Игра Тоджи

Тоджи пришел в себя раньше, чем открыл глаза. Сперва он прислушался к ощущениям, стараясь, чтоб дыхание оставалось таким же ровным и глубоким, как у спящего. Не шевелясь, определил, что связан и привязан очень хорошо. Широкие ремни не причиняли боли, но и порвать их невозможно. Голова ощущалась ясной. Какой бы наркотик, или шаманская техника, на него не повлияли, тело справилось без последствий. Самым странным и неприятным было упругое кольцо во рту и растягивающие рот фиксаторы, не дающие сглотнуть, вытолкнуть Перечервя, освободиться, и понять, наконец, какого хрена он голышом расположен на стуле. Хотели бы пытать, давно бы уже пытали. Тоджи открыл глаза медленно, имитируя расфокусировку и несознанку, осмотрелся. Он увидел блядского Зенина Наойю, слишком близко и слишком довольного, и все встало на свои места. - Я же сказал, что хочу тебя. А я всегда получаю, что хочу. Красавчик вышагнул в круг света, словно позируя для фотографии, посмертной, если судить по поступкам. Напоминать о себе Зенинам Тоджи не хотел, убийство Наойи слишком глупый шаг, чтоб с ним торопиться, следовало обдумать ситуацию. Он закатил глаза, позволяя голове безвольно опуститься на грудь. Найоя приблизился и ласково убрал с лица Тоджи заслоняющие его волосы. Он погладил мужчину по виску, замирая от восторга. Не ожидав нежности, Тоджи позволил себе немного удивиться и «прийти в себя». Зеленые взгляды пересеклись. Вопреки желанию Наойи, Тоджи не торопился смотреть ему в глаза испуганно и недоуменно. Могучую фигуру не унижали ни поза, ни нагота. Тоджи даже не таращился на него с гневным вызовом, ощущаясь отдыхающим, расслабленным среди туго затянутых, притертых к коже, ремней и удерживающих их колец, будто существовали они в разных мирах. Если приглядеться, то Тоджи казался слегка заинтересованным, ждущим, когда же начнется развлечение. Или так свет падал, а на долю Наойи в выражении лица Тоджи не выпало ничего. - А ты по мне скучал? Вопреки ожиданиям Тоджи, Наойя не стал ему угрожать. Вместо этого, пощекотав дыханием ухо, он губами заелозил по шее, оставляя остывающие влажные следы. Потом укусил. Не сильно, но и приятного мало. Наойя думал иначе, он присосался к напряженной шее, захватывал кожу, прикусывал ее и тянул, наслаждаясь горячей плотностью под языком. Он целовал шею, перешел к острой грани подбородка, характерной зенинскому семейству и лизнул растянутые губы. Верхнюю, потом нижнюю, целовал неистово, выискивая контакта с Тоджи, стремясь уловить его реакцию, не получая ее и сатанея в процессе. Тоджи почувствовал, как растворился на его губах холодок от сережки в языке Наойи, металл нагрелся и больше их не разделял. Наойя на мгновение зажмурился. Какая фантазия увела его в свои вязкие объятья? Что пленник целует его в ответ, готов ласкать и любить, а ремней между ними не существует? Оторвавшись от рта, Наойя присосался к шраму, выделяющемся на бледной натянутой коже. Потрогал его, сунул пальцы в кольцо, в попытке ухватить язык… Раздался, конечно, не скрип резины под натиском челюстей Тоджи, не лязг, но напряженность материала сообщила достаточно. Наойя одернул руку и рассмеялся своим опасениям. Без размаха он ударил Тоджи по безупречной челюсти, и еще раз. Рассадив костяшку о крепление, досадливо скривился и ударил снова. А потом прижался губами к покрасневшему месту удара, не умея сдержать стон. А Тоджи… Подмигнул ему поверх напряженного рта. Высунул язык и облизал разбитые губы, особенное внимание уделяя металлическому кольцу. Язык Тоджи был отвратительно длинным и подвижным. Наойя понял, что дрожит. Не от холода, или злости, от чего-то внутреннего, непонятного, и как бы он ни старался в руки себя взять, не выходило. Пальцы скрючивались и не подчинялись. Грудь сдавливало нервным смехом, стремящимся наружу. А Тоджи наблюдал его ломку с удовольствием. Не стеклянный взгляд мученика, где уж там! Тоджи смотрел на него почти дружелюбно. Что за гадкий взгляд! От раскосых зеленых глаз тошнило, от внимания его тошнило, от порочной червоточины, которая не давала Тоджи оказаться в полной чужой власти, от того, как мучительно стояло на него. От всего. Наойя едва сдерживался от визга. Его возбуждали ремни, вдавленные в кожу, и красные полосы там, где они сместились. Металл во рту, капельки пота на виске. И челка, вновь падающая на глаза, эти черные неровные пряди. И то, как жестко собрались соски на огромной груди. Твердые, темные. Наойя зажал шарик сережки зубами и подумал, что нужно было приготовить иглы и колечки. Причинить боль и подчинить себе еще немного чужого тела. Иглы бы вошли в плоть, пронзили бы ее. Через боль, через кровь, но добраться, достучаться до Тоджи сквозь его равнодушие. Пока Наойя обошелся зубами. Он не мог оторваться от жесткого тела в его полной власти, тела, которого желал касаться с тех пор, как ему исполнилось пять, он опускался ниже и наконец накрыл ртом член. Тоджи оставался так же неподвижен и расслаблен, но плоть наливалась кровью от каждого заглатывания. При внешнем несопротивлении, под языком Наойи он ощущался высеченным из камня, копящего огненную лаву. Наойя еще раз прошелся языком по головке, нагретая сережка быстро остывала на воздухе, Тоджи переживал сиротский холодок вокруг возбужденного члена, но не казался сильно расстроенным. Пальцы тронули основание члена и легко сжали, вычерчивая вокруг невидимую нить. - Чувствуешь? – вкрадчиво спросил Наойя. - Проклятую энергию? Теперь Тоджи Зенин кончит только, когда я разрешу. Наказание за твою надменность. Тоджи очень сильно пожелал свернуть ублюдку шею, но не мог даже выразить это словами, чтоб не казаться смешным. Он качнул плечом, передавая полное равнодушие к такому повороту. Наойя скинул с себя тонкое кимоно, красуясь. - Все еще недостаточно хорош для тебя? Недостаточно. Тоджи не выглядел впечатленным поджарым телом. Даже, когда Наойя обхватил его ногами, ерзая, опускаясь на колом стоящий член. Зеленые глаза смотрели почти не мигающе, но ничем более, своего напряжения Тоджи не выразил. Плевать ему было на Наойю, он не воспринимал его всерьез никогда и не собирался начинать. Жадно пожирая его пренебрежение, Наойя искрил за двоих. Он бы все отдал за ласки, за грубость, за признание, что он не пустое место, не всего лишь человек из клана Зенинов, от которых Тоджи пытался отмыться. Нервозность не давала в полной мере наслаждаться властью. Трахая Тоджи собой, Наойя лишь глубже вгонял понимание, что не победит. Тоджи ждал. Игнорировал, как мучительно пульсирует член, получающий все, кроме разрядки, и ждал. Он чувствовал, как по подбородку стекает вязкая слюна, что челюсти сводит судорогой, как сжимается вокруг него горячий Наойя, готовый кончить. Хотя ему бы хватило и меньшего, он просто упрямился, характер показывал. Острые ногти впились в плечи, триждысукаблядский кузен изломанно замер на нем, закидывая голову и прижимаясь к груди, размазывая между их телами сперму и пот. Тоджи коротко качнул головой, чтоб выбеленная макушка не выбила ему зубы. Но Наойя растерял весь задор. Бледнее обычного, с алыми накусанными губами и бешеными глазами, он тяжело дышал и несколько раз протягивал руку, будто желая избавить Тоджи от намордника, всякий раз опуская ее. В конце концов сам он, лишенный обычной упругой игривости, опустился перед Тоджи и устроил голову у него на коленях, еще не остывших от шлепков задницы Наойи. Наойя обхватил Тоджи в жалкой пародии на искренность и замер, заполучая последние секунды насильной нежности. Как давно он освободился и чего ждал? Расслабленный и обезволенный, Наойя не обратил внимания, что Тоджи над ним шевельнулся. В оглушающей тишине мозг расшифровал шуршание слишком поздно. Тоджи запястьем с красным следом вытер губы, освобожденные от унизительного кольца, ковырнул засохшую корочку в уголке рта, проверил целы ли зубы кончиком языка, и потянулся лениво, сочно. И рывком подволок к себе опешившего Наойю за предплечье, к кривой ухмылке, обнажающей оскал до самых десен. Недоброе лицо Тоджи приближалось, Наойя засучил ногами, но не мог упереться, а только смотреть на свое отражение в черных зрачках. Зажмурившись, Наойя вцепился в схватившую его руку, испытывая парализующий ужас от того, как глубоко в него проникает язык Тоджи. Не давая вдохнуть и отодвинуться, Тоджи присваивал его рот, целуя горячо, властно и медленно, сводя с ума смесью страха и неверия, что происходящее – реальность. Тоджи целует его сам и это все, о чем он мог мечтать, а боль в стиснутой под пальцами коже не стоит внимания. Когда Тоджи перестал насиловать его рот, Наойя с мучительным постаныванием потянулся к нему, не желая этой остановки, но решать было не ему. Тоджи небрежно отпихнул его и поднялся на ноги, растирая запястья. На обоих плоть оказалась глубоко истерта, будто в состязании прочности проиграли кожаные заговоренные ремни. Наойя с колен видел, что стояк Тоджи все еще сдерживается проклятой энергией. Может быть Тоджи еще захочет… Наойя поцеловал его, освобождая от невидимого контроля. И услышал над головой фырканье. Тоджи не удержался от смешка над красивым мальчиком семьи Зенин, униженно готовым на все и оставшимся разочарованным, даже получив свое. Не оправдав его надежд, Тоджи сделал шаг мимо Наойи. - Тоджи. Тоджи склонился над замершим Наойей. Он ожидал, что рука Тоджи сомкнется у него на горле, почти хотел этого, но Тоджи просто щелкнул его по носу. Без улыбки, без гримасы, короткое касание и оно не значило ничего. Наойя был для него менее важен и интересен, чем поиски штанов. Не найдя в доступности своей одежды, он поднял кимоно Найои, тряхнул его, расправляя и обмотал вокруг пояса, как банное полотенце. Кимоно не скрывало, что Тоджи все еще был возбужден. - Тоджи… Сколько приглашающего может быть в тишине, которая наполняется захлебывающимся дыханием и сглатыванием, когда терпеть уже невозможно? Наойя прижал ладонь к затылку, стараясь потушить боль в корнях волос, где рука Тоджи будто стремилась его оскальпировать, и понял, что улыбается. Улыбка ползла к щекам, сводя мышцы болезненной судорогой, Тоджи расплылся влажным пятном. Тоджи озадаченно смотрел на Наойю, заходящегося в истерическом смехе, в который раз думая, что все Зенины двинутые. Что-то с самого рождения в них было безнадежно нарушенным и исправлению не подлежало. Привычным движением он тронул шрам на губе, первый штрих к картине мира вне клана Зенин. Двигать языком все еще было тяжело, а ранка на губе закровоточила, так что Тоджи сплюнул себе под ноги и пошел прочь, ожидая, что в спину ему прилетят нож или проклятье. Кроме сдавленного всхлипывания ничего не долетело. Считай, день удался.