когда ты в последний раз плакал?

      Любимым способ выпустить эмоции у Ацуши были слезы. Он держался из-за всех сил при каких-то стрессовых ситуациях на работе, особенно если дела касались детей и смертей их родителей, чтобы просто по-человечески не расплакаться. Пугающее ощущение горячей тяги в глазах, сбивающееся дыхание, тягучесть в носу и нарастающий ком в горле. Сила и выносливость позволяла юноше держаться перед свидетелями, а вот уже после — уходил в укромное место, чтобы просто почувствовать себя в безопасности и позволить себе выпустить наступающие на глотку эмоции, которые попутно разжигали пожар тревожности внутри. Парня тут никто не видел, не слышал — а, значит, все хорошо. Коллеги об особенности молодого детектива не знали — или просто не подавали виду — что только успокаивало израненную виной за свое проявление чувств душу. В курсе был только Танизаки, который лишь понимающе вздыхал и приносил гнетущему себя детективу кофе после работы, уютно и как-то грустно улыбаясь, а Ацуши был ему очень благодарен. Тигр все высчитывал ту свою грань, когда он сам переступит границу мягкосердечности и перейдет на сторону хладнокровия.              Еще он боялся повысить голос на свое окружение, окутывая себя страхом, словно одеялом, что от него отвернуться после этого. И в очередной раз, когда соглашался на что-то от коллег, что ему не нравилось, винил себя; за излишнюю доброту и неспособность сказать «нет», боясь их просто потерять, сопровождая это все любимыми слезами в тишине и уюте.              «Интересно, эта особенность, эмоциональность — часть моего характера? Или я просто травмирован?». Такие мысли сопровождались отчаянной улыбкой на лице потерянного мальчика, который только-только начал разбираться в себе.              Чуя был не такой. Мужчина состоял из хаоса и разъяренного крика во времена своей ярости, не сдерживал себя и выпускал эмоции подобный образом. Горячий темперамент требовал своей демонстрации, но не в самой позитивной форме. Часто не на тех, на кого бы следовало. Периодически агрессивно настроенный порыв сознания ощущали на себе друзья, товарищи и близкие, за что Накахара злился на себя еще больше. Слезы он себе не позволял, если не изменяет память, то плакал последний раз прямо перед вступлением в мафию, дальше — ни разу. Он не злился за такое проявление эмоций на Ацуши, но подсознательно завидовал такой особенности тигра. Хотелось накричать на детектива за то, что он так легко делает то, что мафиози не может позволить себе уже несколько лет.              Периодически тот, на ком он срывался — был сам Ацуши. За что Чуя простить себя до сих пор не мог. Он одновременно и восхищался стойкостью своего молодого человека, а иногда — пугался. Хотелось еще больше раскричаться, когда детектив лишь пожимал плечами и мило улыбался в ответ на извинения мафиози. А после рабочих смен печально было видеть опухшие от слез глаза юноши, пугающую спокойность и слушать жалобы на своих коллег, которые заваливали его работой. «Будто они и не видят, что я не хочу этим заниматься». Накахара лишь вздыхал, не имея желания исправлять Ацуши, это было не его дело. Но попутно хотелось разбить лицо и тем самым коллегам, что нагло пользуются доброй душой тигра, и заодно самому Накаджиму, что просто позволяет так себя использовать.              А детектив восхищался манерой Чуи показывать свое недовольство и злость, не во всем, но все же. Мафиози практически невозможно было прогнуть в своих интересах или использовать, многие просто боялись последствий после этого. А ощутить на себе силу гравитации и «огонь изо рта» мало кому хотелось. Ацуши просто хотел научиться отказывать тогда, когда он не хотел выполнять чужое поручение, и повышать голос без дрожащих ноток в нем и опасности разрыдаться перед оппонентом.              Казалось, что эти двое встретились для того, чтобы помочь друг другу и рука под руку выйти вместе на абсолютно новый уровень человеческих чувств.              

***

             — Ты чего …? — Ацуши появился из дверного проема, наблюдая за мафиози, который стучал ручкой по столу. Достаточно ясно, чтобы понять, как он был разъярен.              — Работа, как обычно. Мори не будет улыбаться в ответ на мои крики, он ведь не ты… — прошипел рыжий, сжимая ручку сильнее. А затем, будто осознав, что именно он сказал, добавил:       — Прости, Ацуши. Я просто устал. — Тигр добрый, тигр поймет, тигр простит.              Детектив какое-то время ничего не отвечал, застыв у входа. А Чуя был слишком сосредоточен на своей работе, чтобы заметить, как тот переменился в лице и с чем-то внутренне боролся.              — Знаешь… Когда люди извиняются, то это значит, что они больше не будут поступать подобным образом… — тихие слова разрезали постукивание по столу, после чего Ацуши моментально вскинув брови и испугавшись своего поведения, вылетел из комнаты пулей. А Чуя медленно перевел взгляд на место, где когда-то стоял Накаджима, и замер вместе с ручкой в пальцах, недоуменно моргая.              

***

             — Прости меня. — Отчаянно прошептал тигр мафиози, когда они сидели на кухне.              — За… что? — Накахара в очередной раз застыл от выходки Ацуши, но уже с висящей макарониной во рту, которая, казалось, если бы могла, то расползлась в воздухе в знак вопроса.              — Ну… я… да знаешь ты! — Накаджима в очередной раз устроил парад эмоций на лице, но позитивных там не было. Чуя все еще в ступоре смотрел на оппонента, вопросительно поднимая бровь и мотая головой в разные стороны: — Я поднял на тебя голос, мне жаль… — и, будто подтверждая свои слова, тигр опустил подбородок вниз.              — Ты не виноват и был прав, вообще-то. Моя вина. Да и тебе не помешало бы такое делать чаще…              — В каком смысле?              — Ацуши… это не мое дело, давай просто поедим? — мафиози внутренне сощурился от взгляда тигра, ибо он не предвещал обычно ничего позитивного. Он еще не встречал парня в гневе, но боялся нарваться на него. Но также подсознательно желая вывести того на эмоции, чтобы Ацуши не так сильно страдал от собственного неумения высказывать все вслух.              — Нет. Ответь мне. — «Ого». Накаджима нахмурился и весь сжался. Он будто боролся внутренне. Ну что ж, если тигр ступил на путь собственного исцеления и развития, то Чуя ему будет рад помочь.              — Ты… слишком мягкотелый. Ты не способен отказать коллегам и каждый раз бесишься из-за Дазая по этому поводу, зная, какой он халявщик. Ты… терпеливо улыбаешься, когда я… срываюсь на тебе. Это не нормально… — и, как ни в чем не бывало, Чуя продолжил жевать свой ужин, пытаясь скрыться от набирающего обороты взгляда детектива, который продолжал с чем-то бороться внутренне. И молчать, гнетуще молчать.              — И как ты только связываешься с таким ничтожеством, как я? — придя в чувства, скорее прорычал, нежели сказал, Ацуши, поднимаясь со стола. Чуя удивился и внезапному подъему тигра, и эмоциональной окраске речи. Ибо в ней не звучала печаль, а была самая настоящая… злость. Опомнившись, мафиози поднялся следом.              — Эй, ты куда?              — Домой.              — С ума сошел? Десять вечера, останься! — удивление рыжего тоже сменялось нарастающей агрессией от выходки парня.              — Нет. — Звук шуршащей куртки и аккуратно закрывающейся входной двери. Чуя открыл ее следом, но на площадке никого не было. Тихо выругавшись, он вернулся в квартиру, беря телефон с кухонного стола, и настрочил быстро сообщение, убирая зло настроенные выражения:              «Приди ко мне завтра, пожалуйста».              

***

             — Я… разозлился. — Буркнул Ацуши, подогнув колени под себя на диване в гостиной мафиози.              — На самом деле, я очень рад. Но почему ты ушел, да еще так поздно? Я переживал. — Опустился рядом Чуя. Никто из них друг на друга не смотрел, только перед собой.              — Мне очень…              — …только попробуй извиниться. — Отрезал рыжий и все же взглянул на парня. Тот напрягся, сжался сильнее, охватив себя руками, и был готов расплакаться.              — Нет, я… правда странно повел себя. Я сам тебя спросил о том. И поступил… неразумно. Просто мне показалось, что я за долгое время, если не впервые… разозлился. И не хотел делать это перед… тобой, — голос привычно дрогнул, Ацуши напрягся сильнее. Срочно сдерживать слезы, срочно в укромное место. И когда тигр поднялся, чтобы уйти, Чуя схватил его за руку:              — Не бойся меня. Мне больно смотреть на твои красные глаза, когда я не знаю причину. Я же рядом и не разочаруюсь, если ты будешь говорить со мной четко и прямо, когда тебе что-то не нравится; будешь… настоящим передо мной. Я… понимаю, что тоже иногда поступаю неправильно, ибо знаю, что ты точно простишь меня. Это… не очень хорошо. Я не обвиняю тебя, ни в коем случае, просто… говори, когда тебе что-то не нравится. Я не могу угадывать твои желания. И, как бы эгоистично не звучало, но это поможет мне… контролировать свою злость вокруг тебя. Я тоже не мог сказать, что меня в тебе бесило, ибо считал, что это не мое дело. — Было неприятно произносить подобные слова, ибо они казались крайне противными, отвратительными, унижающими и просто низкими. Чуя сильнее сжал руку Ацуши, будто боясь, что тот снова сбежит. Эмоции переполняли, стыд кричал, что это все неправильно, но мафиози стойко держался, и легонько дернул тигра на себя.              Накаджима отвернулся, но послушно опустился на край дивана. Спустя время всхлипнул, резко вырвав руку из хватки Накахары, закрыв лицо, упираясь локтями в колени. Чуя, недолго думая, потянулся к нему, обнимая за плечи и прижимая к себе вздрагивающего парня. Иногда шептал на ухо всякие успокаивающие и поддерживающие слова, целуя легонько в щеку, задевая слезы краем губ. Пальцы оказались в белоснежных прядях, массируя кожу головы.              Спустя минут пять Ацуши нашел способность в себе начать говорить. Сначала это был виноватый шепот, когда парень жаловался на рабочие проблемы, потом пошли легкие обвинения тех, кто напрягал его работой, а в дальнейшем — чуть ли не откровенные оскорбление на почве злости коллег, которые начинали бесить. Чуя лишь невесомо и поддерживающе улыбался, слушая резкие высказывания младшего, продолжая гладить того по голове, прижав к своей груди. И только после всего агрессивного выступления, Ацуши начал говорить то, что его оскорбляло в Накахаре по отношению к самому тигру. Спокойно, даже уверенно.              — Специально не говорил это в начале… Я не хотел оскорблять тебя на эмоциях. Ты мне важен… И не могу поверить, что ты просишь меня быть с тобой пожестче, — проговорил Ацуши, отдаленно напоминая мурлыканье, поднимая лицо от груди и целуя Накахару в щеку.              — Ты молодец, что переступил через себя, горжусь своим мальчиком! — Чуя, растерявшись, потрепал волосы парня, — ты мне тоже важен. Не бойся меня. И других, буду рад посмотреть, как ты поставишь Дазая на место! — мечтательно хихикнул мафиози и расслабил лицо, когда увидел улыбку перед собой. Не ту, которая была постоянно, когда Накахара извинялся за свои провинности, а вполне себе успокаивающую, без страха быть отброшенным. Поэтому мафиози не сдержался и потянулся к губам напротив, прижимаясь нежно, без сильного напора. После ощутил, как руки обняли его за шею.              — А ты, когда плакал в последний раз?              — Ну… в лет пятнадцать, — усмехнулся Чуя, не ожидая подобного вопроса.              — Почему?              — Эм… ну… — а почему, собственно? Он не особо задумывался. Просто отрезал от себя эту часть. Негласно принял правило, что плакать это все равно что быть уязвимым, а это плохо, — я не знаю… Боязнь выглядеть глупо? — нервно засмеялся мафиози и погладил тигра по щеке.              — Я выглядел глупо? — тигр нахмурился, а Накахара сильнее напрягся.              — Н-нет же…! Тебе можно, а мне… Это настоящая манипуляция, Ацуши!              — Никакой манипуляции. Просто соответствующий вопрос, если ты воспринимаешь слезы, как что-то слабое.              — Я могу защитить тебя в такие моменты и обеспечить безопасность! — тревожность нарастала, и мафиози начинал привычно повышать голос в попытке защититься.              — Я тоже могу тебя защитить и обустроить тебе безопасность. — Ацуши не отступал и потянулся к лицу напротив, целуя невесомо в лоб.              — Я знаю, но я просто… не могу себе это позволить… Ты не понимаешь. — Максимально уходил от вопроса Накахара, втыкнувшись лбом в плечо Ацуши, обнимая его за поясницу.              — Так объясни, — прошептал тигр, отчего мафиози лишь сильнее напрягся и фыркнул, — ладно, не говори, если не хочешь. Просто подойди ко мне, когда почувствуешь, что тебе морально плохо, а не повышай на меня голос. Пожалуйста, Чуя.              Накахара распустил замок рук с поясницы и начал пальцами подниматься по спине Ацуши, прижимаясь к нему сильнее. На его плечо опустил подбородок. Накаджима крепче заключил в объятия в ответ и начал целовать его щеки, медленно спускаясь к шее.              — Не могу обещать, что это случится…              — Я верю в тебя, — промурлыкал Ацуши, слегка прикусывая нежную кожу, отчего Чуя зашипел.              

***

             Но это, все же, случилось. Не быстро, а спустя нужное время. Оказалось, что даже грозные мафиози и исполнители не имеют иммунитета перед огромной работой без выходных продолжительное время. Даже Накахара Чуя. Когда понимаешь, что настолько устал, что хочется просто уткнуться в чье-то плечо и начать жаловаться, унижаться, выставлять голую шею под удар. Когда повышенный тон разговора больше не унимает агрессию, а лишь порождает желание расплакаться, упасть на колени посреди серьезного собрания, просто спрятаться от всех проблем, и побежать к Ацуши, своему Ацуши. Побежать унижаться, в понимании Чуи. Конечно же, это не относится к самому тигру…              Накахара лишь напишет сообщение Накаджиме длиною в пару слов в свой наконец-то наступивший за долгое время выходной, ломая собственную гордость:              «Приезжай, пожалуйста, мне нужна твоя поддержка».              Он знает, Ацуши выполняет свои обещания, он приедет, поддержит. Даже почти было не стыдно и не страшно за осознание того, что рыжий позвал тигра, чтобы поплакаться. Но нехорошие ощущения в момент улетучились, когда на пороге возник Ацуши с упаковкой печенья и бутылкой вина, подаренной самим Накахарой.              Но сомнения возродились, когда спустя милое общение мафиози начал рассказывать причины своего морального расстроенного состояния. Ведь не нужно жаловаться, просто перетерпи. Эмоции резко бегали от черного к белому, от идеализации своего поступка до полного его осуждения. Не ожидая от себя, Чуя унял бешеную гонку чувств внутри себя, когда ладонь тигра коснулась его щеки и нежно огладила пальцем, когда сам парень уютно улыбнулся напуганному Накахаре. Проходя мимо череды своих эмоций, Чуя уткнулся в плечо, закрывая глаза волосами. И просто продолжил говорить, не пытаясь остановиться, когда чувствовал дрожь голоса. Старался держаться стойко перед наступающими ощущениями, бойко бьющимися внутри чувством стыда и горячими слезами сначала в глазах, а затем на своей щеке; или, когда все вместе — слезы, дрожащий голос, вымолвленные слова — смешивались воедино, создавая очень уязвимое состояние. Чуя просто хватался за Ацуши, сжимал в пальцах его рубашку, пытаясь заглушать себя, но не получалось. И был безумно благодарен тигру, когда тот гладил его волосы, плечи, спину, напряженные пальцы, беря в свои руки. И шептал слова поддержки.              Был благодарен, что он просто есть. За то, что научил в чем-то не бояться самого себя. Ровно, как и Ацуши Накахаре.