Ложечку за маму, ложечку за папу

— Ложечку за маму, ложечку за папу... — Прекрати. Я не буду это есть. — Невежливо отказываться от еды, когда вы в гостях, Уильям. Вы же это прекрасно знаете.        Уилл Грэм хочет ударить своего собеседника, но боится не рассчитать силу, боится, что его импульсивность в таких вопросах честно победит мораль. Наверное, поэтому он крепко привязан к стулу по рукам и ногам. А веревки специально не дают волю движениям, оставляя следы на теле. — Даже если я съем, ты же не отстанешь от меня.        Ганнибал же Лектер спокойно пробует приготовленное, смотря на своего собеседника сверху вниз. Собеседник на человека похож лишь частично, его когти вдвое длиннее человеческих пальцев, клыки показываются во время разговоров, но страха это все равно не вызывает никакого, только мерзкую усмешку. — Каков грубиян. Вам повезло, я ем лишь людей. — Ты меня даже человеком не считаешь? — Не считаю. Вот, взгляните на себя. До такого доводит отрицание собственной природы, — Ганнибал кивает на то, что имеет честь называться Уиллом Грэмом, вновь оглядывая существо оценивающим взглядом. — Но если бы вы съели хоть кусочек, вы бы избежали этого разговора. Делайте выводы. — Заткнись. — Заставьте меня, Уильям.        Он смеется в лицо Грэма, который ничего с этим сделать не сможет. Даже заставить его заткнуться не посмеет. Слишком крепко привязан к стулу, слишком скован своим страхом. Вот, мол, смотри, Уилл, сейчас единственный человек, которому не наплевать, отпустит тебя, и ты его живьем съешь, не пощадишь, ты так предан своему голоду, своим жалким нечеловеческим желаниям, что забываешь о теплых чувствах, как не стыдно, как же тебе не стыдно? И совесть не мучает?        Даже если он подсознательно осознает, что Ганнибал его не любит, что о теплых чувствах даже речи идти не может, совесть за одну лишь мысль давит сильнее прочных веревок. Неужели Лектер этого и добивался? Такой слепой преданности, будто Уилл чуть похуже простой собачонки? — И чего же вы замолчали? Не можете ничего сделать? — А зачем с тобой говорить? — Чтобы поесть, выбраться из своего заточения, неудобно же, поди. — У меня есть самоуважение. — Я в таком случае уберу еду. Посмотрим, как долго вы продержитесь.        Ганнибал уходит, оставляя все как есть. Веревки натирают кожу Уилла, ему хочется на стенку залезть из-за проклятого голода, но "самоуважение" ведь. Можно и потерпеть.        Пару часов спустя Ганнибал-добрая-душа-Лектер снова приходит полюбоваться страдальцем. Свысока, изучающе и с неизменным выражением лица. Мерзко. — Надумали поесть? — Хорошо, давай сюда свою стряпню. — Я знал, что еще не все потеряно.        Уиллу противно даже смотреть на еду, которую ему подают. Он изо всех сил пытается представить, что в тарелке не человек, что там просто "особенный" кусок мяса, приготовленный лишь для него. Таким Лектер кормит того, кого даже за себе подобного не считает. Такое Лектер слишком аккуратно накалывает на вилку и, не скрывая отвращения, толкает в рот, будучи абсолютно уверенным, что Грэм не откусит ему руку по локоть. Такое, в конце концов, легко предотвратить, многозначительно наступив на чужую ногу перед трапезой.        «Чтобы не забывал, где находится». — Я не съем ни кусочка, пока ты давишь мои ноги. — Я не уберу свои ноги с ваших, пока вы не съедите хоть кусочек.        Существо послушно пробует злополучное мясо, жмурясь и старательно пытаясь не откусить кусок вилки. Удается успешно, он решает проглотить сразу, не чувствуя, что Ганнибал сдвинулся с места. Его туфли неприятнейшим образом давят на ноги. Его лицо кривится от отвращения. Его костюм идеально чист, словно его сменили только что. Вот он каков — Ганнибал Лектер в самом естественном для него амплуа. Вот он каков. — Ты не убрал ноги. — Ешьте дальше, Уильям. Просто ешьте дальше.        И Уилл ест дальше, давится, ест через силу, но ест. Выбора нет. Он привязан к стулу, он не находится в человеческой форме, чтобы рассчитывать свои силы и действия, он находится напротив единственного человека, которому вроде как не плевать. И он ничем не лучше. Он тоже ест людей ради своих вполне эгоистичных целей. Голод был таковой целью для Уилла. Для Ганнибала — нет. — Убери ноги, мне больно. — Ещё чего, вы можете потерпеть. — Могу, но не буду. — Ваша проблема.        Уилл не видит лица Ганнибала, но чувствует мерзкую улыбку на его лице, потому что онемевшим ногам в момент стало даже хуже. Он только начал привыкать к этому ощущению, только научился делать вид, что болезненная тяжесть ему роднее матери, которую он никогда не знал, роднее отца, которого он знал слишком хорошо, роднее своего тела, которое в любом из видов мерзкое и чужое.        Уилл не слышит мысли Ганнибала, но чувствует, что сейчас вместо восприятия нечеловеческой фигуры в ее худшем виде — кожа непонятного серого оттенка, поломанные когти, растрепанные волосы — он воспринимает фигуру как что-то, что можно угробить ради своего наглого удовольствия. Что-то, что не имеет мнения, языка для его проговаривания, и желательно отчаянно жаждущее тепла.        Уилл не говорит о Ганнибале, потому что никто не захочет слышать тираду из одних только изощренных оскорблений, которые можно воспринять как признания в бесконечной любви.

* * *

       Так прошло полчаса беспощадной кормежки, после которых Уиллу выдают очередной набор одежды, потому что старый порвался удивительно невовремя, после которых Ганнибал уходит на работу. От одежды несет стиральным порошком. Негласное разочарование Лектера в подопечном — сколько уже таких было, не напомнишь? — в комплект не входит, оно словно галстук, оно необязательно, но с ним любой наряд станет лучше, нужно лишь затянуть потуже, чтобы стало невозможно дышать, в этом весь смысл.        Он одевается, пытаясь примириться со своим человеческим обликом, а там и прикинуть, как долго придется ждать до следующего такого раза, стоит ли вообще лезть в чужую аптечку, разбираясь со следами от веревок. Поразмыслив, Уилл накидывает чужое пальто и забирает копию ключей. Стоит показать народу честному и не очень, что главный притворщик людского вида снова тут. Они же не в курсе...        Костюм человеческий налезает с трудом. Он для Грэма словно дешевая ткань одежды неподходящего размера, и в это же время он — единственное, что можно себе позволить. И кому-то он нравился, а у кого-то другого не было выбора. В толпе их не различить, да и кому оно нужно? Неужели есть дотошность под костюмчиком? Уилл бы глянул, но что-то копаться в человечине или том, что на нее похоже, вообще не хочется. Ему бы с собой разобраться.        «Если не ошибаюсь, тут работает Ганнибал. Интересно, как оно: жить, как обычный человек, который не хочет съесть себе подобных. Ах да...», — закралось в мысли Грэма, когда его занесло на знакомую улицу к знакомому зданию. Он определенно не следил, куда идет, просто шел, чудом не влепившись ни в одну стену, ни в один столб и ни в одного из мимо проходящих людей.        Прогулки не возбранялись, но и не поощрялись — «Мы же не хотим, чтобы вы набросились на кого-то посреди улицы, да, Уильям? У меня безопаснее, я вас никуда сдавать не собираюсь, пока вы ведете себя прилично». Прилично. Это слово стало причиной многих ночных кошмаров с одинаковым сюжетом: Уилл делает что-то абстрактно "неприличное", Ганнибал вышвыривает его без лишних церемоний, приговаривая, что "подопечный" даже на мясо не годен.        «Да пошел ты, Ганнибал Лектер», — он произносит это в мыслях, прекрасно зная, что вслух никогда не скажет ничего подобного. Не только из-за репутации "умницы Уилла", но и из-за страха перед вышеупомянутым. Все те же причины, к слову, что были перечислены выше. Ничего нового. По крайней мере, здесь. Ганнибала есть за что бояться, и Грэм вспоминает расширенное издание этого списка каждый раз, когда пересекается с ним взглядом.        Может, даже чаще.        Но его есть и за что любить, не подумайте, что Лектер способен только ужас вызывать у нечеловеческих созданий, Уилл уверяет себя, что это не единственное, на что способен великий психиатрический ум. Умнице Уиллу стоит верить, хотя бы из приличия. Ему же невозможно что-то внушить, его разум тверже и стабильнее камня, он мыслит здраво, Ганнибал этому способствует. Или я ошибаюсь?..        Грэм ценит Ганнибала. Не каждый был бы готов подкормить кого-нибудь человечиной. Ценит, потому что на каждый кнут у него найдется пряник. Конечно, отношения двух взрослых людей нельзя назвать воспитанием по такой схеме, но именно этим это и являлось. Воспитанием. Дрессировкой. Переделыванием под чужие ожидания.        "Умнице Уиллу" не оставалось выбора. Он должен оставаться "умницей" в глазах Ганнибала, чтобы все не пошло по злополучному сценарию, где он разочаровывает и подводит самого дорогого человека, оставаясь по итогу ни с чем. — Вы были на прогулке, Уильям? — Да. Хотел заглянуть к тебе на работу, но решил не позорить твое честное имя моим не совсем честным видом. — Вы как всегда предусмотрительны.        Уилл горестно улыбается, смотря на Ганнибала. Лучше бы он предусмотрительным не был.

* * *

       Следующий день проходил точно так же, только теперь в мыслях Лектера прячется мысль о том, что делать, если Уилл объявится на рабочем месте. Притворяться, что не знаешь — не вариант, ему могут навредить, а Ганнибал старается держать обещания. Попросить удалиться — какова вероятность, что он услышит? Умница Уилл не всегда так умен, как бы хотелось, не всегда понимает нужное, но почему-то всегда умудряется понять ненужного. Удивительное создание.        Но если предположить в пятиминутном перерыве между пациентами, что Грэм не лишен базового навыка понимать человеческую речь, что он не заявится в неположенное место, то жизнь даже кажется немного скучной. Но справедливой. Можно отдохнуть. Конечно, ненадолго, клиентка волнуется, что ее мать зверски убило странное создание, о которых говорят в городе...        «Хоть бы это был не Уильям».        Это всего лишь легенда, Ганнибал не хочет, чтобы кто-то верил в такую чушь. Несмотря на то, что такую чушь он регулярно видит сам ежедневно. Узнай кто обо всех подробностях этого странного сожительства, точно бы подметил, что чудовище удивительно человечно, а человек ужасно чудовищен. Ни тот, ни другой в этом не признается. Уиллу не нравится называться человечным, он будто делает недостаточно для этого "звания". Что до Лектера... Он готов оправдать любой из своих поступков обвинением во всем жертвы.        «Нет, ну а что? Так грубо вести себя и остаться безнаказанным надо постараться».        Клиентка ушла. К великому счастью Ганнибала, которое он даже скрывать не собирается, клиентка ушла, и теперь мысли по поводу Уилла можно не скрывать. Хотя бы пять минут.        Лектер волнуется не за Грэма, а за тех, кто может от него пострадать, даже если "воспитанничек" не посмеет причинить кому-то вред. Он волнуется за потенциальных жертв больше, чем за уже пострадавшего.        Сколько бы Уилл не был умницей, Ганнибал жаждет, чтобы он оставался сегодня дома. Там не так много развлечений, но это безопасней.        Или просто кому-то нравится кого-то контролировать. Мы никогда не узнаем.

* * *

— У тебя выходной сегодня? — Да, но ближе к вечеру я вас оставлю. — Снова? — У людей удивительно много забот, Уильям, вы бы не захотели таким быть. — Я пытался.        Уилл прячет взгляд от Ганнибала, чтобы из него снова не выпытали лишнего. Вот чего он рассказывать не хочет, так это про его попытки быть "нормальным", которые с детства превращались в пропавших без вести одноклассников и переезды, переезды, которых было слишком много.        Конечно, все лучше, чем быть запертым в особняке Лектера без позволения выйти. — И как успехи?        Грэм молчит, закинув голову на спинку дивана. Если так продолжится, он точно ударит Лектера. Лицом об стенку. Раз тридцать. — Я вас спрашиваю, Уильям. — А я отказываюсь отвечать. У людей же так можно? — Можно, но не со мной, так что говорите.        Уилл замирает. В его голове словно плотину прорвало, мысли несутся и несутся, он не смеет и не сможет их остановить, что будет, обязательно будет нести за собой последствия, это глупо отрицать, глупо-глупо-глупо.        А Уилл Грэм не глупец. По крайней мере, ему хочется сохранить веру в себя. — Вам кажется, — перед его лицом щелкают пальцами. Еще секунда, и он оторвет эти пальцы Ганнибалу с корнем. — Что вы можете меня игнорировать? — Нет, я просто отказываюсь тебе отвечать. — Каков грубиян! — Это нежелание вести с тобой диалог обосновано, — Уилл задумчиво посмотрел на руки Ганнибала, словно планируя охоту. Так в каком-то смысле и было, ведь через считанные секунды он осознает, что держит между клыков пару точно не своих пальцев. Вот же черт. — Уильям, если вы продолжите, мне придется применить силу. Последнее, что мне нужно — это кровотечение, — Ганнибал удивительно спокоен, хотя его лицо выражает явное недовольство. — Уильям, вы меня слышите?        Грэм не слышит ни слова, словно Лектер находится за стеной, словно это эмоциональное наводнение его с ног сбило, а он не заметил. Его взгляд направлен в потолок, и он ничего не поймет, если челюсть сомкнется слишком сильно. Не почувствует ничего, кроме вкуса чужой крови. Ганнибалу приходится с небывалым трудом выдернуть пальцы из чужого рта. Ну и мерзость. Выдернул он, судя по всему, слишком сильно — осталась царапина от клыков. — Уильям Грэм, это ни в какие рамки не лезет. Вам повезло остаться сегодня дома, я не хочу, чтобы от вас пострадал кто-то еще. — А меня тебе недостаточно? Все всегда только о тебе и других, как будто Уильяма Грэма не существует, он ни от чего не страдает, ему нравится, когда его за человека не считают! Он просто это обожает! — Уилл заливается нервным смехом, закрывая лицо руками.        Ганнибал молчит, испытывая чужое терпение, и уходит он так же молча. Кажется, его собеседник тоже не сказал ни слова, продолжая высматривать что-то в потолке. Лишь бы не пересекаться взглядом с Лектером. Лишь бы продумать вразумительное оправдание тому, что он называет грубостью, пренебрежением к личности, хамством, отвратительным поведением... Лучше не продолжать. — Вы все еще злитесь? Мне просто подумалось, что вы можете и в люди со мной выбраться. Я не такой плохой человек, честное слово. — Серьезно? Тебя все еще зовут Ганнибал Лектер? — Да. Теперь вам предстоит прилично выглядеть и прилично себя вести. Вы справитесь?        Умница Уилл ведется, как миленький. Ему хочется, чтобы Ганнибал простил его, чтобы относился, как к равному, а это такой хороший шанс! Нельзя его упускать. А Ганнибалу много не надо — показать себя с лучшей из всех сторон для каждого, кто посмотрит на него. И для Уилла в первую очередь. Так что процесс "совершенствования" потрепанного не-человека был самым тихим и спокойным. Даже в моменты, когда запутанные волосы последнего пытались пригладить, уложить, это вызывало много неоднозначных чувств.        Уиллу казалось, что о нем никогда так не заботились. Никогда не проявляли столько ласки, никогда не касались его с такой любовью. Ганнибалу стоит быть поосторожнее с поправлением воротничков рубашек, вдруг Грэм привыкнет? А он же и правда потихоньку привыкает к тому, что так, оказывается, можно, что от лишней заботы никто не пострадает.        Даже чья-то гордость. Верно, Ганнибал? — Вот вы и выглядите выше всяких похвал, браво. Я не верю, что сделал с вами что-то такое. — Как по мне, ничего не изменилось, но этот костюм мне нравится. — Ничего не изменилось? Что же... Этот галстук хорошо подходит к цвету ваших глаз. Я рад, что вам нравится.

* * *

— Кто это с вами? — Давний приятель, Уильям Грэм. Я решил показать ему высшее общество. — Можно просто Уилл, — у него было нехорошее предчувствие по поводу происходящего. Пришлось прятать собственную нервозность под костюмом, который был великоват в плечах. — Уильям, погляжу, вы нечасто так проводите время? — одна гостья решилась завести разговор с мужчинами. — Да, я тут впервые. — Интересно, как вы в таком случае удостоились звания приятеля доктора Лектера... Ему сложно найти себе кого-то близкого по духу, но, кажется... Вы идеально друг друга дополняете. — Вы правы, — Ганнибал кладет руку на плечо Уилла. — Сложно представить, где бы он оказался без меня. — Вы еще и добродетель, доктор! Спасли его от сложной ситуации, небось. Не верю, что имею честь говорить с вами.        У Грэма ком в горле. Назвать деятельность Лектера добродетельной — плюнуть в лицо тому, с кем этот "спасатель" связался. Нет, безусловно, он бывает добр, ласков, он перевоспитывает чудовищного людоеда, он хороший пример для подражания, но это все не имеет никакого смысла, если знать его лично. — Да. Он замечательный человек, — на лице неестественная улыбка. — Я тоже не знаю, что бы я без него делал.        Разливают вина, приглашают к столу, может быть, зря это Уилл? Может, его спутник меняется, что-то понимает? Очень хотелось бы надеяться. Хотя что может так резко осознать взрослый человек, который большую часть жизни так себя вел? Непонятно, и, если честно, понимать не хочется. Хочется хорошо провести время, пока Ганнибал добрый. Относительно, конечно, добрый, а если сравнить с прочими добряками, так вообще ничего в нем такого нет. Но Уилл прочих добряков не знает, для него они ничего не значат, он не добивался их внимания. Да и не сказать, что он их интересовал. Так что все честно.        Ужин проходит спокойно. Конечно, людоеду под прикрытием делать было там нечего, однако еда была вкусной. Ганнибал ничего для вечера не готовил, а значит, если на горизонте не появился очередной любитель человечины, можно продолжать трапезу.        А после все пошло как по маслу. В смысле, было скользко, повезет, если не поскользнешься. У каждого второго гостя стакан чего покрепче в руках, Грэм исключением не был. — Уильям, не сочтите за невежество, но кто ест мясо с белым вином? Вы безусловно отвыкли от общества, возможно, никогда и не привыкали... — Я больше не буду, спасибо за совет. — А больше и не надо. Вы снова устраиваете проблемы, когда дело касается еды. Знал бы я, — Лектер начинает говорить тише. — Что так будет, я бы не побрезговал вновь наступить вам на ногу.        Уилл замирает со взглядом куда-то в сторону, ему не нравится, как легко, оказывается, манипулировать его страхами. И не закричишь же, не позовешь на помощь, не пожалуешься родителям, вообще ничего не сделаешь в такой каверзной ситуации. Ганнибал знает, на что давить и когда.        Стакан с вином вылетает из руки, Ганнибал предательски отходит в сторону, оставляя спутника с разбитым бокалом, разлитым вином и испачканным костюмом. Будто бы это произошло без чужого вмешательства. — Уильям, вы разбили бокал, — подмечает кто-то со стороны. — И правда разбил. Как ему не стыдно? — Надеюсь, он хотя бы заплатит.        Грэму приходится приложить немало усилий, чтобы выбраться из собственного окаменения. Будто его собеседником был не Ганнибал Лектер, а Медуза, черт бы ее побрал, Горгона.

* * *

— Если вы не сядете за стол, я учту, что прошлый раз вас ничему не научил.        Кожа снова серого оттенка, когти снова поломаны, взгляд слегка безумен. Уилл Грэм снова является одним из самых жестоких и одновременно беззащитных существ. А Ганнибал же Лектер не меняется, он не знает границы между правильным и неправильным. Может, знает, и размыл он ее специально. Что хуже — вопрос в этот раз не в этом.        Что-то в духе теплых чувств все еще было между ними, наверное, правда, они не так сильны и не так теплы, как в прошлый раз. — Научил, именно поэтому я сижу перед тобой. — Отлично. Вы сами съедите свой ужин?        Перед Уиллом тарелка с самым красивым блюдом, которое он когда-либо видел. Аппетита все равно нет. Желание поесть что-нибудь существует, но когда выбор стоит между человеческим мясом и голодной смертью, Грэм выберет не мясо. — Да. Скорее всего.        Он не съедает ни кусочка на протяжении десяти минут, бездумно смотря в тарелку. Ганнибал подходит поинтересоваться, садится рядом даже для разговора на равных. — Уильям, почему вы даже не притронулись к еде? — его прерывает резкое движение чужой руки. Когти вцепляются в плечо. — Ты знаешь меня и все равно каждый раз предлагаешь мне одно и то же. Почему? — Потому что я хочу помочь вам. — Ложь, — когти сжимаются еще сильнее. — На меня тебе как раз наплевать больше всего. — Уильям, вы причиняете мне физический вред. Я не могу говорить на серьезные темы при таких обстоятельствах.        Процарапывая когтями чужую кожу уже ближе к шее, Грэм не осознает, что близок к убийству человека, который, возможно, правда хотел помочь. Для него все происходит словно за стенкой. — Ну я же говорил, когда ты мне на ноги наступал. — Не сравнивайте меня и вас. И не смейте ко мне прикасаться...        Это не остановило кровожадное существо, коим Уилл, к сожалению, являлся. Он давил на шею все сильнее, пытаясь достигнуть своей цели. Либо чтобы Ганнибал заткнулся, либо чтобы сказал правду. Лектер же одно понимал, что его при таких обстоятельствах не убьют. Это было одной из немногих вещей, которую он понимал неправильно. — "Умничка Лектер" надеется, что все снова будет насчет него?        Молчание раздражало даже больше разговоров. Озверевший — как буквально, так и фигурально — Уилл Грэм смотрит в чужие глаза, не убирая руку с шеи. На лице отвратительно наглая улыбка. Словно они поменялись ролями. Или сыграла свою роль накопившаяся злость на Ганнибала? Кто бы знал...        Уилл очнулся только после того, как ему на лицо попала кровь.        Кажется, Ганнибал наконец заткнулся. Он и дышать перестал. Единственное, что о нем напоминает — его кровь, растекшаяся по столу, и его тело, упавшее чуть поодаль тарелки с человечиной.        Уилл Грэм убил "единственного человека, которому не наплевать". Он тяжело дышит, чувствуя, как дрожат руки с окровавленными когтями, как в глазах все поплыло. Ему требуется много времени, чтобы прийти в себя. И еще больше, чтобы решить, что делать с телом.        Он сам не свой, бормочет что-то невразумительное, преодолевает отвращение, вытирает с глаз слезы, и поедает "единственного человека, которому не наплевать", начиная с пальцев рук. — Как ты говорил? Ложечку за маму, ложечку за папу...