***
Ты ненавидишь свою мать всей душой. Хочешь сказать ей об этом, но сдерживаешься каждый раз. Так не должно быть. Ненависть бурлит в тебе горячим потоком, который с новой силой рвётся наружу, и ты хватаешь стакан с холодной водой, подносишь его к губам, жадно пьёшь, желая насытиться необходимой влагой. Жидкость стекает по твоему подбородку, капает на старую футболку, и ты усмехаешься, с грохотом обрушивая злость на книжную полку. Ты ненавидишь своего отца за то, что он ушел так рано. Рассказываешь ему об этом, смотря на старые книги. Ждёшь ответа, а когда он не поступает — злишься еще больше. Ты на 90% уверен в том, что он тебя не любит, на 10% — в том, что с того света нельзя любить. Подбираешь с пола записку, выпавшую из какой-то старой книжки. Ровняешь мятый листок и с горечью вчитываешься в мёртвые буквы. Привет, мама. Нам сказали подготовить подарок к Новому году. Сказали, что это должно быть что-то, что заставит маму улыбаться. Я помню, что ты говорила, что очень ценишь написанные рукой письма. Я решил подарить тебе письмо. Я не знаю, о чем писать. Я очень сильно люблю тебя. И папу. И Пашу тоже. И я скучаю. С Новым годом, мам Комкаешь бумажку в руках, отворачиваясь к окну, за которым во всю идёт снег. Белая пудра укрывает искусственный газон, украшает еловые ветки, и ты плачешь, вспоминая тот Новый год, когда мама впервые к тебе не приехала. Когда ты не отдал ей это письмо. Ты вспоминаешь тот Новый год, который она провела исключительно с Даном. Ухмыляешься, когда белый лист осыпается снегом на черное покрывало. Весь твой мир черно-белый, но этого никто не замечает. Не замечают и того, что ты невероятно одинок в этом полном доме людей. Ты хочешь вернуться к учебе, но она закончилась в тот момент, когда губы однокурсника побагровели от хлынувшей из его носа крови. Тебя отчислили со специальности твоей мечты, не взяли на работу из-за вечного сарказма в словах, странного внешнего вида и необузданной жестокости, которая вырывалась наружу с каждым неосторожным словом конкурента. Ты — смертник, который каждый раз ходит по лезвию ножа, и ты никогда не признаешься маме в том, что едва не разбился с друзьями на машине несколько лет назад. Не расскажешь, что в день аварии выполз из авто и упал на колени, не мог сдвинуться с места, пока друзья не оттащили за руки к ближайшему дереву. Ты не признаешься, что посадил под ним базилик несколько дней спустя, и один из цветков засушил в любимой книге своей матери. Тебя не смущают подобные совпадения. Ты никогда не расскажешь маме о своей боли. Ты не хочешь, чтобы она страдала. Ты ненавидишь её больше всего на свете. Прислоняешься к двери и слышишь шорохи в соседней спальне. Дан инструктирует Эббигейл, когда доставать из духовки запеченного поросёнка. Они общаются совсем короткий промежуток времени, но этого достаточно для того, чтобы сделать несколько выводов: Балан уезжает за твоей матерью, а нежеланная сестра остаётся следить за ужином. Это заставляет тебя закусить губу в предвкушении. Ты хватаешь с вешалки любимую праздничную рубашку, брюки и направляешься в сторону душа. Ты возненавидел Новый год много лет назад, но сегодня планируешь вернуть всё на свои места. Этот день отольётся самыми яркими воспоминаниями в твоей голове, и ты уверен, то никто из семьи его не забудет.***
Выливаешь гель на мочалку и держишь её под струями воды. Сжимаешь её в руках, наблюдая за тем как пена стекает по бледной коже. Вода слишком горячая для нормального человека, но ты не чувствуешь жара — предвкушение торжества охватывает тебя с головой, заставляя дрожать, и ты добавляешь напора, чтобы не задохнуться. Проводишь мочалкой по груди, опускаешься на живот и втираешь неожиданное удовольствие в каждую клеточку своего тела. Мрачные мысли покидают голову лишь на миг, но затем вспыхивают с новой силой, заставляя улыбаться как можно шире. Ты переступаешь через бортики душевой кабины, становясь мокрыми ногами на мягкий коврик. Позволяешь каплям стекать по твоему сильному телу пару минут, а потом убиваешь их махровым полотенцем. Тонешь в нежности, которую в последнее время ощущал только от вещей и кошек, и это только заставляет тебя убедиться в правильности своего выбора. Подходишь к умывальнику, проводишь рукой по запотевшему зеркалу и пугаешься своего отражения: на лице красуется улыбка, и ты пытаешься её убрать, но губы сами растягиваются, не оставляя и шанса на контроль. Бьешь кулаком по стеклу, и паутина распространяется по всему прямоугольнику. Открываешь холодную воду и смываешь кровь с костяшек пальцев, проводишь по небольшим ранам рукой и закрываешь глаза. Когда поднимаешь веки — твой отец стоит за спиной, грустно улыбаясь. Ты видишь его отражение в зеркале и не спешишь поворачиваться: он уже проворачивал с тобой этот трюк, и теперь ты боишься, что он снова исчезнет. — Ну, здравствуй, — пристально смотришь в его глаза и молчишь, пока он не кивает в ответ. — Пришел поговорить? Я знаю, что ты этого хочешь, но я не намерен ничего выслушивать сейчас. Я решил снова полюбить Новый год. Полюбить так, как его любит Эбби. Ты видел её? Хотя, кого я спрашиваю? Конечно, видел. Невероятная смесь: красивая, умная, необычайно строптивая. А еще самоуверенная папина дочка. Представляешь, она верит, что Балан спасёт её от всего, будто это не богохульство считать его всесильным. Я их ненавижу, пап. И маму тоже. Я знаю, что ты этого не одобряешь, но я едва не на коленях умолял её расстаться с Баланом, я всё сделал для того, чтобы она была счастлива без него. Знаешь, пап? Я на свой двадцатый день рождения молился не Богу — Дьяволу, я просил его забрать мою душу, если это облегчит мои страдания. Кажется, он забрал, но мне не легче, — ты опускаешь глаза, хватаясь одной рукой за умывальник, а второй достаёшь со шкафчика пену для бритья. Снова смотришь в зеркало, поднося бритву к лицу, но за спиной уже никого нет. Отец опять тебе бросил***
Ты спускаешься по ступенькам, поправляя рукава белоснежной рубашки, лакированное дерево пола приятно холодит босые стопы. Хочешь коснуться руками перил, но они украшены гирляндой и покрыты искусственным снегом. У тебя на это всё приобретённая аллергия. Заходишь на кухню, наблюдая за тем, как Эбби пытается напевать песню Аббы, включив её на всю громкость и расположившись на разделочной поверхности, но у неё не получается ничего. в какой-то момент тебе кажется, что эта черноволосая девчушка с карими глазами рождена не от Балана, что мама всё же изменила ему с кем-то кроме тебя, потому что Бог не наградил её вокальными данными. Вздыхаешь, выключая музыку, и девушка испуганно оборачивается, опускаясь на пол. — Боже, Венька, я думала, что уже родители вернулись, — щебечет, забираясь обратно, а туника с оленями задирается достаточно высоко, чтобы оголить бёдра. Твоё существо ликует. — Чего тогда испугалась? — Папа запрещает сидеть на столе. Говорит, что это плохая примета, — мотыляет ногами в шерстяных носках с оленями, которых у тебя никогда не было, а ты впервые соглашаешься с Баланом. — Папа прав, — и позже ты объяснишь ей, почему, а пока малышка посмеивается, соскальзывая с мраморной поверхности и обводит тебя взглядом. — Пол холодный, почему ты босиком? — пожимаешь плечами, радуясь, что всё идёт по плану, смотришь на выставленный на духовке таймер, и улыбаешься еще шире. — Принеси мне, пожалуйста, носки? — ты абсолютно уверен. что «сестра» не сможет тебе отказать, потому что ты и так очень редко о чем-то просишь, и пока она парит наверх по ступенькам, ты наблюдаешь за тем, как праздничные огоньки отливаются на смуглой коже. Хочешь придать ей более естественный блеск и поднимаешься следом. Отсутствие тапок гарантирует тебе тишину, а отсутствие носков — скорость и безопасность на лакированной поверхности. Заходишь в свою комнату, когда Эбби открывает ящик с носками, бесшумно закрываешь дверь и щелкаешь замком, но она не замечает твоих манипуляций. Достаёт пару белой ткани и протягивает тебе. — Спасибо. Я проверил мясо — оно еще не скоро будет готово, поэтому можем в тысячный раз посмотреть «Украденное Рождество», как тогда, когда ты была маленькой, — сверкаешь глазами и не успеваешь опомниться, как она карабкаетя на твою узкую кровать и садится возле стенки, беря твой ноутбук в руки. Хорошая девочка. Ты садишься на край и довольно изучаешь её взглядом: пухлые губы, покрытые бесцветным блеском кажутся слишком сладким подарком на этот Новый год. Она обиженно морщит брови и поворачивается к тебе лицом. — Я не знаю пароля, — тихо бубнит, а ты касаешься кончика её носа, и она смеётся. Всё как в её детстве. Только сейчас перед тобой не маленький глупый ребёнок, а наивная девушка, слишком беспечная рядом со своим братом. Убираешь ноутбук с её колен, отставляя его на тумбу. — Не хочу, чтобы ты портила зрение, так будет удобнее смотреть, — ободряюще улыбаешься, и пока она тянется за телефоном, который бросила на кровать, ты наваливаешься на неё сверху. — Веня, что за игры?! — Эбби еще не осознаёт всю суть проблемы, смеётся и пытается тебя оттолкнуть, а потом натыкается на жестокость в светлых глазах и замирает. Она уже видела этот взгляд, когда ты разбивал лицо её однокласснику, который хотел насладиться поцелуем неспелых губ позапрошлой осенью. В тебе тогда не было и тени сожаления, потому что никто не смеет трогать твоё, и сейчас ты предупреждаешь её этим взглядом, забирая себе всё спокойствие, присутствующее в ней до этого момента. Твоё не смеет сопротивляться. Она наконец-то всё понимает: отталкивает тебя еще упорнее, кричит, пытается схватиться за телефон, но ты валишь её на кровать, разрывая красные трусики с леденцами, удивляешься этой пошлости, и когда она снова подаёт голос, заставляя твои барабанные перепонки заболеть от напряжения, ты кусаешь её за шею, оставляя на коже след от своих зубов и яркое пятно, которое очень быстро начинает приобретать синеватые очертания. Она замолкает на доли секунды в шоке, а ты хватаешь её за вьющиеся волосы, с силой оттягивая их назад, впиваешься жестоким поцелуем в девственные губы, и она пытается тебя укусить, но мгновенно получает наказание: твоя ладонь приземляется на горящую щеку, и Эбби жмурится, пока слёзы стекают вниз к подбородку. Ты с удовольствием проводишь языком по каждой капле, наслаждаясь солёным привкусом боли и снова опадаешь губами на красивую шею. Терзаешь кожу, едва оставляя на ней не задетые места, и когда «сестра» начинает бить тебя коленом по ноге, восстановив силы, ты заглядываешь в потемневшие от страха глаза и поочередно целуешь губы, упиваясь их нежностью. Смакуешь блеск, впитываешь в себя её крики, сполна наслаждаешься Новым годом. — Веня, не надо, — она едва выговаривает слова, пока ты крепко сжимаешь её запястья. — Пожалуйста, — захлёбывается в слезах, не прекращая попыток вырваться, и ты наконец-то отпускаешь худые руки, опускаясь ладонями к сжатым бёдрам. Она бьёт тебя кулаками по спине, кусает за плечи, но тебе плевать. Ты чувствуешь запах дыма. Ты должен успеть. С усилием раздвигаешь сильные ноги и сразу оказываешь между ними, хватаешь брыкающуюся девчонку за руки, зубами кусаешь за клитор, и она кричит от боли, плачет, умоляет, она пытается до тебя достучаться. Тебе плевать на единственного человека, которому не плевать на тебя. Перемещаешь руки девушки в свою ладонь, пока на смену сопротивлению Эбби приходит агрессия. Она выкрикивает что-то о том, что ненавидит тебя и никогда не простит, но тебе не надо её прощение. Ты просто расстёгиваешь ширинку, открывая проход члену, и проводишь головкой по промежности, заставляя её вздрогнуть в очередной раз и снова забиться в истерике. — Веня, прошу, ты же мой брат, — она откидывает голову назад, чтобы не видеть того, что происходит, закрывает глаза, но не оставляет попыток выбраться. В её груди еще теплится надежда. Ты торопишься её убить. Хватаешь рукой телефон Эбби, радуясь тому, что в вашей семье всегда царило доверие. Новенький IPhone не запаролен, и ты с лёгкостью открываешь недавние вызовы и тычешь на нежное «Папочка». Включаешь динамик, и гудки раздаются на всю комнату. Прислушиваешься, ты заранее включил диктофон на своём телефоне. Ты желаешь запомнить этот момент навсегда. — Да, доченька? Ты уже по нам соскучилась? — голос Балана на фоне приторно сладкий, и ты боишься, что эрекция ослабеет от этого раздражителя, но смех матери бэкграундом питает тебя энергией, и ты резко входишь в сестру. Она кричит от боли, а её стенки очень туго сжимаются вокруг твоего члена, вызывая головокружение. Она кричит, и смех по ту сторону телефона прекращается. — Папочка, помоги, — Эбби в шаге от того, чтобы потерять сознание, а ты хочешь, чтобы она запомнила всё до конца. Добавляешь темпа, наслаждаясь женскими всхлипами после каждого толчка, криками, просьбами, но крышу сносит окончательно. Ты слышишь обеспокоенный голос ненавистного отчима, крики мамы, а ещё вой тормозов. Ты сбрасываешь вызов, когда изливаешься в Эбби, и она прекращает сопротивляться. Смотрит на тебя мёртвым взглядом, и ты вытаскиваешь из неё член, проводишь языком по промежности, слизывая следы потерянной девственности, и она мгновенно отталкивает тебя, поджимая ноги. — It was my pleasure, — обдаёшь её ухо горячим дыханием, проводишь рукой по скрытой тканью груди, застегнув ширинку, выходишь из комнаты. За закрытой дверью слышишь грохот и слёзы, но в твоей душе расцветает прекрасное ощущение счастья. Ты сбегаешь по ступенькам вниз, наслаждаясь тем, как прекрасные огоньки распространяются из кухни, и ты впервые рад живому костру в доме, вспоминаешь старую песенку и укладываешься на диван в гостиной, закрыв глаза. Ты морально измотан и готов ко всему. Действительно. Впервые. Готов.***
Ты практически каждый день молил о помощи и пощаде. Тебя упрямо никто не слышал. Никто не замечал того, что ты не мог описать словами. Ты впервые никого не винишь за это, а смотришь на огонь и отдаёшься во власть красных языков, надеясь, что жар поглотит твои грехи.THE END