revelatio.

Его язык, десны, зубы на вкус — концентрированный табачный дым с послевкусием украденного у воспитателей коньяка. Его губы сухие и потресканные, Рыжий прикусывает нижнюю, до крови, стирает проступившую каплю большим пальцем и слизывает языком. Оглаживает выпирающие бедренные кости под узкими джинсами. Синие косички, изумрудные сквозь зеленые стекла очков, небрежно разбросаны по матрасу, голому, без простыни и с парой неоднозначных пятен. Рыжий пропускает их сквозь пальцы и наклоняется для еще одного поцелуя. На это раз он скользит языком глубже, сплетая его с чужим. Они оба наполовину обнажены, явно проступающие ребра и пара не совсем удавшихся татуировок. Мертвец приподнимается, заставляя Рыжего сесть к нему на колени. Скользит пальцами по хребту, оглаживая каждый позвонок. Цепляет слегка трясущимися пальцами ремень, скрепляет руки Рыжего за спиной, предварительно поцеловав ладони. Рыжий запрокидывает голову и прерывисто выдыхает. Он, так красив в лунном свету из окна и желтом мигании ночника. Вся несуразность, что он так старательно придает себе своей одеждой, своим паяцтвом и полным отсутствием манер стирается, с одной стороны обезличивая, с другой обнажая что-то более истинное, правдивое. Мертвец аккуратно, с нежностью придерживая дужки, снимает зеленые очки. Он уже видел, но каждый раз, как в первый. Это настолько интимно, что он краснеет. Они, как два черных зеркала, две черных жемчужины, озерная гладь и черные дыры. В них сотни отбывших в мир иной душ, они смотрят с глубины, у них тоже черные глаза, но в отличие от этих они пустые, как уголь, как прах. Мертвеца обдает жаром, а после сразу же бросает в холод, порывом северного ветра. Рыжий тянется к его губам, не закрывая глаз, нежно и долго целует, пока тот не отводит взгляд. Тянет ухмылку, высвобождая запястья из ремня, и толкает Мертвеца обратно на матрас. Нависая сверху проводит языком по тонкой ключице, одновременно стягивая с него джинсы вместе с бельем. Целует шею, проводя отросшим ногтем по стволу и нажимая на головку. Стон, рваный, хриплый из-за пересохшего горла. Рыжий накрывает губы своими, поцелуй влажный, полный сбитого дыхания. Сжимает пальцы вокруг члена, проводит вверх-вниз дважды, медленно. Паутинка слюны разрывается, капая на часто вздымающуюся грудь. Рыжий обводит головку языком, слизывая проступившую смазку. Обхватывает губами, слушая прерывистые выдохи. Растирает слюну пальцами. Проводит языком по стволу и берет член в рот. Плавно опускает голову вниз и также плавно подымая ее вверх, плотно сжимая воспаленные губы, параллельно поглаживая впалый живот, пока не ощущает ладонь на затылке, просящую двигаться быстрее. Ускоряется. Мертвец судорожно скулит, и сильнее давит на макушку. Дыхание Рыжего тоже участилось, а в паху болезненно тянет. Он ощущает, как чужие колени сжимают его плечи и солоноватое семя на языке. Мертвец пару раз рвано выдыхает и обмякает на матрасе. Его кожа приобрела персиковый оттенок, смешавшийся с родным зеленым, он расслаблен, ноги все еще раскинуты в стороны, но пальцы уже вяло шарят грязным полом в поисках сигарет. Рыжий, спустя несколько движений по стволу, изливается себе в руку с утробным урчанием. Чиркает зажигалка и воздух наполняется сизым гаревом, он тянется за очками, ища их среди бедлама Второй. Его останавливают тонкие пальцы Мертвеца. — Давай, еще так полежим. Они ложатся обратно на нагретый матрас. Рыжий смотрит в потолок, Мертвец смотрит на Рыжего. За стеной гудит Кофейник, слышен топот танцующих и крики дерущихся. Должно быть скоро все вернутся, ведь дело близится к полуночи, и никто не пожелает скитаться коридорами даже в такую лунную ночь, особенно в такую лунную ночь. Отображающую всю суть человека и в итоге оказывается, что он и вовсе не человек, даже не подобен человеку. Сигарета догорает до фильтра, Мертвец недовольно ругнувшись роняет ее на многострадальный матрас, оставляя обугленный след. Он наклоняется над Рыжим и, не разрывая зрительного контакта, мягко касается разбухших губ. Каждый раз как в первый, каждый раз как в последний. the passion of lovers is for death.