Зомби и бабочка

Когда Луна берет в руки гитару, Моаника расслаблена. Ей нравится, как та всем своим существом стремится на Бладвэй. На ее взгляд, у той есть все шансы покорить своим пением толпы. Ей нравится та жизнь, что струится в ней бурным потоком. У зомби все отнюдь не так радужно, чтобы можно было упускать столь щедрый дар наблюдения за стопроцентно живыми. Луна улыбается, когда играет, и эта улыбка заставляет мертвое сердце исходить истомой искренней привязанности. Луну может отвлечь от игры случайно проскочивший огонек в темноте, но Моаника на то и находится рядом, чтобы одернуть ее от этого безусловно забавного рефлекса. Она наблюдает за Луной внимательно, не отводя неживого взгляда. Она старается уловить каждое ее движение, чтобы было потом что вспомнить. Моаника любит командовать другими, ей только дай повод ради шутки пополнить свою коллекцию домашних животных-зомби, лелея этим действием когда-нибудь собирать в подчинении других монстров. Рядом с Луной эти мечты притупляются. Ей хочется слушать, а, может быть, даже подпевать ее прекрасному пению. Голос у нее высокий, как трель соловья, этих людских, никому непонятных из монстров, птиц; волнующий, как бурный поток и чарующий как колдовское заклинание. Моаника очарована, как и многие, только не решается этого произнести вслух, наверное, мешает застарелая и никому ненужная в таких делах гордость. — Я вижу, как ты смотришь на меня. Я вижу, как ты слушаешь, спасибо, — тепло говорит ей Луна, и Моаника улыбается не пойми чему. Концерты ей полюбились не так давно, но все же есть в Луне что-то особенное, что заставляет к ней прислушиваться, что заставляет досиживать ее выступление до последней ноты. Музыка делает ее не тем, кем она на самом деле не является, и ей это чертовски нравится. Так хочется порой улететь от собственных проблем и побыть кем-то иным… Душа Луны легкая как и ее мечты. Душа Моаники тяжелая, как и ее стремления. Эта легкость, которая присутствует в натуре Луны, делает ее самой желанной для Моаники. Самой-самой. И ей об этом очень бы хотелось обмолвиться хоть словечком, но каждый раз, когда предоставляется такая возможность, Моаника не знает что именно сказать. Она в итоге только хвалит чудесную гитарную музыку. Всякий раз, когда Луна находится в пределах видимости Моаники, у нее возникает яркая ассоциация того, что происходит, как будто на темным надгробием летает прекрасная ночная бабочка. Дует легкий ветерок и где-то вдалеке есть еле видимый свет фонаря. Ей бы хотелось стать фонарем для Луны, чтобы та замирала при ней также, как при редком ярком свете в школе. Луна может взять Моанику за руку и учить ее нескольким аккордам на гитаре, может напевать что-то тихое и милое, когда, она думает, ее никто не видит. Все это будет известно Моанике и все это будет откладываться в ее сознании как моменты, к которым стоит стремится. Однажды она говорит: «Я сыграю тебе», когда они вдвоем, и начинает петь тихую балладу о любви, что-то услышанное у людей. Моаника может не понимать их, может призывать к войне с ними, но не понимать того, что в этой песне есть что-то цепляющее, не может. Она решается подняться со своего места, когда звучит последняя нота, она подходит к Луне как можно ближе, берет ее за руку, а после касается на мгновение ее губ своими. Она боится того, что будет в итоге, но видит перед собой улыбку, когда поцелуй заканчивается. — Я знала, что ты понимаешь музыку, Моаника, — тихо произносит Луна. — Я знаю, что тебе идет петь, Луна, — мягко отвечает Моаника. В душе ее летает тысячи бабочек при свете фонаря.