"Приди, приди, я твой супруг"

Светило нежаркое послеполуденное солнце. Лето уже прошло, и в господских садах собирали на редкость богатый урожай алтайских анисовых яблок. Стройные, русоволосые крестьянки в высоких, разукрашенных бисером кокошниках жали рожь. Или пшеницу… В общем, что там такое русские князья и бароны выращивают. Юный господин в новеньком кадетском мундире с широкими малиновыми лампасами на форменных брюках и шапке с блестящим козырьком готовился преподнести своему уважаемому наставнику только что написанные стихи, сочиненные по случаю праздника сбора урожая. - Хакуби, ты ведь настоящий самурай? Лениво-томительный ход воображаемой истории юного аристократа прервал тоненький голосок некстати напомнившего о себе Акиичи. Хакуби вздохнул и перевернулся со спины на живот. Лежать на траве, глядя в высоко синеющее небо, подобно страдающему от непонимания и неясной русской тоски Болконскому с некоторых пор стало его любимым созерцательным времяпрепровождением. Воображая себя поэтом Ленским, целящимся в Онегина из дуэльного пистолета, Хакуби прикрыл правый глаз, потому что он был левша и коротко, но деловито объяснил. - Самураи – это почти что слуги, а мы, люди из древнего рода Ширакава являемся аристократами. Наши изначальные предки были вождями родоплеменных общин, а самураи просто нанимались к ним на службу. - Значит, если бы ты был рыжеволосым гайдзином, то считался бы вроде как «джентельмен»? - Джентльмен, - автоматически поправил запутавшегося в непривычных терминах мальчика Хакуби. Акиичи мечтательно кивнул и, сияя в некоторой степени даже одухотворенным лицом, продолжил светскую неторопливую беседу. - А я, предположим, был бы простой крестьянской девушкой… Хакуби попытался вообразить как из нескладного и тощего Акиичи волшебным образом вылепливается что-то такое же, бледное и востроносое, но с намеком на женскую грудь и попу. А Акиичи продолжал. - И вот однажды, допустим, я такая гуляла в полях… «В березках», - машинально дорисовал картину раздольной русской усадьбы несостоявшийся юный барчук. - Вот представь, будто я скромная и довольно бедная, простая девушка. Возвращаюсь вечером с охоты…то есть с рисового поля, где собирала урожай. А ты, допустим, владелец всей здешней земли, молодой и красивый князь. И вот возвращаюсь, я скажем, однажды с поля, а навстречу мне ты. А я такой весь в узорчатом женском кимоно и с такой высокой прической, на маленьких деревянных сандалиях - «сабо», мысленно добавил Хакуби – в общем так что ты не удержался в рамках приличия и меня обесчестил… Хакуби даже подскочил от неожиданности и чуть не проглотил сорванную травинку: - С чего это ты думаешь, что если б я тебя повстречал, то непременно сразу же обесчестил? Я же аристократ и умею держать себя, когда надо в руках. Бледненький Акиичи от волнения раскраснелся и даже вспотел. - Значит, ты считаешь, что если б я был девушкой, то у окружающих, даже тебя, не возникло бы желания меня обесчестить? Хакуби заподозрил во всем какой-то хитровъебанный подвох, и начал издалека и очень осторожно вникать в самую сущность вопроса. - Обесчестить – это значит взять силой, против воли и желания самого человека. Скажи, разве этого тебе бы по-настоящему хотелось? Акиичи скромно опустил глаза и кокетливо взмахнул выгоревшими ломкими ресницами. - Ну, разве девушка о таких вещах может откровенно намекать? Это юный господин должен воспылать всепоглощающей страстью и овладеть, как там говорится, инициативой. - А если аристократ, то есть я, не хочу овладевать и вообще, за нормальные здоровые семейные отношения? И потом, это же такая эмоциональная и психологическая травма! Но Акиичи, оказывается, все глубоко и тщательно продумал. - Сначала юный аристократ воспылал неземной страстью и удовлетворил свое похотливое желание, а затем он раскаялся, и, как честный самурай, то есть, как порядочный джентльмен он на ней, то есть на мне, будто бы девушке, женился. Хакуби вздохнул. - Знаешь, Акиичи, что-то ты слишком все закрутил. Аристократ, помещик, крепостная девушка…Все слишком сложно. И аристократы не влюбляются в бедных крестьян, ну, во всяком случае, не женятся. Но хитрюга Акиичи все предусмотрел, и даже где-то в исторической матчасти поднатаскался. - Ну, тогда, мне, как бедной и обесчещенной крестьянке придется выйти замуж за какого-нибудь бедного крестьянского пастуха. Но после свадьбы девушка отдаст молодому господину право своей брачной ночи. Изворотливый Акиичи упорно пытался склонить добродетельного Хакуби на путь разврата, содомии и другого вселенского зла, но Ширакава, столь же изобретательно и отчаянно сопротивлялся. - Право брачной ночи – это вообще не совсем подтвержденный средневековый миф, доисторический вымышленный пережиток. - Значит, по-твоему, только я хочу воспользоваться древним священным правом?! Друзья сердито уставились друг на друга с насупленными и рассерженными лицами. - Пойду-ка я, малину пособираю. Оскорбленный в своих лучших и, почти добродетельных чувствах Акиичи дипломатично ушел «в закат», придумывать новую убийственную стратегию по соблазнению недогадливого тугодума Хакуби. Хакуби лег на траву и вскорости сам собой перенесся опять в сибирскую помещичью усадьбу. На этот раз он сидел за великолепным блютнеровским роялем и играл в четыре руки с неким господином Е. на ежегодном уездном балу. К несчастью, к господину Е. настойчиво стал подбивать клинья другой более взрослый и высокопоставленный господин. Слишком юному и неопытному в таких делах Хакуби пришлось как бы самоустраниться. Так что Хакуби в итоге остался один. Оставалось писать стихи, музицировать в одиночку на рояле и барочной лютне. В утешение самому себе, он с безупречным попаданием в «ноты и тон» мысленно пропел: - Сердечный друг, желанный друг, приди, приди, я твой супруг… Насчет того, кому отдать свою первую брачную ночь он ни капельки не сомневался.