октябрьские, хотя, может, всё ещё ноябрьские листья

«Он живёт один, не творит зла и имеет немного желаний. Как слон в слоновьем лесу». Тэхён откладывает ручку в сторону и клеит стикер с надписью на форзац книги. Новая книга, новый набор стикеров. Тэхёну каждый раз приходится их покупать, потому что того, что он хочет сказать Чонгуку, гораздо больше, чем стикеров в упаковке. Завтра они должны обменяться этой парой книг, а Тэхён ещё даже не начал читать. Смотрит на обложку — «Из дневников» Франца Кафки. Такое точно нельзя откладывать в дальний ящик. Под звуки соседних сонных улиц у Тэхёна возникают новые вопросы и появляются новые ответы. Порой он даже фиксирует моменты их возникновения карандашными фразами «охуеть блять» на полях книги. Куда катится моя голова? Наполненная идеями, голова Тэхёна катилась на дно. Куда ещё ей было катиться? Он собрал рассыпанные листы бумаги — всю ночь искал смысл среди строк. Не смысл жизни, и уж точно не смысл человечества, он прекрасно знал ответы на эти вопросы. Но с рассветом, в то время, когда солнце нетрезвыми шагами карабкается на небо, весь смысл уходит. Остаётся только он один, как никогда прежде ощущая себя собой. — Ким Тэхён, — голос профессора, который окликал Тэхёна, выглядывающего из окна комнаты общежития. — Твоя работа снова заняла первое место, мои поздравления. Гордость нашего факультета всё ещё лучше всех, да? Жду сегодня на лекциях, не забудь принести это… Ну, сам знаешь, — махнув рукой, он ушёл в сторону кампуса. Тэхён не сводил пустого взгляда с восходящего солнца. Он знал, что за работу он написал на тот конкурс. И, разумеется, знал какие и для кого работы он должен принести профессору. Хотя, что тоже разумеется, предпочёл бы никогда не знать. Ну, по крайней мере, без денег в этом университете он никогда не останется. Его тошнило от того, каким человеком его считает этот напыщенный хмырь, от того, каким человеком этот самый хмырь является, от того, что они вообще знакомы и всё ещё вынуждены пересекаться. Такие люди никогда не поймут значимость мерцающего экрана ноутбука в три часа ночи и уют взъерошенных волос, материальность звучания струн гитары и касания клавиш фортепиано. У них никогда не увидишь этого взгляда, который скрывает в себе знание о бесконечности вселенных и бессмысленности мира. Их существование — то, о чём Тэхён предпочёл бы не знать. Но, возможно, тошнило его просто так, как нередко бывало после бессонных ночей. Необходимо встать и полить цветы. Записка, торчащая из одного горшка, гласит: «перестань морально разлагаться», из другого: «я не разлагаюсь, я просто так выгляжу». Когда-то он боялся. Боялся стать, как эти люди, боялся оглохнуть и ослепнуть, боялся перестать чувствовать, но потом осознал, что есть что-то внутри него, что говорило, что он — это он, что полностью является собой. И это маленькое что-то, его собственное «я», с которым он знакомился долгие годы, заставило его начать полностью доверять самому себе. Не только красота, но и хаос в глазах смотрящего. Тэхён искал себя, а нашёл и себя, и Чонгука. Теперь он спокоен. Необходимо обследовать комнату и разыскать потерявшийся носок. Но, как всегда, находились только клубки пыли, горстки пепла, оторванные этикетки и старые фотографии. На одной из них Чонгук своим полароидом сохранил улыбку Тэхёна и лучи солнца, запутавшиеся в его кудрявых волосах. В тот день они решили, что больше не могут смотреть на всё это дерьмо и уехали на первом попавшемся автобусе загород. Потерялись, вымазались, бежали и много смеялись. Парень вложил фотографию между страниц, приписав внизу «руки на стол», и вышел в коридор. В одном бежевом носке, и одном — розовом с уточками. Оба потеряли пару, но всё ещё не потеряли Ким Тэхёна. Шурша опавшими ноябрьскими, хотя, может, всё ещё октябрьскими листьями, он осознал одну небольшую истину. Ты бы знал, как отвратительна мне сейчас реальность. Я влюблён в красоту, а люди вокруг меня не понимают этого. Подумав, добавил ещё пару строк. Но ты заставляешь меня видеть красоту вокруг. Ты даришь покой перелистывающихся страниц и неспешного ветра. Слушая ветер и шум проводов линий электропередачи, можно услышать множество разных историй, бродящих по этому ужасно странному миру, в котором мы живём. Историй более ста семи миллиардов пылинок, называемых себя людьми, личностей, наполненных их мыслями, чувствами и эмоциями, сценариями в голове, написанными заметками и ненаписанными рассказами, пачкой съеденных когда-то чипсов, прочувствованными запахами, вкусами и звуками, всем, к чему они прикасались, сделанными фотографиями и скриншотами, словами, что они произносили и слышали сами, тем, что им нравится, и что — нет, их вкусом и предпочтениями, наблюдениями, прочитанными книгами, прослушанными песнями, просмотренными фильмами, сериалами, мультфильмами, рекламами и роликами на ютубе, сыгранными играми, отправленными и полученными сообщениями, историями поиска, оставленными комментариями, сохранёнными постами в соцсетях, бессмысленными и полными смысла разговорами, неожиданными знакомствами, съеденными завтраками, обедами, ужинами и незапланированными перекусами, помещениями, которые они посетили, размышлениями о вечном и повседневном, другими людьми, живыми и умершими, от которых осталось только маленькое тёплое воспоминание и какая-нибудь безделушка. Наполненных каждым грёбаным моментом их жизни. Слушая эти истории, Тэхён пишет свои книги, а Чонгук — свои картины. Сидя в библиотеке или мастерской, вымазанные чернилами ручки и гуашью, вместе с летающими на свету пылинками и бумажными самолётиками, они пытаются услышать, пытаются собрать по частям, пытаются почувствовать, пытаются сами не утонуть. Чаще всего у них получается. После первой пары Тэхён находит Чонгука в подсобке библиотеки. Того, как всегда, не видно за клубами сигаретного дыма. Тэхён забирается к нему на подоконник и открывает окно. Как всегда. Если он придёт позже, чем обычно, Чонгук может задохнуться. И тогда задохнётся Тэхён. Они молча обмениваются книгами. Они — люди, которые вслух уже сказали практически все слова, которые только существуют. Особенно в тот раз, когда вместе читали толковый словарь. На обложке тома, который получил Тэхён, маленькая приписка: «обычный грустный реализм». Они смотрят друг другу в глаза и открывают книги на случайных страницах. У Тэхёна: Ты, наверное, опять напишешь мне заметок больше, чем слов в самой книге. Новое произведение искусства. Тебе повезло, что я обожаю их читать, и что мысли — не фотографии, и у них нет срока годности. У Чонгука: Прости, пока не могу написать тебе поэму. Но могу посвятить тебе все эти тексты, каждое их слово. Они улыбаются. — Я не виноват, что мыслей у меня больше, чем у автора книги. — А я не прошу тебя писать мне поэму. — Но ведь я тоже не просил писать мне картину. А ты написал. Вместо слов Чонгук лишь залился краской (как в первый день их знакомства) и притянул Тэхёна к себе, утыкаясь носом ему в шею, задыхаясь уже от запахов ванили, пряностей и Ким Тэхёна, который снова испёк ему их любимое печенье. Ему было сложно соответствовать, но он знал, что на самом деле был таким же. Поглощая друг друга и увлекая в пучину, они держались на плаву лучше, чем кто-либо до них.