Наказание

Он нашел Лютика, сидевшего рядом с режущимися в гвинт краснолюдами. Молча взял поэта за рукав и оттянул в лес. Лютик сразу сообразил, чем дело пахнет, достаточно было одного взгляда на лицо ведьмака. – Трепло, – тихо сказал Геральт. – Болтун. Фонтан красноречия, черт побери! Язык бы тебе тисками зажать, болван. Удила в зубы засунуть. Трубадур молчал, но выражение лица у него было гордое. Анджей Сапковский, «Крещение огнем»

Геральт тащил Лютика за собой за руку в лес и мрачно думал, что тот на сей раз выбесил его нешуточно. Мало им было извечных проблем из-за трепливости трубадура – Геральт сносил это, сцепив зубы, потому что достоинства Лютика и приязнь Геральта к нему все же пересиливали продуцируемый поэтом хаос. Но на сей раз дело касалось Цири. Она могла пострадать косвенным образом от того, что Лютик не в состоянии удержать за зубами язык – и Геральт действительно злился, злился безумно, мечтая как минимум заткнуть поэту рот кляпом и хорошенько выпороть – Лютик буквально напрашивался на это все годы их знакомства, испытывая терпение ведьмака. Резко остановившись и обернувшись, так что беззаботно телепавшийся следом (и не слишком впечатленный гневом друга) Лютик чуть не врезался в него, Геральт тихо процедил сквозь зубы: – Трепло. Болтун. Фонтан красноречия, черт побери! Язык бы тебе тисками зажать, болван, – Геральт с удивлением поймал себя на мысли, что говорит почти всерьез, всецело придерживаясь мнения, что трепка Лютику раз в жизни бы не помешала, коль тот упорно не понимает, когда его просят по-хорошему. – Удила бы тебе в зубы засунуть, – выдохнул Геральт, злясь еще пуще от того, что Лютик его угроз (как и всегда) совершенно не боялся. Лютик фыркнул, гордо задрав нос. Мол, нечего тут великим поэтам, светочам мысли, рот затыкать. Поэт, мол, должен вещать – в том его прямая обязанность. Как будто мало идиоту перепало после дуба Блеобхериса за великие поэмы о Цири. Определенно, даже вывернутые руки и вздергивание под потолок ничему трубадура не научили. Они, тем временем, уже достаточно отдалились от остальных, выйдя на маленькую округлую поляну, уютно расположившуюся в хороводе густо переплетшихся кронами вековечных деревьев и разлогого подлеска. – Знаешь, Лютик, – сказал Геральт, чувствуя, как гневно раздуваются крылья его носа, фиксируя тем больше закипающую в себе злость, чем больше Лютик игнорировал его претензии. – Знаешь, коль скоро добрым словом до тебя не доходит, тебя следует банально выпороть. Ты ведешь себя хуже ребенка – а детей, когда они по-другому не понимают – секут. Лютик насмешливо и идиотски хихикнул, ни на секунду не веря, что Геральт может угрожать ему всерьез. Взбеленившись от этакого ребячества, Геральт схватил поэта за плечо, толкнул вперед по поляне, под кроны деревьев, наподдав несильно под зад ногой, чтоб тот потерял равновесие, и без шуток принялся расстегивать на себе ремень. – Ге-геральт, ты чего, серьезно? – выдавил Лютик сквозь смех, приземлившись на четвереньки в прелую листву. Вместо того чтоб испугаться, поэт несколько истерично развеселился – наверное, ему казался комедией факт, что друг собирается его лупить, как непослушного пацаненка. – Эй-эй-эй, ну ты же не… – поэт оглядывался через плечо, и быстро вскочить ему помешал именно разбирающий смех. – Сколько раз тебе говорили «заткнись» за секунду до того, как ты своей болтовней навлекал на нас кучу проблем?! – рявкнул Геральт, хлестанув Лютика сдернутым с себя ремнем наугад несильно. Тот, сообразив, что дело пахнет жареным, взвизгнул, прытко вскочил и попытался дать деру. Геральт подставил ему подножку и, перехватив поэта за курточку на спине, перекинул через колено. Будучи решительно настроен проучить треклятого болтуна, чтоб было пообидней и запомнилось надолго, Геральт содрал с Лютика штаны, сгреб рубаху и куртку повыше, одновременно удерживая за поясницу на своем колене и влупил второй раз по голому заду – не сильно, но хлестко. Лютик взвизгнул снова – скорее удивленно, чем от боли. Не задумываясь слишком над своими действиями, Геральт хлестанул друга по заднице еще и еще – он контролировал силу ударов, придерживаясь изначальной цели – проучить, даже слегка унизить, но не избить. Наверное, именно стремясь не переусердствовать, он глядел на обнаженные ягодицы Лютика – чтоб не рассечь до крови, а оставить только быстро сходящие красные следы. Словом, зря он смотрел – осознал ведьмак – потому что в какой-то момент вид светлой кожи округлых ягодиц Лютика, на которой алели следы от ремня, поверг Геральта в шок. То есть, он, кажется, утратил понимание, что это не абстрактный голый зад, который он решил бы отшлепать во время сексуальных игрищ, – а, собственно, задница Лютика, но ему уже стало душно, невыносимо и неловко, вся кровь прилила не только к щекам, но, что еще хуже, к члену – и Геральт зверски пожалел о своей вспышке и о том, что все это вообще затеял. Прекратить экзекуцию, подать Лютику руку и сдержанно извиниться, пряча глаза – казалось бы самым правильным, но самым нелепым действием в данный момент. Тем более что визжать и ерзать Лютик перестал и перешел на какие-то более низкие сдавленные вздохи, чем не улучшал ситуацию. По инерции Геральт отвел руку и хлестнул ремнем по ягодицам снова. Ягодицы призывно колыхнулись, на уже покрасневшей коже отпечатался еще один широкий алый след, Лютик всхлипнул и, проехавшись грудью по колену ведьмака, прогнулся, подставляясь под удар. Что? Какого черта происходило? Геральт заподозрил у себя легкую форму бреда и безумия и, словно зачарованный, повторил действо, и снова – ему показалось? – Лютик развел колени чуть шире и вскинул бедра, когда ремень оходил его задницу. Нет, определенно, Геральт нагнул Лютика через колено, и порол его, и за какие-то мгновения поза Лютика стала совершенно бесстыдной, поэт прогибался в пояснице, упираясь руками в прелую землю, разводил ноги, постанывал под ударами… Геральт не смел выдавить из себя ни звука, только продолжал опускать руку с ремнем – теперь уже размеренно, не так часто, оставляя интервал между взмахами, жадно глядя, как бледнеет каждый следующий красный след. Лютик давно мог бы вырваться, если бы захотел – но только ерзал на колене Геральта, подставляясь поудобнее. Как выйти из этой ситуации, не потеряв лицо, – Геральт понятия не имел. У него случился откровенный стояк, и член мучительно терся о жесткую ткань белья и штанов, пачкая исподнее смазкой. Хотелось, конечно, освободить требующий внимания член и… Хотелось глазеть на покрасневшую задницу Лютика, позабыв, что она Лютикова… Хотелось… Ремень со звучным шлепком опустился на ягодицы, ноги Лютика разъехались еще сильнее, и он просительно простонал. То есть до этого он определенно вначале повизгивал, потом вздыхал и мычал сквозь зубы, но сейчас – поэт издал стон, откровенный и пошлый. – Геральт, пожалуйста, – сдавленно попросил Лютик откуда-то там с его колена, и Геральт, возможно, конечно же, заблуждался насчет всего этого, потому что не видел лица поэта. Пожалуйста – что? Прекратить? Отпустить? Извиниться за глупую выходку, предложить ведьмачью мазь от ссадин и самому разбираться с тем… что его вот сейчас накрыло? Лютик протянул руку под коленом Геральта, на которое опирался грудью, ниже, меж своих ног, взялся и провел характерным жестом… У Геральта, пожалуй, прямо сейчас мог бы повалить из ушей пар, потому что… Лютик дрочил себе, в то время как он размеренно и со вкусом сек его ремнем. Тихо отбросив ремень, боясь дышать – если бы хоть звук сорвался с его губ, Геральт непременно бы все разрушил, и им бы пришлось… объясняться, – Геральт теперь уже раскрытой ладонью широко шлепнул Лютика по заднице, наблюдая, как колышутся половинки от удара и как ходят бедра Лютика от движений руки поэта на члене. Лютик снова всхлипнул, длинно и неприлично. Он, определенно, прятал лицо, склонившись над коленом Геральта, и волосы его свесились с плеч, не позволяя рассмотреть даже щеки поэта – и слава Мелитэле, если бы Лютик обернулся к нему – Геральт, наверное, со стыда бы сквозь землю провалился. Он опустил ладонь на ягодицу Лютика, чуть оттянул и помял, мимолетно оглядев сжатое кольцо ануса, прежде чем хлестко ударить снова. Было какой-то пыткой – то, что Геральт смотрел, и касался, но не мог… не знал, что делать дальше, и едва смог бы освободить из штанов свой член, чтоб это все… не вышло за рамки… как будто оно уже не вышло. – Ты хотел… – проговорил Лютик, и голос его звучал глухо, и он прикрыл и так отвернутое лицо локтем второй руки, первой все еще надрачивая себе, и теперь уже не касался земли руками, повиснув у Геральта на колене. – Ты хотел мне рот заткнуть? Хотел меня… наказать? – прозвучало как предложение, чуть слышное, Лютик, казалось, едва выдавил из себя слова. Это походило на банальную сексуальную игру – если б они оба не были так смущены происходящим, да и в целом – подобное не могло происходить между ними. Если бы женщина попросила ведьмака «наказать» таким голосом, находясь в таком положении – Геральт ее несдержанно и грубо бы выдрал. Одна только мысль опалила Геральту жаром щеки – Лютика хотелось… наказать, действенно и сильно, у ведьмака сегодня и так полетела к чертям выдержка только потому, что Лютик его довел. И пока Геральт, пребывая в некоем ступоре, вернул ладонь на задницу Лютика, огладив ее почти невесомо – Лютик сделал поступательное движение навстречу, снова совершенно бесстыдно раздвинув ноги. Пальцы Геральта мимолетно скользнули меж половинок, в ложбинку. Подушечкой большого пальца Геральт потрогал дрожащую дырку. Наверное, в этот момент здравый смысл ему отказал окончательно, Геральт столкнул поэта со своего колена, ставя на четвереньки – опасаясь все же, чтоб тот не повернулся – а он не смог бы сейчас встретить его взгляд. И Геральт спустил с себя штаны, освободил ноющий истекающий смазкой член, потерся им меж ягодиц Лютика, навалившись на поэта сверху, покрыв его тяжестью своего тела. – Ты напросился, Лютик, – зло прошептал Геральт другу над ухом, в завитки волос, скорее чтобы – донести, словами спросить разрешения, ведь Лютик мог – действительно мог его остановить, по крайней мере, Геральт надеялся: Лютик понимает, что он вот-вот готов с ним сделать. – Да, пожалуйста, – тихо-тихо выдохнул Лютик. Геральт, раскачиваясь, терся меж ягодиц Лютика членом, размазывая смазку с головки, и щедро плюнул на руку, чуть отстранился и вылил слюну из сложенной лодочкой ладони туда, где было отверстие, и сразу же ткнулся членом – медленно, как мог медленно, и в затуманенном мозгу только билась мысль, что раз Лютик просит его «наказать», он все же может позволить себе некоторую грубость. «Выдрать, выебать так, чтоб запомнил на всю жизнь» – горячо жаждало все его естество, и Геральт не понимал, как за какие-то минуты он дошел до такого. Первый длинный толчок извлек голодный стон из них обоих почти в унисон. Геральт вцепился в ягодицы Лютика, чуть отстранился, глазея на то, как сам же туго входит в него – и, определенно, покрасневшие, отхоженные ремнем половинки под его пальцами выглядели более чем развратно. Лютик застонал громко и мелодично, прогибаясь, подаваясь навстречу. Что было неудивительно при таких вокальных данных. И Геральт, вспомнив свое изначальное желание и намерение, снова навалился на Лютика тяжело и, проникая в него глубже, жадно тараня членом узкую тугую дырку, зажал Лютику рот рукой, притянул к себе голову, заставляя неудобно выгнуть шею, уткнулся лицом Лютику в затылок и требовательно зашептал, едва ли отдавая себе отчет в произносимых словах: – Заткнись, Лютик. Молчи. Не доходит по-хорошему? Как же ты достал, так достал. Бессовестное трепло. Буду… Если не поймешь… Буду затыкать тебе рот членом… – последнее Геральт выпалил от удовольствия, сумбура в голове, от того, как тесно и жарко было внутри Лютика – едва ли он на самом деле воображал подобное в адрес поэта до сегодняшнего дня, мечтая, чтоб тот держал язык за зубами и не наживал себе проблем. Лютик, однако, и думать не пытался быть тише. Он стонал, насколько это позволяла зажимающая рот ладонь Геральта, подмахивал, часто дышал, слюнявил пальцы Геральта в попытках извернуться, чтоб свободно издавать свои непотребные звуки. Геральт размахнулся второй рукой и звонко шлепнул поэта, не прекращая вколачиваться, чтоб обозначить серьезность своих угроз. Лютик вскрикнул сквозь ладонь тонко и совершенно очаровательно. Геральт все еще вжимался в него всем телом, прижимал голову, затылок поэта к своему лицу. Лютик был под ним, в его власти, отдающийся и беспомощный, заходящийся в криках и стонах, задыхающийся от того, что в следующий момент Геральт протолкнул в его рот свои пальцы. – Заткнись, Лютик. Заткнись, – как мантру повторял ведьмак в такт требовательным толчкам. – Ты, маленькая поэтическая дрянь, чертова ходячая проблема, как сложно тебя терпеть, ты вообще представляешь? Твои вечные идиотские выходки… Геральт не понимал, что его так зверски завело – мысль о том, что Лютик действительно получит «наказание» за трепку ведьмачьих нервов долгие годы? Но при чем тут вообще секс? Достаточно было впрямь его выпороть, больно и обидно. Выпороть, не выебать… Выебать… Внутри Лютика было так хорошо, и тесно, очень тесно, он едва пробивался в него, а Лютик раздвигал ноги так просительно, когда Геральт только начал его хлестать – с таким непроизвольным желанием. Геральт просунул пальцы в рот Лютика еще дальше, нажал на корень языка, почувствовал, как по руке потекла слюна, а Лютик заткнулся, захлебываясь и задыхаясь, и в то же время сладко сжимался на его члене. Геральт отпустил руку, вырвался, вышел из Лютика в последний момент, чуть толкнул поэта от себя и кончил на его покрасневшие ягодицы, с упоением глядя, как белесые струи стекают по алым следам от ремня. Лютик упал вперед, продолжая ласкать свой член, и через мгновение излился с неприличным звонким вскриком, так и не вняв требованиям Геральта быть тише. Рукой, пальцами, что только что побывали во рту Лютика, Геральт собрал сперму и протолкнул в открытое растраханное отверстие, отмечая, как откровенно выглядит белая капля прямо в дырке, а потом ударил пальцами в лёгком щелчке по дрожащим краям ануса, и Лютик снова несдержанно вскрикнул, затрепетав всем телом. Поэт лежал на земле, часто громко дыша, повернувшись к Геральту спиной, а ведьмак стоял над ним на коленях, глядя на свое семя в его заднице и получая от этого неизъяснимое эстетическое удовольствие. Через какое-то время Лютик медленно, неуверенно посмотрел на Геральта с земли, из-под локтя – взгляд его был вороватым, колким и выжидающим, но несколько одурманенным, таящим отголоски пережитого удовольствия. – Ты всегда так реагируешь, когда тебя начинают лупить? – тупо сказал Геральт, потому что должен же он был что-нибудь сказать. Лютик перекатился на спину и вдруг звонко, истерично расхохотался. Поэт смеялся, хлопая рукой по траве, сучил ногами, путаясь в спущенных штанах, захлебывался смехом, глядел куда-то в небо, запрокинув голову, пытался отдышаться и снова хохотал. – Нет, Геральт, черт возьми, – выдавил Лютик, вытирая тыльной стороной ладони выступившие в уголках глаз от смеха слезы. – Нет, определенно, я так реагирую, только когда меня, без особых усилий нагнув через колено, по зачем-то оголенному заду начинаешь лупить ты.