Лихорадка

Лихорадка бывает разной. Это может быть больная предсмертная агония у старика, температура у гуляющего в ноябре без шапки школьника, белая горячка у алкоголика или же, одержимость любимым делом до трясучки. Но все это становилось ничем перед лихорадкой, которую вызывал Хенджин у Феликса. Высокий, с длинными волосами, достающими до плеч, весь нежный, как цветок и фарфоровый, словно хрупкая чашка из сервиза, он любил носить элегантные рубашки из тонкого шелка и смешно, аристократично оттопыривать мизинец, держа стаканчик с кофе. Каждое утро, ровно в восемь он появлялся перед глазами цветными яркими пятнами, самой красивой на свете улыбкой и скрывался за дверью кофейни, оставляя с чаевыми приторное послевкусие во рту. Восемь — это хорошее число. Так говорил всегда Чан, так, вслед за ним, привык думать и Феликс. Наверное поэтому он из раза в раз покрывался мурашками, когда стрелка часов неумолимо приближала чужие невесомые шаги. А дальше — все, как точно спланированная сцена плохого фильма про любовь. Тонкие кисти, которые бы смогла обхватить даже его маленькая ручка, звенят подвесками браслетов, длинные узловатые пальцы с кольцами лезут в кошелек за мелочью, родинка под глазом смеется и косички в светлых волосах подпрыгивают в такт мягкому голосу. Он, будто вымышленный, и вечно покупает мятно-малиновый латте. До неприличного дорогой, но до невозможного вкусный. Феликс знает это, потому что теперь тоже всегда берёт его в кофейнях и морщится от горячих сливок на языке, делая глоток за глотком. В университете говорили, что Хенджин работает в какой-то известной картинной галерее, от этого и учится вечером. Ещё бы. Другой работы нельзя было бы вообразить в сочетании с его романтичными чертами. Таким рукам можно прикасаться только к искусству, кисточкам, медовым краскам, хлопку и еще, наверное, к Феликсу. А у него мозги плавятся, как масло на только что испеченном круассане от этих темных глаз. Он готов продать Хенджину весь кофе в мире и доплатить сверху из своих кровно заработанных. Феликс крупно вздрагивает и улыбка сама, непослушно, до боли растягивает щеки. Перед глазами пляшут цветастые мухи, в животе полно бабочек, хоть на завтрак и был подгоревший омлет. — Вам как обычно? Должно быть, он выглядит до жути глупо, но с этим ничего уже не поделаешь. С каждым словом вот-вот выпрыгнет из неудобной грубой униформы. Хенджин приветливо кивает и щурится, словно хитрый хорь. — Сегодня хотелось бы что-то новое. Он внимательно бегает глазами по вывеске за спиной Феликса, а Феликс по его ключицам под расстегнутым воротом. Это первый раз, когда Хенджин решил взять что-то другое, но оно с каждой минутой все больше на руку. Особенно, когда его пальцы с аккуратным маникюром начинают задумчиво теребить острый кадык. — Может быть, я могу Вам подсказать? — Работа обязывает все же сказать хоть что-нибудь, хотя Феликс и уверен — такой, как Хенджин не из тех, кто нуждается в советах по выбору сиропа для кофе. — Да, пожалуйста. Ровный ряд жемчужных зубов и глаза-полумесяцы. — Сделайте мне раф со вкусом Вашего первого поцелуя. Лихорадка бывает разной, но у Феликса самое сильное её проявление. У него уходит из-под ног сколотый кафель пола и даже руки, будто, начинают слегка трястись. Он переспрашивает и получает точно такой же ответ. Ему не показалось и не послышалось и, вроде, все происходящее не один из тех нелепых безумных снов, приходящих каждую ночь. Хенджин ждет и улыбается, но как можно знать вкус того, чего никогда не было? Феликс сглатывает в горле вязкий комок правды и кивает. — Конечно, пару минут. Работа обязывает. Феликс решает импровизировать, и мурашки вновь бегут по его телу. Он смотрит на пухлые малиновые и, наверное, очень сладкие на вкус чужие губы, которым так хотел бы подарить свой первый поцелуй. Воображение рисует нежную романтику с запахом корицы, каких-то душистых цветов, фруктовой свежести и то, как мята остаётся на языке, а пальцы вязнут в ягодных волосах. Он облизывается и включает кофейный аппарат. Хенджин стоит, внимательно следит за его движениями и от этого еще приторнее и обиднее, что поцелуй Феликс ему подарит только метафорический, в бумажном стакане, с крышкой из пластика, под надписью: «осторожно, горячо!». А горячо и правда становится. От работающей кофемашины или фантазий, Феликс не знает, но его щеки горят и, скорее всего, стали краснее клубники на этикетке с сиропом. И что вообще за просьбы у этого Хенджина такие? Феликс протягивает ему готовый кофе и непроизвольно жмурится, когда их пальцы случайно соприкасаются. — Возьмите бесплатно, — пищит он, забыв, что кофе тут, как пол его зарплаты. Хенджин замирает, а потом прелестно хрюкает от смеха, заправляя прядь волос за ухо. На его лице смущение, смятение или что-то в этом неловком роде. — Получается, вы подарили мне Ваш первый поцелуй? Это большая честь, знаете? — Можете на «ты» Феликс все еще не понимает, что происходит и с трудом разбирает чужие слова. Сердце колотится, как бешеное. С Хенджином он так долго даже в тех самых снах не разговаривал. Хенджин смотрит Феликсу прямо в душу и усмешка путается в его длинных ресницах, поднимает уголки губ вверх. Он припадает к трубочке, ловя её влажным языком и тянет напиток в себя. — Твои поцелуи очень вкусные, — понижая голос, выбивая из лёгких Феликса весь воздух, говорит он и подмигивает. Лихорадка бывает разной, но когда она от любви, то любая другая уже не страшна. — Тебя ведь Феликс зовут, да?