Минута

Вьются в небе змеи вспышек. Гремит артиллерия с обеих сторон, свист и взрывы, земля и ошмётки плоти взмывают в воздух, чтобы снова удариться о твердь. На горизонте, из глубины вражеских позиций медленно приближается гроздь танков. Пока основная часть 3-ей особой дивизии отходила к более защищённым позициям, которые позволят принять на себя и удар врага с юга — о, поистине подлый обход — и встретят громаду, рвущуюся с запада. Ту самую громаду, что сейчас накатывается на позиции оставшихся здесь частей: пара сотен человек, два десятка орудий, дот, врезавшийся в холм, поливающий огнём пехоту неприятеля. Месиво окопов, проволоки, осколков и тел, всюду хлюпающая грязь и перегородки. На одном из возвышений, в паре десятков метров от дота, облачённая в чёрное пальто офицерская фигура наблюдала за полем боя, обречённо и печально. Мелиссовский согласился взять эту горстку бойцов под командование, зная, что они обречены. Лишь поэтому. Он стремился к смерти и желал принять её с высоко поднятой головой. Всё шумело: пули вгрызались в землю, бряцал металл, скрипела форма, в небе жужжали самолёты. Один из выпущенных врагом снарядов попал прямо в пулемётную точку, которой командовал давний приятель командира. Поможет ли дивизии отступление? Быть может, принесённая здесь жертва, мнимая попытка сдержать наступление противника, будет принесена зазря? Что если с той же лёгкостью проиграем мы и там? Ведь будет ещё и удар с юга… Тонкая серебристая нить соединила на мгновение далёкий горизонт и дот, задрожала, будто распускаясь, а затем взрыв снёс и бетон, и железо, и сам холм стесал до основания. Клубы дыма и пара взвились к небу, жар опалил всех, а град осколков ударил даже по наступающим. Мелиссовский в последний миг успел вскинуть руку, прикрывая лицо, но не заметил, что щека его всё-таки оказались залита ручейком горячей крови, хлынувшей из скулы, куда вгрызся кусочек металла. Не могло быть никакого чуда. Офицер ещё раз взглянул на поле битвы… нет, поле яростной грызни. Небо почернело, почернела земля, кровь рекой затопила мир и не могло быть спасения. Бедная сестра его, уже должна была разродиться. Мальчик или девочка, а может двойня? Что же будет с бедной семьёй его? Проявится ли послевоенное милосердие? А что если голод? Помогут ли союзники, а может враги? Или оставят умирать истощённую и обескровленную нацию? Сколько же полегло на полях и холмах, в горах и ущельях, даже представить страшно, не то что сосчитать? Мелиссовский нервно засмеялся, несколько пуль бесшумно пронеслись мимо, но даже их он почувствовал. Бояться нужно не того снаряда и не той пули, что свистит, сигнализируя о своём приближении, а той, что бесшумна, ибо последняя и есть твоя смерть. Удар в левую часть груди заставил его пошатнуться, во внутреннем кармане с той стороны лежал блокнот и медальон с фотографиями матери и отца, сестры и её мужа — давнего друга Мелиссовского ещё со времён лицея. Лишь через несколько секунд, когда закапала кровь из брюха, а правое лёгкое судорожно сжалось, захлёбываясь кровью, офицер осел на землю, оглушённый накатившей слабостью, пытаясь продохнуть, он лишь выплёвывал кровь. Затем окончательно упал, ткнувшись лицом в грязь. Тело под собственным весом проползло немного, а затем перекатилось и упало в окоп. Кровь смешивалась с грязью, а пыль оседала на испачканную форму и измазанное лицо. Гремят подходящие танки.