I love you like a love song

К моменту, когда просыпается Стив, солнце успевает подняться выше линии горизонта и теперь абсолютно бесстыже заглядывает в окно, слепя глаза. Занавески остались не задернуты еще со вчерашнего дня: первая половина была пасмурной, а вот ночь выдалась звездная и ясная — и теперь от задорных лучей не спрячешься, как ни пытайся. Хотя Роджерс и не пытается: долго нежиться в постели не позволяет армейская выправка; он бы, может, и хотел, но тело на автопилоте поднимается на ноги и начинает разминку. Сначала Стив потягивается, выпрямляется по струнке, чувствуя, как натягивается каждая прилегающая к позвоночнику мышца; потом плавно наклоняется, обнимает ноги и упирается лбом в колени, складываясь подобным образом пополам. Либо военная закалка сказывается, либо кровать в этом коттедже просто до неприличия комфортная, но ни один сустав не дает о себе знать колкой, неприятной болью. А где-то на двадцать седьмом приседании его внимание привлекает странный шум, доносящийся с улицы. Первый порыв, как ни странно, — схватить щит и отправиться сражаться с неизвестными налетчиками, хотя, уговаривая Стива «смотаться куда-нибудь подальше на уикенд», Тони заверял, что их не найдет никто, даже если они сами того захотят. Ох уж этот Старк, без разбору скупающий недвижимость по всему свету; что старший, что младший — и лицо одно, и манеры, и поведение — тоже. Иногда Стиву кажется, что либо он навечно застрял в сорок втором, либо некоторые вещи никогда не меняются. Небо за окном оказывается пасторально синим и чистым, трава — сказочно зеленой и сочной, а восседающий прямо на земле в полном боевом облачении Железного Человека Тони Старк — идиллически смазанным, отполированным и, похоже, прокачанным по последнему слову техники и собственных извращенных капризов. Понять, медитирует Тони или загорает, с первого взгляда нельзя, но Стив и не пытается. Он открывает нараспашку окно, впуская в комнату свежий воздух, облокачивается на подоконник и с нескрываемым удовольствием подставляет лицо ультрафиолету — Фьюри всегда с легкой иронией в голосе утверждал, что для главного героя Америки тот малость бледноват. Волосы треплет легкий ветер, а перед глазами простирается равнина — яркая, радостная, такая непривычная после всех этих полей боя, залитых кровью и заваленных ранеными и трупами. Но так лучше, гораздо лучше. Тем более что Тони наконец замечает его, зачем-то срывает растущую рядом дикую ромашку с мелкими лепестками и изящным движением встает на одно колено, комично прижимая обе руки к стальной груди. Стив хмурится в легком недоумении, а Старк прокашливается и торжественно, без длительных вступлений, затягивает: — О капитан, мой капитан, путь завершен, — голос у него охрипший, похмельный и скачущий, а петь он, похоже, совсем не умеет, что, однако, не мешает ему с чувством собственного достоинства, чрезвычайно выразительно продолжать. — Корабль разбит, ты победил, судьбою предрешен… Честно говоря, Стив не совсем уверен, что такая песня вообще существует; хотя, с другой стороны, если нет, полное отсутствие какой бы то ни было мелодичности вполне объяснимо. Но Тони это не смущает: он разводит руки в стороны, словно хочет обнять весь мир, картинно размахивает несчастной ромашкой и продолжает: — Но сердце, сердце горестно рыдает, и кровоточат раны… — держит трагичную, довольно длительную паузу, за время которой Роджерс успевает растеряться еще больше, и убийственно заканчивает. — Замерзает мой капитан на палубе прогнившей, о победитель, в путешествии погибший. — Тони, — наконец находится Стив, не особо обрадованный такой нерадужной концовкой. — Тони, что ты делаешь? — А разве не видно? Серенаду пою, вестимо, пытаюсь тебя очаровать, — Старк поднимается с колен и задумчиво рассматривает ромашку. — Не нравится? Там еще два куплета! — Нет-нет, — поспешно заверяет Стив, неловко мнется и надеется, что на высоте трех этажей не видно, как пунцовеют кончики его ушей, — мне все нравится, просто… Зачем очаровывать меня после… всего? Тони легким привычным движением отталкивается от земли и поднимается в воздух. Разделяющее их расстояние он преодолевает за пару секунд и застывает прямо напротив оконного проема, протягивает цветок, хотя, не успевает Стив неловко его принять, тут же отдергивает руку обратно с задумчивым бормотанием: — Нет, погоди, это мой сценический реквизит… Джарвис, а найди-ка мне… — после чего говорит уже громче. — Просто я так хочу. Мне все само идет в руки, я никогда никого не добивался, а с тобой и вовсе каждый раз — как первый. Тони дожидается негромкого беззлобного фырканья, делает эффектное сальто назад и затягивает уже другую песенку, на этот раз — более уверенно и ритмично: — Жил отважный капитан — он объездил много стран, и не раз он бороздил океан, — и пританцовывает при этом на месте, чувствуя себя в нескольких метрах над землей ничуть не скованнее, чем ногами — на самой земле. Негромкое жужжание механических суставов костюма служит своеобразным аккомпанементом к песне, а Тони упирает руки в бока и принимается выделывать па на манер канкана, как те девушки, с которыми давным-давно, еще в годы нелепой неопытности, выступал сам Стив. Тот самый Стив, который теперь с недоумением наблюдает за разворачивающимся перед глазами действом и пытается не рассмеяться в голос. Железный Человек, гроза злобных технических гениев и представительниц женского пола любого возраста и сословия, очень необычно вписывается в местные панорамы: красно-золотая броня резко выделяется на фоне натуральных, природных оттенков, блики играют на идеальной сверкающей полировке, перепрыгивают с одного закованного в металл плеча на другое, перебираются на затылок и скатываются по нему, как с детских горок, после безнадежно где-то теряясь. А сам Тони, устав выделывать реверансы, принимается отвесно пикировать камнем вниз, уворачиваться у самой земли и тут же подниматься вверх, вырисовывать мертвые петли и прочие фигуры высшего пилотажа, не переставая при этом задорно петь: — Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка — это флаг корабля. Капитан, капитан, подтяните-есь — только смелым покоряются моря! И строптивые мультимиллиардеры, добавляет про себя Стив, хотя Тони, разумеется, это знать необязательно — если Старк продолжит думать, что именно он охотится на светловолосого и синеглазого носителя звездной формы, а не наоборот, это никому не повредит; а узнав, что дело на самом деле обстоит совсем иначе, Тони из чисто старковского упрямства может упереться рогом, заартачиться и пустить все наперекосяк. А сейчас он абсолютно безобиден — время от времени таскает по утрам кофе в постель, поет песни, дарит цветочки, разве что не переоборудует костюм, для того чтобы вычерчивать каллиграфическое «я тебя люблю» выхлопными газами при любой удобной возможности. Стив кусает губы, подпирает ладонями подбородок, чувствуя себя заточенной в темнице красной девицей, и с интересом отслеживает взглядом замысловатую траекторию полета Тони, выписывающего крендель за кренделем. Миниатюрный атомный реактор радостно сияет у него в груди, затмевая солнце; в происходящее безумство, кажется, втянулась даже ромашка и теперь подмахивает лепестками; и, казалось бы, только она расслабилась и начала получать удовольствие — как Тони вдруг хлопает в ладоши, залихвацким движением поднимает забрало шлема и вставляет цветок в зубы. Прямо стеблем. Неумолимо начинается второй куплет. — Но однажды капитан был в одной из дальних стран и влюбился, как простой мальчуган. И тут Тони подмигивает. Как бы с намеком. Уверенные движения сливаются в одно и начинают напоминать народные танцы лиц кавказских национальностей, слова из-за скованных и немного ограниченных возможностей рта выходят чуть более скомканными и шепелявыми. Но они по-прежнему легко различимы, а Стив по-прежнему старается не залиться румянцем, что ему, похоже, совсем не удается. — Раз пятнадцать он краснел, заикался и бледнел, — Роджерс мысленно ругается. Тони игриво грозит ему пальцем. — Но ни разу улыбнуться не посмел. Он мрачнел, он худел, и никто ему по-дружески не спел: капитан, капитан, улыбнитесь… Старк затягивает куплет во второй раз, а Стив в это время рассматривает свои конечности на предмет худобы, однако в конечном итоге все равно остается доволен, удостоверившись, что эти руки, например, способны с легкостью завязывать в бантики рельсы и удерживать товарные составы на весу. Не без помощи ног, разумеется. Тем временем Тони стоически выдерживает последнюю ноту, хотя под конец все же позорно съезжает в диапазон кошачьего мяуканья, и с гордым видом победителя поднимает руки над головой, сцепляя их в замок. Потом долго и картинно кланяется, так долго, что Стив уже начинает озираться в поисках потенциального снаряда, которым можно было бы его сбить, наконец подлетает чуть ближе, на расстояние вытянутой руки, и с интересом спрашивает: — Как тебе? — Впечатляюще, — снисходительно соглашается Кэп и принимает протянутую — на этот раз серьезно — ромашку. — На сегодняшний день я покорен. Небо по-прежнему глубоко синее, трава по-прежнему насыщенно зеленая, а Тони Старка по-прежнему не устраивает любая неопределенность. Он недовольно скрещивает руки на груди: — То есть как это — на сегодняшний день? У моей благосклонности не бывает временных ограничений, она либо есть, либо нет, так что ты либо принимаешь ее, либо нет. Давай попробуем еще раз: как тебе? Но на это Стив не отвечает ни «да», ни «нет» — он просто делает стремительный рывок вперед, хватает Тони за плечи, без видимых усилий тянет на себя со словами: — Иди сюда, — и наконец-то смеется.