Осквернённые следы

Весёлый безмятежный смех молниеносным веером разнесся по округе, предвещая появление хвалёного капитана кавалерии Ордо Фавониус - Кэйа Альберих. Это был статный мужчина, облачённый в экзотическую одежду, а чёрная повязка на глазу придавала его внешности незабываемый шарм, ещё долгое время таящийся во фрагментах воспоминаний случайных зрителей. На плечах Кэйи красовался белоснежный мех, отдающий капельками ветхости, а синие волосы, рьяно гонимые ветром, кружились в танце безликой вечности. Яркая, но всегда фальшивая с привкусом ехидства улыбка никогда не сходила с лица капитана, с каждым разом становясь всё специфичнее и специфичнее. Активная, но и одновременно ленивая походка синеволосого паренька знаменовало то, что он направлялся в «Долю ангелов» - весьма популярную таверну в «городе свободы», что уже давным-давно получила клеймо самого атмосферного и не менее прекрасного заведения. Во время похода Кэйу сопровождал незатейливый рокот сверчков, переговаривающихся меж собой в непроглядной тьме и гортанное уханье совы, зловещим бормотанием нарушавшее идиллию затишья. Небольшие городские фонарики, пожирающие своими молчаливыми пастями материю ночи, преданно хранили свой пост, тщательно освещая каждый уголок прохожим, что горделиво проходили мимо вечных стражей света, а узорчатые дома, величественно возвышающиеся над землёй, изредка поскрипывали шероховатыми дощечками, что уже долгое время служили покровом людям. Вот скрипит массивная дверь и холодный, проницательный взгляд, бросается на входящего, который в свою очередь поглядывает на владельца с демонстративной неловкостью. - Привет, Дилюк, не мог ты мне дать одну бутылочку «Полуденной смерти», пожалуйста? Не волнуйся, я принёс с собой приемлемое количество мора, - вывалив огромное количество блестяшек на внушающих размеров стойку, Кэйа бросил проницательный взгляд на красноволосого, находясь в ожидании того, что тот прогонит капитана прочь, но, на его же удивление, парень лишь презрительно взглянул на Альберих, с подтёками отвращения протянув ему бутылку алкоголя киноварно-аметистового оттенка, что уже яро захлёбывалась в мутном и дряхлом стекле, чему, вероятно, способствовал уже вовсю бушевавший пассивный гнев Дилюка. Одарив хозяина алых волос сардонической улыбкой, парень направился к ближайшей скамейке, устроившись напротив подозрительного рыжеволосого индивида, дружелюбно поприветствовавшего «собутыльника». По искажённому лицу было отчетливо видно, что его окончательно поглотило состояние аффекта, не нужно было обладать навыками аналитика, чтобы заметить хлипкое состояние рыжика. Кэйа, не обращая внимания на соседа, откупорил заветную ёмкость, а затем сделал несколько будоражащих глотков. Обжигающая, но несоизмеримо приятная жидкость блаженно стекала по горлу, придавая чувство мечтательности и необъяснимого спокойствия. Ему нравилось состояние опьянения, что аккуратными, до невыносимой боли лезвиями, вонзалось в разум, доводя до исступления, что после сего и вело ком того самого безупречного, поистине чистого отчаяния, полностью вуалировавшего конечности и постепенно заглушавшего здравый смысл. Осушив бутылку своего любимого вина до самого дна, парень, сопровождаясь непрекращаемыми иканиями, обратился к рыжеволосому, что с нескрываемым интересом наблюдал за ним - столь "заманчивой", по его мнению, личностью. - Эй, ты! Ик, да, именно ты, слушай, проводи меня до своего дома, пожалуйста, - поток стоптанных слов накинулся прямиком на «зрителя», заставляя его понять, что тот оговорился из-за эйфории, но досуха пьющая рыжеволосого жажда вынудила не обращать внимания на смысловую ошибку в речи пьяного Кэйи. - Меня зовут Тарталья, также меня зовут «Чайльд», но для тебя можно просто «Аякс», ты ведь Кэйа, верно? Я многое о тебе слышал и взаправду очень восхищен таким человеком, не каждый может добиться таких огромных успехов с крио глазом бога,- уже со всей бережливостью поддерживая визави, в затем зачем-то прихватив с собой опустошённую бутылку, рыжеволосый направился к выходу, невольно ловя на себе многочисленные взгляды пьянчуг и самого владельца данного заведения, что смотрел на него пугающе пустым и безучастным взглядом, сопровождая клиентов до самого выхода. Ввалившись на улицу, два силуэта бесшумно забрались на резную стену города, точнее, один из них забирался, а другой, находясь в крепкой хватке, недовольно поругивался, сопровождая свою брань бесконечно вырывающейся икотой. С большим трудом преодолев каменную преграду, Аякс спрыгнул в траву, быстрыми движениями рванувшись по беспрестанному мостику: он направлялся к огромному дереву, под которым пестрила статуя Барбатоса и мизерный, практически незаметный под покровом тёмной материи лагерь, обрамлённый самодельным частоколом, что в некой степени напоминал хиличурскую консистенцию, обличие которого преследовало бесчисленное множество янтарных светлячков. Аккуратно, стараясь не задеть полусонного Кэйу, Тарталья, тяжело выдохнув, забрался под тряпичный навес, на котором тщеславно красовался знак Фатуи, а также и где укромно теплился небольшой коврик вместе с фонариком и трубочкой пожелтевшей от времени картой. Медленно положив уже окончательно взбунтовавшегося капитана, тот, осознавая, что и сам чуть ли не икает, шатаясь, вынес весь свой скудный запас вещей на улицу, не обращая внимания на злые возгласы одноглазового, который, беспомощно лежа на мягких ростках изумрудной травы, грозился позвать путешественника и, что ещё комичнее - своего деда пирата, если тот сейчас же его не вернёт обратно. Отнеся свои вещи и вернувшись обратно, Тарталья, более не выдерживая своих эмоциональных порывов, агрессивно схватил жестикулирующие руки Кэйи и, инстинктивно придав их к земле, навис над синеволосым капитаном, затыкая его чрезмерно болтливый рот поцелуем. Парень, не в состоянии здраво осмыслить ситуацию, слабо ответил на него, вяло сплетая языки в неравномерном танце, и, сам не замечая того, тихо постанывая. Аякс, заметив это, только сильнее углубил поцелуй, нежно очерчивая по нёбу всевозможные узоры, которые только и мог придумать затуманенный вином его разум. Он нежно исследовал каждый уголок рта Кэйи, а тот, даже несмотря на опьянение, получал от данных действий беспощадное наслаждение, слегка надавливая на шею Предвестника и пробегая костяшками пальцев по белёсой коже рыжеволосого. Затем, аккуратно отстранившись, Тарталья, одурманенный страстью, ласково провёл своим бардовым язычком по ушной раковине капитана кавалерии, нашёптывая всевозможные изречения о своей безразмерной любви, лившиеся приятным мёдом на мутный разум пареньку. Горячее дыхание, паром опалявшее ухо синеволосого, чертовски возбуждало его, заставляя рисовать самые эротические картины, на которые и было только способно вертлявое, извращённое воображение паренька. Чайльд перестал сжимать руки Альберих и быстро начал снимать с себя так тщетно сковывающую его движения верхнюю одежду. Со всей яростью отбросив её назад, рыжеволосый аккуратно убрал до боли мягкий мех, а затем и прочую одежду, дополняющую экстравагантный образ капитана. Вскоре абсолютно вся верхняя одежда теплилась на молодых росточках травы, став временным убежищем для мелких насекомых и блудных ветров. Аякс изворотливо уселся на бёдра, чувствуя под собой что-то твёрдой формы, в виде чуточку выделяющегося бугорка. - Ух ты, так вот как выглядит возбуждение с тобой, Альберих. Такое же холодное и неповторимое, прямо как ты сам… - бормоча, Чайлд прильнул губами к обнажённому телу, с увлечением исследуя каждый шрам и шероховатость загорелого холста кожи. Его длинные бледные пальцы легко водили по торсу одноглазого, заставляя того изгибаться во всех известных позициях. Затем, неожиданно для Кэйи, Чайльд опустился к ярко-розовым соскам, заставляя первого невольно застонать и выгнуться во всю свою максимальную возможность. Нервно дыша, тело капитана задрожало от вновь накатившей эйфории, умоляя своего партнёра о более расторопных и быстрых движениях. Вот уже перед взором обоих предоставлены два разъярённых страстью парня, что в порыве большего оголены были до самых пят. Лимит одежды лишь пополнился, а сами одеяния безмятежно теплились на демантоиде травы, давая приют более больших размеров скитающимся насекомым, что провели всю свою жизнь в наземном странствии и тяжком труде. Как ни иронично, но именно на этом моменте Аякс прибег к глазу порчи, со всей своей резкостью вводя синеволосому сразу три пальца, тем самым заставляя того рвано и тяжело дышать, трясясь от накатившей волны боли. Стоило Предвестнику в своей форме улыбнуться, как Кэйа заметил выпирающие острые зубы, которые блестели даже при слабом свете, отдавая пробирающей до костей хищностью, но, ему было довольно тяжело сосредотачиваться на этом, учитывая то, в какой ситуации он находился на данный момент. Вдруг Альберих покрылся мурашками, ощущая в себе что-то холодное и, по чувствам, стеклянное. Неимоверная боль окутала все роящиеся мысли, а его тело покрылось потом, вызывая затруднённое дыхание и слёзы. Ледяная дрожь пробегала по его коже, вопиюще убивая все позитивные предположения и вызывая первобытный страх, стоило ему ощутить терпкие струи неприятной жидкости, по ощущениям напоминавшей кровь. Дальше всё было так, будто он находился в безвыходном коридоре, туманящим его сознание и выжинающим из его жертвы все жизненные соки. Внезапно Альберих проснулся из-за адской головной боли, молотом ударяющей по всему телу, и из-за муравьёв, назойливо волочащихся по всему телу. Немного отойдя от состояния полусна, он сел на откуда-то взявшийся ковёр, но мгновенно вскочил: сидеть было так же больно, как и думать после похмелья. Кэйу продувал игривый ветерок, заставляя дрожать от неприятного холода, пронизывавшего тельце до самой души, а шафранные лучи солнца противно слепили глаза из-за столь раннего пробуждения. Обнаружив на себе засохшее белое семя, давным-давно запекшиеся рубины крови, а затем - несколько грубо выделявшихся алых засосов, тот панически вспомнил о вчерашнем и, несмотря на ломящую усталость, хромая, бросился к ближайшему водоёму, дабы отмыть от себя следы скверны. - Надеюсь, больше мы никогда не встретимся, «Аякс», - с неким отвращением пробурчал одноглазый, отчаянно пытаясь смыть с себя остатки вчерашней ночи, что приводили его в ужас самой чистейшей, первородной смеси, что демонстрировал себя вновь и вновь, когда взгляд Кэйи невольно бросался на оставшиеся после рыжеволосого жгучие шрамы. Пожалуй, эти двое никогда не забудут этой ночи, даже после коллосального пролёта молниеносных потоков времени...