Темные мягкие волосы: истории Нико Робин. История Первая - Талый.

Для него – игра, для нее – испытание. Это началось и не имело права оборваться. Она стала его в восемь лет. Когда ей исполнилось шестнадцать, она стала его по-настоящему. Женское тело – то же море: впадины, волны, острые скалы, короткий шторм, а потом длинный сонный штиль, если тебе повезет остаться живым. Она приносила ему удовлетворение, он оставлял маленький солнечный корабль на плаву. Договоренность – заповедь – правило. Польза обоим. Нико Робин спокойно закрывала бесполезные книги, не приносящие ей знаний. Нико Робин спокойно предавала бесполезных людей, не приносящих ей пользы. Бесполезные цветы никогда не растут на ее клумбах. Бесполезные вещи, не украшающие ее идеального тела, давно уже раздарены малышке навигатору и голубоглазой принцессе. Сама она давно уже решила, что умрет, когда перестанет приносить пользу. Холодное ледяное сердце, горячие искренние намерения. В прошлый раз она надела узкие чулки, такие гладкие и красивые, что он не мог их снять, а любить ее в чулках оказалось почти извращением. В позапрошлый раз она была в пятислойных одеждах неизвестного вымершего народа; пока он снимал их, стараясь не оставить следа на нежных лепестках вышитых цветов и ее теле, похоть уже покинула его. Сегодня ей будет тридцать один год и восемнадцать дней, много потерянных ночей минуло, она ответит за каждую из них. Тогда он будет точно знать, зачем он живет и сколько звезд погасло над его головой. Тогда он будет точно знать, что влюблен, и даже простит себя однажды. Она стала его в восемь лет. Он не страдал навязчивой страстью к ребенку, впрочем. Однако то, что это брошенное собственной матерью дитя принадлежит ему, не вызывало сомнений. Матросы на корабле улыбались, когда видели, как он покупал в крошечных лавочках наряженных до отвращения кукол или выбирал разноцветные платья для девочек. О нем ходили слухи, слухи скользили по синему отражению волн, касались пены, зарывались в мокрый песок. Полагали, что отцом его дочери стала прекрасная девушка из страны ангелов или принцесса русалок, что ребенка воспитывают как принцессу, а она давно уже мечтает стать пиратом, чтобы, наконец, увидеть своего отца. Платья пылились в кают-компании, наряженные куклы намокали и шли ко дну, а Нико Робин так и не стала его дочерью. Бог бы не одобрил. Бесполезный для них Бог… Однажды он сказал ей: она должна убедить его, что достойна жить. Она постаралась – а потом попала в вечное рабство и взамен забрала с собой то место, что кровоточит ледяными кусочками в груди слева. Ребенок вырос, стал взрослым, опасным: длинные темные волосы, голубые глаза – эдакая цыганка, бороздящая морские просторы. Оказалось забавным вертеть в руках крошечный кусочек мировой истории, смаковать, пробовать на вкус, оставлять на нем отпечатки собственных ладоней. Аокидзи не самодовольный дурак, он не строит иллюзий – а так она когда-нибудь расскажет потомкам о странной связи с ничем не примечательным куском живого льда и обессмертит его имя. Или опозорит, что тоже неплохо. Потом он не заметил, как стал зависеть от истории в ее лице. Мужчинам свойственно ошибаться. Будь он мудрее, он бы разорвал ее сознание напополам двадцать два года назад. Будь он мудрее, он бы пронзил маленькое сердце живым льдом. Будь он мудрее, стал бы ей смертью, отцом или благодетелем. Он ее отпустил. А за ошибки надо платить. Она ведь стала его в восемь. Спустя двадцать два года она все так же принадлежала ему. Для него – игра, для нее – испытание. Маленький островок, отрезанный от мира стеной из живого льда. Люди и животные, лишенные жизни и памяти на двадцать четыре часа. Нико Робин и все восемнадцать ее рук у его сердца. На короткое время. Таков был договор. Она не расскажет никому, кто лишил ее девственности. Это был не Аокидзи. Она не расскажет никому, кто доводил ее до оргазма. Это был не Аокидзи. Она не расскажет никому, от кого она хотела бы ребенка. Это тоже был не Аокидзи. О самом бесполезном своем мужчине Нико Робин будет молчать тем более. Для нее – игра. Для него – смысл жизни.