Мелодия чувств

Я в ужасе смотрела на белый лепесток цветка, который был весь покрыт свежей кровью. Мама, забежавшая сразу же за мной в ванную, застыла изваянием. — Ханахаки, — прошептала она с какой-то обреченностью в голосе. Я все еще не могла говорить и просто в панике смотрела на нее. Мама молча помогла мне подняться и повела в мою комнату. — Нам надо позвонить твоей бабушке, — кратко сказала она. Я же, ничего не понимая, подчинилась ей и в почти невменяемом состоянии села на свою кровать. Мама тут же схватилась за телефон и начала набирать номер. — Вы почему еще не спите? — услышала я радостную бабушку через динамики телефона. — Мама, у Акеми проявилось ханахаки, — на последнем слове голос моей мамы сорвался. Я все еще находилась в парализованном состоянии и просто ждала любых объяснений. Бабушка сразу же замолчала и продолжила уже серьезно. — Что произошло? Рассказывай в подробностях. — Мы с девочками ужинали, они рассказывали про свой первый день в школе, и неожиданно Акеми начала кашлять. Она побежала в ванную и выплюнула кровавый цветочный лепесток. — Дай трубку Акеми, — попросила бабушка, помолчав пару минут после маминого рассказа. Увидев протянутый мне телефон, я тупо глядела на него некоторое время. Мама, поняв, что я не в силах даже двинуться, вложила трубку мне в руки. — Акеми, ты здесь? — мягкий голос бабушки немного вывел меня из ступора, и я попыталась ей ответить. — Здесь, — хрипло сказала я. — Дорогая, я понимаю, в каком состоянии ты сейчас находишься, но послушай меня внимательно. Пора рассказать тебе о генетическом заболевании, которое передается в нашей семье из поколения в поколение. — Генетическом заболевании? — я не понимала, что она говорит. — Ханахаки — это генетическое заболевание, — бабушка решила перейти на английский, чтобы я ничего не упустила, — Оно проявляется в нашей семье не у всех, до тебя им болела твоя прабабушка. — Что такое вообще это ханахаки? — на грани истерики перебила я. — Если кратко, то, когда ты влюбляешься в кого-то искренне, отдаешь ему свое сердце, то в твоих легких начинают расти любимые цветы возлюбленного. Мне захотелось начать припадочно смеяться. Что за идиотизм? Во мне растут цветы? — Все начинается с тяжести в легких, нехватки воздуха, а затем приходят приступы кашля, — бабушка говорила сухо, как доктор, видимо, стараясь так абстрагироваться от реальности. — Когда болезнь прогрессирует, начинают отхаркиваться лепестки и даже целые бутоны. В конечном итоге, легкие полностью заполняются цветами, и на последней стадии они начинают прорастать из тела. Через некоторое время наступает смерть. Я все это время молча слушала объяснения, проходя стадию отрицания. Это, должно быть, какая-то шутка. Как у меня вообще могут находиться цветы в легких? Это же не какой-то фэнтезийный роман, а настоящий мир. Однако реальность была такова, что в ванной на первом этаже лежал окровавленный лепесток, вырвавшийся из моего тела, а бабушка все продолжала. — У моей мамы болезнь проявилась после моего рождения. Она влюбилась в другого мужчину, у которого уже была семья, и, понятное дело, не могла быть вместе с ним. Ханахаки съело ее за три года, — на последних словах, бабушкин голос стал глуше. — Мне осталось три года? — я все еще не могла поверить в то, о чем она говорит. Почему все это происходит именно со мной? — Если твоя любовь безответна, то около трех лет, однако, чем ближе к возлюбленному ты находишься, тем дольше проживешь. Возможно, лет пять. Самый лучший вариант — это если твоя любовь взаимна, тогда цветы будут расти около десяти лет. — Но меня в любом случае ждет смерть, да? — прошептала я, едва шевеля губами. Бабушка не ответила. Тут мама, которая все это время молча сидела рядом, выхватила телефон из моих рук и начала быстро говорить. — Неужели нельзя хоть как-то ей помочь? Ты всегда рассказывала мне о ханахаки, как о простой легенде. Современная медицина способна… — Хитоми, — оборвала уставшим голосом мою мать бабушка, — Болезнь неизлечима. Эти два слова буквально подписали мой смертный приговор. Мама с отчаянием в глазах посмотрела на меня. Я же не чувствовала абсолютно ничего, новость о скорой смерти будто вымыла из моего тела все эмоции, оставив за собой только звенящую пустоту и прорастающие бутоны цветов в легких. Чуть позже я, возможно, в полной мере осознаю ситуацию, в которой оказалась, но сейчас мне не хотелось ничего. Ни слушать бабушку, которая пыталась нас успокоить, ни смотреть на маму, буквально горевшую изнутри от скорби. Поэтому, закрыв глаза, я на ощупь забралась под одеяло и легла, повернувшись спиной к маме, в надежде, что она не будет меня трогать. Я услышала, как она сбросила звонок и, поняв, что лучше пока оставить меня одну, пошла к выходу, чуть задержавшись в дверном проеме. Что за насмешка судьбы. Я не относила себя к грешникам, даже до восемнадцатилетия еще дожить не успела, так за что все это мне? Почему именно в моем теле начали прорастать эти смертельные цветы? «Когда влюбляешься искренне», — вспомнились слова бабушки, и я подумала о невероятном садизме того, кто создал этот мир. Искренняя любовь заканчивается тем, что ты вскоре умираешь, становясь личным садом с цветами для возлюбленного. Должно быть, красиво, но безумно жестоко. И это рано или поздно ждет меня. Одна за другой по щекам покатились слезы, но я не могла даже шевельнуться. Они застилали глаза и скапливались на подушке, где начинали образовываться мокрые пятна. Я лежала словно статуя и молча плакала, пытаясь перейти от стадии осознания к принятию. Слезы закончились только ближе к рассвету. Прямо в мое лицо начали светить первые лучи солнца сквозь окно, и я, наконец-то, смогла пошевелиться. Все конечности затекли, но самое заметное было то, что в душе у меня как будто образовалась вечная пустота. Эмоции постепенно возвращались, однако эта черная дыра внутри не позволяла мне прочувствовать их в полной мере. Я словно навечно лишилась частицы себя. Внимательно оглядев комнату, будто вижу ее в последний раз, я начала собираться в школу. Еще ночью, осознав, что времени у меня осталось в обрез, я решила не прятаться дома. Я все еще хотела успеть пожить, пусть и недолго, а не тратить такое ценное время на рыдания и жалость к себе, закрывшись в своей комнате. Единственное, надо будет попросить маму пока ничего не говорить Джун — я помнила, как отчаянно смотрела на меня вчера мама, будто я уже лежала в гробу. Я бы не хотела, чтобы такую же пытку испытала моя маленькая сестра. Я спустилась на кухню и увидела маму, которая сидела с кружкой кофе в руках и смотрела в никуда. Под ее глазами залегли темные мешки после бессонной ночи, а сами глаза были немного красноватые, словно она плакала совсем недавно. Заметив меня, она явно удивилась. — Акеми? — Мама, — я села рядом с ней, — Надо жить дальше. Не важно, сколько мне осталось, я хочу провести это время как обычно, будто ничего и не случилось. Хочу простой жизни, насколько это сейчас возможно. Мама посмотрела на меня долгим тревожным взглядом с ноткой отчаяния, которое, думаю, никуда не уйдет, но кивнула и согласилась с моим решением. Я облегченно выдохнула. — Спасибо. И давай не будем пока ничего говорить Джун. — Она в любом случае рано или поздно должна узнать, но это твое право, дорогая, — тут я впервые заметила долю интереса в мамином взгляде. — Акеми, скажи мне, пожалуйста, кто является объектом твоей… связи, — немного запнулась на последнем слове мама. Я решила, что утаивать что-либо смысла уже нет и, немного покраснев, ответила. — Думаю, это Джаспер Хейл, — брови мамы на моих словах удивленно взлетели вверх, и я ясно видела, как в ее мозгу начали появляться идеи о том, как свести нас. «Прерви ее», — услышала я шепоток своей интуиции и решительно продолжила. — Но, мама, не нужно ничего делать. Я чувствую, что все должно само решиться, понимаешь? А если ты влезешь, то спутаешь карты. Мама снова на меня посмотрела, разрываясь между доверием ко мне и моей интуиции и желанием любым способом спасти свою дочь от скорой смерти. Мне стало невероятно жаль ее — не представляю, что чувствует родитель, который должен видеть то, как их ребенок угасает, не имея возможности это предотвратить. Я с чувством обняла ее, стараясь вложить всю свою благодарность за ту жизнь, которую она мне дала, и отодвинувшись, посмотрела в ее усталые глаза. Мама, которая всегда старалась ради лучшего будущего для меня и моей сестры, будто резко постарела и сломалась внутри. — Мамочка, пожалуйста, поверь мне, — я прислушалась к своей интуиции, ища подтверждение к дальнейшим словам, — Эта ситуация разрешится. Я пока не знаю как, но в ближайшее время опасности не предвидится. — Хорошо, Акеми, я тебе верю, — глубоко вздохнув, проговорила мама, — Я тебя очень сильно люблю. — И я тебя тоже, мама. — Что происходит? Я повернулась к арке и увидела, что там стоит Джун, неуверенно поглядывая на нас. Мама отошла к плите, стараясь незаметно от моей сестры утереть выступившие слезы. Я же, насколько могла, добродушно улыбнулась и покачала головой. — Ничего, ребенок. Садись есть, мы почти опаздываем. Сестра недоверчиво поглядела на меня, а затем на маму, но молча села за стол и принялась завтракать. До самой школы никто больше и слова не произнес, хотя я пару раз пыталась завести разговор, но сестра над чем-то глубоко задумалась и даже не отвечала мне. Мама же была слишком уставшей, чтобы тоже поддерживать разговор, и мы провели остаток пути в молчании. Я чувствовала себя на удивление довольно обычно, не считая небольшой тяжести в груди и непонятной пустоты на душе, но в остальном интуиция мне подсказывала, что все идет так, как и должно. На улице было необычайно солнечно для Форкса. «Словно в насмешку над моей болезнью», — пронеслась саркастическая мысль. На парковке школы стояло уже множество машин, так как мы приехали довольно поздно, и нам с сестрой пришлось мгновенно выбраться из нашей легковушки и почти бегом идти на занятия, чтобы не опоздать. Первой у меня стояла физика, и я, морально подготовившись к приступу паники, которая накатит на меня рядом с моим соседом Калленом, зашла в класс. К моему удивлению и небольшому облегчению, за нашей партой никого не было. То же самое повторилось и на биологии, которая шла следующей. На третьей паре, английской литературе, я села с Анжелой и почувствовала резкую боль в легких и нехватку воздуха. Схватившись за парту, я постаралась вдохнуть, однако кислород никак не хотел поступать в мое тело, и я невольно закашлялась. — Акеми, ты как? Приболела? — участливо спросила Анжела. Я постаралась ей ответить, но в этот момент не могла сказать и слова, поэтому просто отрывисто мотнула головой. Девушка предложила отвести меня в медпункт, однако я отказалась, прохрипев, что просто подавилась чем-то, и скоро все пройдет. Следующий час оказался почти пыткой. Я не слышала ничего из того, что говорил мистер Мейсон, сосредоточившись на горящем чувстве в легких. Несколько раз попыталась сглотнуть, стараясь подавить новый порыв кашля, и буквально чувствовала еще один лепесток, застрявший в трахее. К концу занятия на лбу выступили испарины, легкие горели огнем, а воздуха катастрофически не хватало, поэтому, едва услышав словно сквозь вату спасительный звонок, я моментально выбежала из класса и понеслась на улицу. Расталкивая недоуменных учеников с дороги, я рванула в сторону леса, который окружал школьный кампус. Забежав как можно дальше, чтобы кто-нибудь из любопытных студентов не заметил меня, я упала на колени в тени деревьев и неистово закашлялась. Мне хотелось разорвать грудь, чтобы вытащить эти мучительные цветы. Я буквально чувствовала, как в легких начинает раскрываться еще один бутон, оставляя все меньше места для воздуха. Изо рта вырвалось несколько окровавленных лепестков, однако, помимо крови, проглядывался и их истинный цвет — белый. Тело не слушалось, и, заметив, что глаза накрывает пеленой, я попыталась сесть и прислониться к дереву, чтобы отдышаться. Как только я шевельнулась, то почувствовала небольшой порыв ветра и ледяные руки, поддерживающие меня. Не успев осознать облегчение, резко накрывшее меня, будто получила хорошую дозу морфия, я повернулась посмотреть на того, кто все еще крепко держал мое тело. — Акеми, что с тобой происходит? — спросил Джаспер, беспокойно глядя то на меня, то на окровавленный сгусток лепестков. Я, почувствовав, как боль притупляется и яснеет разум, недоуменно смотрела на него. — Джаспер, — голос звучал немного хрипло, но, по крайней мере, я вообще могла говорить, — Ты что здесь делаешь? — парень нахмурился. — Ты не ответила на мой вопрос, — вместо ответа, сказал Хейл. А я не знала, что ему сказать. Я безответно влюбилась в тебя, хоть и вижу во второй раз в жизни, и теперь во мне растут цветы? Расстанься с Элис и будь со мной? Я умру через пару лет без тебя? Пока я перебирала в голове всевозможные варианты, Джаспер успел поставить меня на ноги и снова поддерживал за талию. Так как мы находились максимально близко друг к другу, мне моментально стало легче — боль в легких почти ушла, я ощущала свое тело, мозг снова начал работать, а та пустота в душе начала заполняться чем-то светлым и теплым. — Ты поверишь, если я скажу, что являюсь не совсем обычным человеком? — с ухмылкой спросила я, повернувшись к Джасперу. Наши лица находились слишком близко друг к другу, но я не была готова оторваться от него. Будь то боязнь последующей за этим боли, или же что-то более личное. «Ты просто не хочешь его отпускать, тебя к нему тянет», — шепнул внутренний голосок. — Не совсем обычным человеком? — не понял парень, тоже не отодвигаясь и смотря на меня своими темно-янтарными глазами. «В прошлый раз они были другого цвета», — отметила я. Но спустя пару секунд Джаспер усмехнулся, видимо, уже своим мыслям. Я-то понимала, что говорить о своей «необычности» рядом с ним было несуразно — Каллены-Хейлы совершенно не походили на обычных людей. И интуиция мне подсказывала, что, возможно, они ими и не являлись. После обнаружения своей цветочной болезни, я была готова поверить во все, даже в существование единорогов. — Тогда кто ты? — спросил Джаспер, перейдя на шепот. Его голос заставил мое сердце биться чаще, и все как будто бы встало на свои места в этом мире, словно мы были связаны большим, чем моей болезнью. — Можешь считать меня своей личной камелией, — ухмыльнулась я в ответ.