Storm

Её гнало, развозило под розовым светом, у неё ничего не было и никогда не будет, она всё проебала, она в проёбах, полный андеграунд, нужно стопорить, но она не может, что это? «Мама монстров», а может тот самый пиздатый рэпер, какое ещё говно может звучать в её обдолбанной головке. Она занюхнула и её закрутило, никто о ней не думает, а она о себе подавно, готовая ебаться с каждой, но не каждую запоминает, ей и не надо, ей бы глотать дурь и блевать в подворотне, чем она занимается ежедневно, отказалась ото всех, отказалась от себя, в её планах сдохнуть, но она каждый раз забывает или не может, в диком треморе конечности трясутся, не в силах удержать лезвие, после отмахиваясь говорит; «в другой раз» — единственное обещание которое она даёт себе и надеется, что когда-нибудь выполнит. Валяясь посреди свалки, меж стен жилых домов, смотря на луну, вспоминает свою мёртвую мать, злясь, посылает всё в пизду и закрывая глаза, желая себе не проснуться завтра, не проснуться никогда.

☁️

Открывая свои красные, опухшие, наркоманские шары, сначала не понимает где она, и потом тоже. В комнате не слишком светло, и всё что она осознаёт, над ней потолок, не тот, что весь измазан серой штукатуркой, которая при малейшей возможности сыпется на лицо, не тот, что весь плесневеет, и не тот, что постоянно течёт. Это не её потолок, а следовательно не её квартира, у неё не было квартиры, у неё была конура, в которую она заваливалась изредка, когда заканчивались милиграммы чего-то белого. — Ты проснулась? — Мммн… — Голова — вакуум, чуть повернув её к источнику звука, начинает трещать, и прежде чем вернуть свинцовый черепец на место, успевает завидеть тёмные, нереальной пышноты кудри. — Эй, не умирай, на воды. — В поле зрения появляется рука со стаканом, который конечно же сразу хватают, после опустошают, и только потом замечают насколько огромны сиськи нависающие над, сверху. — Вау… — Подыхающим хрипом излагает свои мысли. Как будто не слышав прежде реакцию в свою сторону, приятный голос продолжает, — Как зовут? Сначала жёстко тупит, но потом сипит, — Муза. — Сипит и привстаёт. Уже в сидячем положении продолжает осматривать. Волосы, напоминающие грозовые тучи, глаза, подведённые чёрным карандашом, сверкавшие как молнии, тонкие кисти рук, забравшие стакан. — Сторми. Не моё дело, но ты валялась в куче отбросов. Ты принимаешь? — Заметно? — Голос резко прорывается, становится грубым, неуправляемым. Ей не нравятся, Музе не нравятся такие вопросы, она не привыкла на них отвечать, потому что никто не привык их задавать. — Зачем притащила? — Хэй, тише, я просто… — Нет! — Подрываясь, Муза встаёт в плотную к фигуристому телу. — Просто ничего не бывает, слышишь?! Не бывает. — Тебя кроет, успокойся. — Боишься? Не надо было подбирать. Сторми не хочет терпеть, и она не терпит, обрывает эту суку не дав продолжить накатившую истерику, пихая свой длинный, шершавый язык в глубь чужого рта. Ответ не заставил себя ждать, Муза хватается за чужие ягодицы, мнёт, массирует, задирая юбку всё выше, опуская кружевные трусы на бёдра, а потом вовсе срывает. Они тонут в кровати, в друг-друге, и Муза ни в коем случае не хочет отпускать эти невъебенно большие дойки, мысленно, это было уже её тело, её дырка.

☁️

Клявшись больше не видится, не приходить сюда, к этому порогу, но нет, через неделю она находит дом по памяти, садится и дожидается ту, из-за которой не хило трясло, ту, из-за которой она не снюхала ни грамма, ту, из-за которой не вколола ни милилитра. Сторми принимает, принимает как будто ждала, а может и ждала, возможно больше всего на свете.