Этюд в пастельных тонах

Coldplay — A sky full of stars Что-то меняется… Неуловимо, неотвратимо, словно сходящая с гор снежная лавина. Лили всем своим существом чувствует надвигающееся нечто. Словно ветер перемен, решивший, что ее жизнь и так не достаточно насыщенная, и нужно непременно привнести в неё ещё больше хаоса. Она не знает, что именно случится, и когда именно. Но знает, что теперь все будет не так, как было до этого. Отражение в зеркале впервые за прошедшие годы улыбается совершенно искренне. За окнами ее квартиры осень щедрой рукой мажет красками по холсту улиц, расцвечивая мир золотом и алым, а из-под ее собственной руки выходят чуть прищуренные лисьи глаза. Пока ещё неуверенным карандашным наброском, и она не сможет сказать, откуда они взялись, даже если кто-то спросит, в какой-то момент прокравшись в фантазии. Просто рисует, отпуская себя, позволяя голове оставаться восхитительно пустой. Порой подолгу сидит на подоконнике по вечерам, закутавшись в пушистый мятный плед, обнимая тонкими пальцами чашку горячего шоколада. Смотрит на такое далекое небо, позволяя воображению рисовать драгоценные капли звёзд на темном бархате, которых так не хватает в суете никогда не засыпающего города. Она непременно потом перенесёт их на холст, а сейчас просто думает о том, что люди — слишком слабые существа, хотя порой так хочется казаться сильнее. Она тоже слабая, а ещё немного глупая. Потому, что слишком долго отрицала, отпихиваясь всеми конечностями. И теперь пальцы скользят по ключице, очерчивая чёрные линии букв, будто бы выплавленных под кожу, а где-то глубоко внутри с надеждой, что ещё не все потерянно, плачет маленькая наивная девочка, размазывая по розовым щечкам хрустальные слёзы. Да, в плену небоскребов звёзд совсем не видно, но засыпая по ночам, она видит их в чужих глазах… Что-то меняется… Когда в личку на ее канале падает сообщение с предложением о сотрудничестве от некоего Рэп Монстра, Лили как раз черкает в ежедневнике, пытаясь втиснуть туда ещё немного свободного времени, а потому несколько минут просто смотрит в экран ноутбука, пытаясь понять, что это вообще такое. Мысли сумасшедшими тушканчиками скачут по пустыне сознания, тараканы снуют из угла в угол, явно готовя знатную вечеринку, а она пытается запустить причинно-следственные связи. Получается не то, чтобы хорошо. Гугл выдаёт не так чтобы очень краткую сводку по довольно известной группе FTP (Feel That Pain), и она послушно переходит по ссылкам, попадая на один из последних клипов. Это рэп, который она не слушает и никогда не слушала, но что-то в читке заставляет замереть и всмотреться. Взгляд скользит по каждому из трёх участников, пока не спотыкается на одном из них. Внутри что-то со звоном срывается с петель, звенит осколками по воображаемому полу, колет под рёбрами, напоминая, что воздух — вещь очень организму необходимая. Потому, что из-под белой челки на неё смотрят мучительно знакомые лисьи глаза. Те самые, набросками которых пестрит последний скетчбук, те самые, в которых снятся звёзды по ночам. Карие глаза. Но это сейчас вот вообще не важно потому, что она снова забывает, как дышать. Вспоминает только тогда, когда видео заканчивается, а то самое, пока непонятное, но трепетное, снова колет в груди, а в голове эхом, поставленным на репит, звучит хриплый, немного шепелявый голос. Руки сами возвращаются к вкладке с информацией о группе, и сердце падает куда-то вниз потому, что Мин Юнги. Не где-то в далекой Корее. Здесь, в чертовом Нью Йорке. И будем честными, каковы шансы, что это не тот же самый? Внутренняя шиза радостно потирает воображаемые ладошки, пританцовывая на могиле здравого смысла. Что-то меняется… Потому, что мозг в отключке, а руки сами набирают согласие в ответ на сообщение. Сами печатают удобную дату и время встречи. Сознание подключается только после того, как приходит подтверждение с адресом студии. И Лили прикрывает рот ладошками, в ужасе смотря на экран. Маленькая девочка внутри прыгает по кругу, хлопает в ладоши и смеётся в предвкушении. А взрослая, самостоятельная Лили лихорадочно набирает номер подруги. Потому, что страшно до отключки. У неё ровно два дня на то, чтобы принять факт — они наконец встретятся. С осознанием как-то полегче, психолог у неё все-таки хороший был. А вот принятие, да. Тут надо поработать… — Господи, Лилз, если это не конец света, то я кладу трубку. Ты вообще на часы смотрела? — Голос у Эллы сонный и бесконечно усталый. Руки стискивают телефон, а до паникующего сознания доходит, что на часах действительно ближе к двум ночи. И если не спит сама блондинка, и этот Рэп Монстр, то не значит, что другие страдают такой же фигней. — Я нашла его… — Голос хрипит, словно в горло засыпали песка, а потом ещё наждачной бумагой пару раз прошлись. Уточнять, кого именно, нет никакой необходимости потому, что они слишком давно дружат. По ту сторону трубки воцаряется секундная тишина, потом слышится негромкое шуршание, стук закрывающейся двери, и уже потом — ставший совершенно серьезным тон подруги. — Сиди на жопе ровно, даже не шевелись, я скоро буду у тебя. — Своевременное замечание потому, что руки дрожат, а ее всю трясёт от мысли, что они встретятся с Ним. Она так привыкла его ненавидеть, так привыкла отрицать его существование. Потом, спустя годы точно так же привыкла к мысли, что возможно никогда не увидит, привыкла утешать себя хотя бы тем, что есть где-то половинка ее сердца. Теперь нужно привыкать к тому, что это размытое где-то все время было совсем рядом. Буквально рядом, в каких-то четырёх кварталах от ее галереи. Мысль о том, как они могли все это время ни разу не пересечься, отдаётся привкусом странной горечи на языке. И в душу заползает чувство легкого отвращения к самой себе за то, что так долго отрицала неизбежное. Перед внутренним взглядом до тошноты и зависти счастливые лица подруги и ее мужа. И щеки предательски обжигает слезами. — Святые ежики, Лили, ну что ты? Эй, котёнок, все будет хорошо, вот увидишь. — У Эллы есть запасные ключи, и это замечательно, потому, что Лили совсем не уверена, что смогла бы не то, что открыть дверь, а в принципе подняться. Утыкается носом в тёплый, пахнущий вишней и ванилью свитер подруги, и отпускает натянутые гитарными струнами нервы, захлебываясь рыданиями. Легче не становится, и слова с трудом проталкиваются наружу, но рассказать надо. Ее укачивают в объятиях, шепчут на ухо, что все будет замечательно, что это же чудесно, что они встретятся, и что нет ничего страшного в том, чтобы бояться. Элла гладит мягкие, бело-розовые, прядки, тонкую, ещё немного вздрагивающую спину подруги, и улыбается, уткнувшись носом в растрепанную макушку. Ее цветочная девочка всегда была такой сильной, такой упрямой, и тем интереснее было наблюдать за тем, как она менялась в последнее время. Как потихоньку, буквально шаг за шагом по тонкому льду, с ярким примером перед глазами, училась принимать то, что испокон веков было аксиомой в их мире. Что-то меняется… Желание задушить одного из двух лучших друзей, потом жестоко надругаться над трупом, и закопать где-то поглубже, растёт просто в геометрической прогрессии. Юнги сжимает и разжимает кулаки, даже дыхательную гимнастику делает, пытаясь взять под контроль бушующее сейчас внутри адское пламя эмоций, и смотрит. Смотрит так, что закаленный годами подобных взглядов Джун нервно сглатывает, пытаясь вжаться в кресло посильнее, а Хосок вообще забился в угол студии, стараясь прикинуться предметом интерьера. — Ты сделал что? Повтори-ка, а то у меня, кажется, со слухом проблемы. — Шипит так, что любая змея удавилась бы собственным хвостом от зависти. Но с места пока не двигается, давая этим двум идиотам почувствовать призрачное дуновение ложной надежды, что их минует кара небесная. Не минует ибо Шуга — тот ещё мстительный мудак иногда, но месть — это блюдо, которое подают холодным. — Я пригласил ее к нам на прослушивание… — Которое совершенно случайно через четыре гребанных часа! И когда ты собирался поставить в известность об этом меня, дорогой мой друг? — Если бы взглядами можно было убивать, на полу уже красовалось бы два бездыханных тела. И сложно сказать, что именно сейчас его бесит больше всего — то, что эти ебланы пригласили его соулмейта к ним в студию без его ведома, или то, что она согласилась прийти, а он совершенно не готов к этой встрече. Юнги раздраженно смахивает челку с глаз, и окинув друзей ещё одним убийственным взглядом, обещающим им такие круги ада, что Данте со своей Божественной комедией просто нервно курит в сторонке, вылетает из комнаты, хорошенько грохнув дверью напоследок. Ему нужно успокоиться и подумать… Ноги сами приводят на крышу здания, в котором у них оборудована студия. Не так он представлял их первую встречу, вот вообще не так. Хотелось чего-то особенного, романтичного, чтобы запомнилось на всю жизнь. Куда уж особенней-то? Робко интересуется внутренний голос, заставляя Мина устало выдохнуть и закрыть глаза. Он опирается руками на парапет, подавляя желание потянуться за лежащей в кармане кожаной куртки пачкой сигарет. Мысли кружат в голове стайкой разноцветных листьев, подхваченных порывом забирающегося под одежду ветра. Что он почувствует, когда увидит свою цветочную фею? Что он ей скажет? Эмоций слишком много, они накрывают с головой, с неотвратимостью цунами захлестывая привычку сдерживаться, копить и скрывать все в себе. Буквально с полпинка сметают все понастроенные стены, не оставляя от такого родного, такого безопасного спокойствия и равновесия даже камня на камне. Внутренние ориентиры трещат и кренятся, картину мира штормит, как захваченный посреди океана бурей корабль. Сколько раз он выплескивал все то, что хотел бы ей прошептать на ухо, в текстах своих песен? Сколько раз комкал листы, испещрённые строчками, в которых все не то, все не так? Сколько бессонных ночей провёл, с маниакальным упорством прорисовывая каждую деталь будущей встречи, чтобы потом психануть и думать по-новой? Юнги давно сбился со счета, и пальцы сжимаются на прохладном металле сильнее. Внутренний фаталист успешно закопан, и на воображаемой могилке лежит тяжелая плита с надписью «Покойся с миром, чувак». Ветер треплет светлые пряди, жжется в уголках глаз, не скрытых сейчас линзами, кусает обветренные губы. А он все ещё не знает, как реагировать. Боится, что не сможет выдавить из себя ни слова при встрече. Что снова залипнет, падая на дно собственной ничтожности перед ее красотой, спугнет такое зыбкое, болезненно хрупкое чувство поселившегося под рёбрами счастья. Что-то меняется… Возможно, теперь уже навсегда… Руки все ещё немного дрожат, сердце все ещё колотится где-то в горле, вниз по позвоночнику все ещё ползёт волна липкой дрожи. Но ему даже не приходится напоминать себе, кто тут мужик потому, что ответ и так яснее некуда. И пусть где-то глубоко внутри, куда даже его многочисленные демоны заглядывать не рискуют, все ещё живет маленькая восторженная девочка, требующая любви, ласки и имбирного печенья, он не будет идти на поводу у своих страхов. Он встретится с ними лицом к лицу… И порешает по ситуации, как настоящий мужик, определенно. И совершенно точно не планирует сбегать, как только увидит свою цветочную фею. Серьезно? Ты посмел об этом подумать? Тебе пять, что ли? Если бы у внутреннего голоса были глаза, он бы непременно их сейчас закатил. Но их у него нет. Зато они есть у Юнги, и он таки делает это, удивляясь собственному идиотизму. Ноги сами несут его по лестнице, напрочь игнорируя наличие лифта и десять этажей, которые надо пройти пешком. Потому, что ему не хватило этих четырёх часов на крыше в компании паники, отчаяния и тихого ужаса. А ещё холодного ветра, в конце концов на дворе давно не лето, и лестница — прекрасный способ не только успокоиться, но и согреться. Телефон в кармане снова вибрирует, но он и так прекрасно знает, что друзья интересуются, где его черти носят. Он все ещё злится, поэтому мстительно не отвечает, даже не читает. Ступенька за ступенькой понемногу успокаивают все ещё пробегающие по водной глади его привычного спокойствия волны страхов и опасений. И к знакомой до каждой микроцарапинки чёрной двери студии он подходит уже почти расслаблено. Имя на ключице жжется, волнами расходящегося по телу тепла, которое согревает. Мин не сдерживает рвущийся с губ выдох потому, что Она уже там. Коленки немного подгибаются, заставляя опереться рукой о стену, чтобы немного унять снова заходящиеся нервы. Слух ласкает рассыпающийся колокольчиками звонкий смех, заставляя поражённо распахнуть глаза. Потому, что какого черта? Дверь в студию слегка, совсем чуть-чуть, приоткрыта. И Юнги готов прозакладывать свой любимый синтезатор, что его родные придурки сделали это специально. Вдох. Выдох. И он шагает внутрь с уверенностью, которой на самом деле вот прямо сейчас вообще не ощущает… Лили не боится, поднимаясь на четырнадцатый этаж, на котором находится та самая студия. У неё было два дня на панику, слёзы и истерики. Лили не боится, рассматривая своё отражение в зеркале лифта, поправляя уютный, пастельно-голубой свитер, который кажется слишком большим на ее хрупкой фигурке. Улыбается, поправляя сползающие на кончик носа очки с дымчатыми стёклами потому, что собираясь на встречу отчетливо поняла — линзы она сегодня не наденет. Улыбается, заправляя за ухо белоснежно-розовую прядь волос. А в душе — море безмятежности и спокойствия потому, что смирилась, приняла, поверила. И так хорошо, что хочется хихикать, словно школьница, которая получила букет от своего краша на День Всех Влюблённых. Лили не боится, когда подходит к той самой двери, и стучится. Но начинает бояться, когда ее пускают внутрь и она видит, что присутствующих двое, и ни один из них не Мин Юнги. Мысли начинают в панике метаться потому, что неужели он не придёт? Боже, что делать? Но она все равно улыбается в ответ, когда один из мужчин протягивает ей ладонь, представляясь. — Привет. Я — Намджун. Это — Хосок. А ты Лили, верно? — У него огромная лапища, в которой ее крохотная ручка просто тонет, у него шевелюра синего цвета, а ещё у него очаровательные ямочки на щеках и тёплый взгляд. У них обоих слишком понимающие улыбки, словно они все знают. И внезапно страх снова проходит. — Рада познакомиться. — Лили улыбается в ответ совершенно искренне. Она не представляет пока, зачем им понадобилось сотрудничество с ней, но новый опыт — это всегда интересно. Атмосфера медленно перестаёт быть напряженной, когда ребята тоже расслабляются и принимаются рассказывать о своей задумке, о том, как долго они искали подходящего вокалиста для своей новой песни, и как их всех впечатлило ее последнее видео, где она поёт одну из своих собственных песен. Джун корчит уморительно серьезные рожицы, а Хосок-можешь-звать-меня-Хоби травит шуточки из их карьеры, заставляя ее смеяться. Пока в какой-то момент ключицу не обжигает, словно огнём, заставляя замолчать на середине предложения. Лили видит, как точно так же замирают парни, обеспокоенно смотря ей за спину. А она чувствует. Столько всего чувствует, что кажется — ещё мгновение, ещё один удар заходящегося в сумасшедшем ритме сердца, и она просто сознание потеряет. Она оборачивается, и время словно замедляется, растягиваясь в бесконечности, размазывается тонким слоем патоки по дрожащей реальности. Он стоит возле двери, чуть опустив голову. Челка скрывает взгляд, но ей не нужно видеть, чтобы знать. Лили чувствует. Чувствует как этот взгляд поднимается по ее телу огненной волной, гипнотизирует, подчиняет себе ее волю. Кто из них делает первый шаг? Сложно сказать, время все ещё тянется, не спеша вернуться к привычному бегу. Мир все ещё вращается только в этом коротком отрезке в несколько шагов, не давая отвлечься, не позволяя заметить, как исчезают два невольных свидетеля, прикрывая за собой дверь, чтобы тихонько хлопнуть друг друга по подставленным ладоням, и свинтить в ближайшую кофейню. — Привет. — Хрипло, на выдохе, и протянутая ладонь, в которую через мгновение, такое невыносимо длинное, и такое ошеломительно короткое, ответом ложится маленькая, аккуратная ладошка. — Юнги. — Лили. — И снова этот смех перезвоном колокольчиков. И наконец взгляд глаза в глаза, в которых взрываются вселенные, рождаются сверхновые, умирают, чтобы воскреснуть, новые миры. — Я так ждал тебя… — И можно позволить себе то, что так давно хотелось — осторожно, словно боясь спугнуть, притянуть в объятия. И едва не умереть на месте, когда тонкие руки неуверенно обнимают в ответ. Когда пальцы перебирают пряди на затылке, а дыхание согревает ключицу, где уже не жжёт, а просто греет ровным, уютным, родным тёплом. — Я, кажется, тоже… — И Юнги не нужно видеть, чтобы понять — она улыбается. Его маленькая цветочная фея, такая правильная в его руках, такая его. Улыбается, уткнувшись носом в его плечо. Он закрывает глаза, вдыхая легкий, цитрусовый запах ее волос. И крепче сжимает тонкую талию, с трудом удерживая желание поймать слетающий с ее губ смешок своими губами. Все ещё будет. Разговоры, долгие, откровенные. Свидания, нежные, романтичные. Ночи, страстные, обжигающие. Ленивые, сонные поцелуи по утрам. Объятия только на двоих, взгляды и улыбки, осторожные прикосновения. Все ещё будет. Будет узнавание и принятие. У них теперь впереди вся жизнь, разделённая уже на двоих. Что-то наконец изменилось… Cause you’re a sky full of stars Cause you light up the pass…