает. Но это не помешало ему уберечь ангела от новых ужасающих повреждений и лишения возможности летать. Обеспечив почти мягкую посадку, укутывая в чересчур большие для простого ворона, чёрные и удивительно мягкие крылья. Тогда-то Микаэль, чуть дрожа от шока и какого-то необъяснимого страха, невесомо касаясь сжавшего его тело мужчину – не решался, впервые почувствовал, насколько он ему не безразличен. Брюнет слышал хриплый от боли голос, а собственное сердце застучало приглушённо, будто пропускало удары. Это не было похоже на служебные ситуации на поле боя. Совершенно. А почувствовав тёплую, липкую кровь под рукой, положение не улучшилось, но Микаэль начал мыслить чуть более здраво, снова работая головой и подключая всё ещё трясущиеся, охладевшие руки. Тогда уже ангел начал выхаживать альбиноса, как будто меняясь с ним местами. Это был… как минимум тяжёлый процесс. Залечить новые раны не было столь великой проблемой - они были намного легче, чем недавние травмы Микаэля, но вот вновь открывшиеся старые повреждения… здесь нужен был более опытный лекарь с гораздо более сложной магией, а Микаэль не был таковым, в отличие от его матери. Он не мог в полной мере облегчить страдания Мирона, но старался изо всех сил, и, казалось, даже преуспевал. Через не самое лёгкое лечение, со временем гораздо меньшим, чем ушло на Микаэля, Мирон пришёл к почти прежнему, всё ещё травмированному, но стабильному состоянию. Казалось бы, теперь они оба покалеченные, с ворохом мыслей по вине друг друга, но, тем не менее, живые, были квиты друг перед другом. Так и было, но отчего-то Микаэль уже не так рвался домой, да и Мирон не пытался выгнать ангела, который уже точно мог уйти, улететь, сбежать – что угодно, быть далеко отсюда. Но он остался. И маг его принял. Между ними воцарились некое недопонимание, немая неловкость, заполнявшие всё пространство вокруг. Теперь между ними были только их мысли и почти обнажённые души. И мужчины весьма остро это ощущали. Но бежать от этого не хотелось, скорее напротив, ведь даже несмотря на эту «тяжесть», дышать стало легче. Легче, чем дышалось в «свободной» столице, и легче, чем в туманное утро перед рассветом на Сумерках. Совместный быт уже не строился только на лечении друг друга, тихих благодарностях вразброс с громкими оскорблениями и угрозами, на взаимных допросах «по службе», являвшихся уже тогда маленькой привычкой во внезапной рутине, и первое время ощущался как-то слишком уж необычно. Слишком… искренне и спокойно. Но некоторые вещи не шибко изменились. К примеру, охотился по-прежнему Мирон. Моаг тоже пытался, но он редко когда мог найти места для охоты и не огрести от местных обитателей. Хотя, что таить, такие моменты были у обоих и оба были рады, что находятся достаточно близко, чтобы помочь. Почти безвозмездно, не прося об этом и не ожидая ничего взамен. Просто, так получалось, так хотелось. В целом напряжение постепенно исчезло, вместе с дымкой неловкости, смущения. Разговоры и раньше были не слишком напряжёнными, когда они спонтанно, устало, забывали о своих, столь бессмысленных в тот момент, «должностях». Но даже так, каждый из них не говорил излишне открыто, боясь сказать лишнего, выдать какую-то глупую, но казавшуюся такой важной тогда, тайну, которой непременно воспользуется противник… Теперь же они, казалось, могли часами обсуждать что-то совсем бессмысленное, не имевшее под собой опасливой подоплёки и скрытности. Они полюбили обсуждение уже привычных мелочей, частей быта, по типу звёзд и созвездий на, всегда чуть тёмном, в мягкой дымке, небе, делясь своими маленькими наблюдениями, друг с другом. И также, с горящим энтузиазмом обсуждали абсолютно всё: политику разных стран, разбирали отношения между народами, могли даже посягнуть на королевскую кровь столицы или затронуть собственные семьи, уже позабыв о статусе названых врагов. Мирон начал приглашать, а не затаскивать силой, Микаэля в место, именуемое городом (но крайне сомнительно подходившее под этот термин), и его просто очаровывало то, с каким рвением, бывший солдат начал изучать местный быт, проникаться им. Брюнет даже умудрялся перенимать привычки его экскурсовода. Правда, был всё же более «цивильный», столичный, в отличие от блондина и испытывал весьма часто культурный шок от жизни на Сумерках. Но ко всему можно привыкнуть и Микаэль старался привыкать. Например, теперь ангел тоже держался подальше от стены и своих столичных сородичей: он уже точно знал, что они насквозь пропитаны ложными убеждениями. Мол: «все с Сумерек отвратны и плохи, ещё обязательно смертельно опасны», конечно же, не углубляясь в подробности. Но они в этом не виноваты, это вопрос веры и пропаганды. Микаэль, по правде говоря, тоже так мыслил первое время, но позже открыл для себя мир настоящих «монстров» и вполне обычных жителей, страдающих от своих соседей. Он свыкся с этим порядком, принял его, ибо побывал в нём, но уже не мог, как прежде, смотреть на господ из столицы. Моаг познакомился с ночными вылазками, кражей, контрабандой, с которой когда-то помогал бороться. Типы, с которыми он успел увидеться, были неприятные, но как оказалось не такие уж плохие. Ангел не оправдывал их поступки, осуждал Мирона, но перестал относиться к нарушению законов критично. Особенно после с детьми в ходе таких вылазок: маленькие, голодные и решительные человечки, неумелые и уже повзрослевшие. Они не крали и не меняли чужие секреты, информацию, запрещённые вещи и оружие как мог сделать Мирон, они выживали. Жертвы обстоятельств, без работы и места в жизни, как и некоторые взрослые. И такие ли они плохие после этого? Ангел сам удивлялся таким мыслям. Но одной из немногих вещей, что Микаэлю никогда не нравилась в своём проводнике, была его любовь к азартным играм. Проявлялась она именно в городе и фактически не имела никакого смысла: при необходимости ворон мог покупать или в крайних случаях красть нужные ему вещи. Но здесь была какая-то нездоровая любовь. Моаг не любил такую же черту в своём, казалось, слишком строгом для подобного, отце, отчего и от Марбелла воротил нос. Ворон, в свою очередь лишь снисходительно усмехался, не упрекая брюнета, но и не отказываясь от своих наклонностей. Не бордели же. Так и было, пока ангел не увидел, как маг одерживал очередную, судя по возгласам, сокрушительную победу, с завидно довольным, властным выражением лица и искрящимися глазами. Это были искры тех повёрнутых людей, действия которых восхищали и пугали одновременно. Мирон убивал с таким же взглядом. А платой за игры почти всегда была информация, которую Марбелл брал вместо не слишком полезных денег, или некоторые товары из контрабанды, например, чёртов табак. Вот его было правда сложно достать даже воруя: люди делали это первыми. «Не порть мне наслаждение от игры своим лицом или я выкурю весь этот мешочек на тебя» - угроза, которую брюнет решил не испытывать во имя своего новоприобретённого здоровья. И не только своего. Да и в целом, ангел не мог привыкнуть к причудливому запаху из трубки мага: слишком он был… неправильным. И только позже узнал, из-за чего он был таким: табак на материке не растили, а стоил он просто бешеных денег и имел слишком большой спрос, так что его малую часть мешали со всем, что можно было скурить во имя экономии. В этом были и плюсы. Пусть и маленькие, но были. К примеру, как оказалось, табачная смесь Мирона могла быть весьма хорошим обезболивающим, которое в сухом виде время от времени жевал Микаэль. Состав он даже не пробовал узнать, но по вкусу это было не слишком приятно, но не омерзительно, а иногда везло пробовать эту смесь без табака. Марбелл, на удивление, тоже учился у своего уже не пленника и не подопечного, но, казалось бы, друга, многим вещам. Например, некоторым медицинским примочкам - секретам истинного, выученного этому лекаря. Да, ворон и сам неплохо справлялся с ролью импровизированного врача, он, в конце концов, как-то выживал на Сумерках несколько лет, да и Микаэля выходил, но многие вещи были для него в новинку. В полезную новинку. Также Моаг достаточно хорошо разбирался в оружии, так что помогал Мирону в обновлении его, уже достаточно старого снаряжения, показывал новые для мага приёмы борьбы и, совершенно несвязно с такой натурой, был невероятно творческим человеком. Даже больше! О-о, он был буквально волшебником с маленькими, хрупкими деталями в руках из которых составлял удивительные, казалось, живые вещи. Он мог вдохнуть душу даже в рукоятку ножа, мастерски орудуя резаком. Это было несравненно с чем-то покупным. А когда берёшь их в руки, по ощущениям они напоминают детские поделки, такие же тёплые и с крупицей души, но гораздо более ценные и аккуратные. Мирон восхищался этими творческими навыками не меньше, чем боевым искусством ангела, только в отличие от боя делать что-то настолько завораживающее сам он не умел. Только украшения, но это было редко и неправда. А ещё Микаэль готовил потрясающие десерты. Ворон и сам славился своими навыками готовки всего, чем можно наесться, и, хотя сочетания ингредиентов могли привести к шоку многих людей, еда у Мирона была всегда вкусной. А вот со сладким были некоторые трудности: маг ненавидел возню с выпечкой, а составные рецепта почти всегда были слишком липкие и длительные в приготовлении, так что Марбелл обходился простыми фруктами или совсем несложными блюдами. Но не после появления ангела, который, встав на ноги, быстро освоился на чужой кухне. Примерно тогда же Мирон узнал про сестру Микаэля, Адель, девушку, ради которой он учился готовить и мастерить. Ворона это умиляло, он невольно вспоминал о своей сестре, но это были видения мимолётные. Рассказы брюнета о семье веяли особым теплом, которое, однако, остывало при упоминании отца. Плохие моменты, связанные с семейной жизнью и отцовской любовью брюнет старался не освещать, но по его лицу, точнее, глазам, как бы он не старался молчать, читалось всё слишком явно. От любви до ненависти. Буквально. Мирон же про своих родственников старался не говорить. Точнее, не хотел, для него было болезненно вспоминать некоторые моменты, но так вышло, что Микаэль всё же добился своего. Услышал пусть сжатый, но рассказ из жизни ворона. Он узнал ответы на многие вопросы, которые задавал в первый месяц их знакомства. И воспринял ответы весьма сдержанно, искренне. Сказать честно, мужчины, живя такой жизнью, спустя какое-то время начали не только доверять друг другу, но и чувствовать в каждом то, чего не было в них самих. Будто они являлись почти идеально подходящими деталями друг для друга. Хотя прошло не так уж много времени сначала совместного быта. А вот с момента их первой встречи прошло около года. Малый срок, ведь время на Сумерках текло иначе. Они не считали, но примерно так оно и было. В честь этого маленького юбилея и того, что крылья Мирона почти перестали докучать, он решил вновь привести ангела на место его неудавшегося полёта. Последний не совсем понимал, зачем это, Микаэль больше не возвращался к тому отрыву и уже был готов прощаться с материком, но объяснения альбиноса не заставили себя ждать. Точнее, объяснений не было, Микаэль всё увидел своими глазами, ещё на подходе. Душистые цветы невиданной красоты засыпали поляну недалеко от обрыва, а небо было на редкость чистым и грело лучами заходящего солнца. Оно беспрепятственно окрашивало даже дальние морские воды, преображая цвет с привычно чёрного на нежно-оранжевый, с какой-то ноткой фиолетового по краям. Погода была хорошая, и даже назойливый ветер не беспокоил своим присутствием. Чарующее зрелище. Растения тоже приобретали другой вид, деревья мирно шелестели своими массивными кронами, не вызывая привычного чувства отчуждённости и холода, даже напротив, казалось, они мягко накрывали землю своей листвой, распустились некоторые цветы, впитывая в себя столь редкий солнечный свет, усыпая нежными красками поляну и куски скалистого обрыва. Казалось, ангел в тот момент невольно задержал дыхание, заворожённо наблюдая за природной красотой. Это был крайне редкий вид на Сумерках, поэтому, выйдя из транса и оглянувшись, Микаэль увидел чуть поодаль от себя лучезарную улыбку ворона, который, недолго думая, и не произнося ни слова, взял аккуратно, но уверенно, своего спутника за руку и потянул за собой к отвесной скале. Моаг не сопротивлялся. Они остановились уже у края, где Мирон, утягивая за собой, опустился на мягкую траву недалеко от кучек цветущих цветов, с небольшим весельем наблюдая за неуверенно садившимся рядом ангелом. Микаэль находился почти вплотную к ворону, не зная, куда себя деть, а удерживающая ранее рука сейчас мягко накрывала сверху, заставляя Моага чуть смутиться. Это не было противно, но это было необычно, прикосновения ощущались почти невесомо, хотя Мирона, судя по всему, это положение совсем не смущало. Немного поёрзав и подумав, ангел не стал менять положение, вздохнул, выравнивая дыхание, и устремил взгляд к небу. Начинало смеркаться, проглянули первые звёзды. Они не говорили, уже полноценно наслаждаясь тихим пением вечерних птиц, и наблюдали за меняющим свой цвет небом. Оно казалось сюрреалистичным, мимолётным миражом, но причудливая игра света, подобно краскам на холсте, в чужих развивающихся волосах говорила что нет, это всё-таки реальность. И она прямо под носом, заманивает и очаровывает. Мирон видел такой закат не в первый раз, это было ежегодное событие, но впервые за многие годы смотрел на него с кем-то не из семьи. Чужое присутствие меняло восприятие в лучшую сторону, а на душе теплело, когда альбинос чуть поворачивался и ловил восхищённый взгляд ангела совсем близко. Да, такого в столице нельзя увидеть, это местное достояние, точнее, местный праздник. Но Микаэль об этом не знал, а Мирон просто решил немного удивить своего хмурого сожителя. И это удалось. Глаза Микаэля сейчас отдавали не изумрудами, а маленькими рубинами на фоне зелени, уходящее солнце невероятно красиво выделяло чужие веснушки, преображало бледную кожу и ласково играло среди пушистых каштановых волос, оттеняя их алым. Микаэль смотрел больше на игры света неба и моря, но заинтересованный взгляд не упустил, и невольно, почти случайно ответил тем же. Это показалось ангелу немного забавным, ведь лицо напротив уже до безобразия знакомое, ничего нового в нём нет, кроме, возможно, выражения лица, тёплого, спокойного. Но сейчас атмосфера играла своё и чужой взгляд приковывал, заставлял мимолётно, но вдумчиво разглядывать каждую деталь чужого лица, раскрывшуюся в ином свете. Странная магия без крупицы волшебства, почти опьяняющая. - Тебе идёт этот цвет.- Мирон мягко усмехнулся, прекращая их недолгую игру в гляделки, и повернул голову к уже почти тёмному небу. Микаэль также очнулся от небольшого транса, подмечая красный оттенок на себе. - На самом деле сейчас такой вид из-за праздника в честь бога Смерти.-бархатным голосом начал ворон. Моаг тоже устремил взгляд к горизонту, слушая. - В этот день, каждый год, а иногда два, местные обитатели могут насладиться тем, чего их лишили. Магией и красотой истинной местной природы.-Мимо пролетела едва мерцающая бабочка.- Сейчас связь с духами и источниками магии наиболее высока, поэтому год назад ты прилетел в это же время.-маг окинул взглядом профиль ангела. Красивый. - Но суть праздника далеко не только в этом. Этой ночью люди, и не только, открывают перед другими свою, скажет так, истину. Это может быть что угодно, скрытое внутри. Как местная природа наполненная магией, но скрывающая это под куполом барьера, или всегда тёмное небо, за которым прячется такой вид. Ты понял.-Микаэль и впрямь понял, но он не разу не слышал об этом празднике и не совсем понимал к чему ведёт его собеседник. - Считай это прихотью бога, но этой ночью нельзя врать ни себе, ни окружающим. По сказаниям если этого не придерживаться, можно навлечь на себя беду.- мягкая усмешка,- я не верю в это, но природа моей магии идёт от Смерти, так что я не хочу проверять правдивы ли эти сказания, так что, позволишь отрыть тебе одну маленькую истину?- Мирон внимательно смотрел на брюнета в ожидании ответа. Микаэль обдумал услышанное, отметил мерцающие в темноте белые волосы и тихо сказал, улыбаясь уголками рта: - Если это совместимо с жизнью, можно. Не хочется умереть от твоей руки в такой момент.- в ответ послышался смешок, Мирон встал, переместился и оказался напротив, расстояние буквально пару шагов. -Ну не знаю, как по мне вышла бы красивая смерть. Задушить и сбросить со скалы. Падение ангела - отличное название для какого-нибудь стиха на этот счёт.- Ворон, смотрящий на море, был и впрямь достаточно близко и при желании мог бы это провернуть, но Микаэль лишь со спокойным интересом наблюдал: не было агрессии ни в чужом взгляде, ни в голосе. - Так что ты хотел сказать?- Вновь ставшие зелёными глаза отметили мимолётную неуверенность в чужих движениях. - Сейчас: не убей меня после этого.-расстояние между ними плавно сократилось, Моаг уже вопросительно глядел на приближающегося ворона, чувствуя какой-то подвох. Это чувство абсолютно не ослабло, когда бледное лицо оказалось напротив его собственного, он даже предпринял попытку чуть отодвинуться, но ему этого не позволили, прижимая своим весом. Всё случилось… нет, не быстро. Мирон провёл рукой по чужим волосам, убирая их с лица, мимолётно коснулся кожи и, что-то пробормотав, подался вперёд, касаясь губами чужого лба. Сердце Микаэля, кажется, пропустило пару ударов и начало их восполнять чуть выше нормы, мозг как по щелчку выключился и не совсем понимал, как реагировать на происходящее. Мирон, чуть удивившись отсутствию побоев и резкого сопротивления, несколько осмелел, уже полноценно дотрагиваясь до чужого лица, и, отбросив стыд окончательно, мягко накрыл чужие губы своими. Ангел дрогнул, ошарашенно смотря на чужие прикрытые глаза, дыхание перехватило, но противно… не было.