Воспоминания

      Блять… Ты бы просто попытался открыть глаза и снять розовые очки, милый. Я понимаю, что свет будет резать твои маленькие зрачочки, но свет — это лишь твоя фантазия. Вокруг нас кромешная тьма, дружок. Возможно, конечно, тебе и кажется, что существуют белые полосы, солнечные зайчики и всякая подобная хуета, но, пока ты веришь в это, тьма будет разъедать твою душу по миллиметру с каждой неудачей. Пойми, нет белого и черного, нет добра и зла. Есть только общая серость и темнота некоторых личностей. Пока ты, милый мой, принадлежишь серой массе — ты никто. Добраться до верха можно, но только примкнув ко злу. Тут уж как повезет, возможно, тебя втопчут в землю ещё сильнее. Тут уж пятьдесят на пятьдесят. Так что, проще для всех быть пустым местом.Но, к сожалению, есть еще третий тип людей. Таких, как ты, зайка. Вы — мечтатели, и с вами сложнее всего. Вы, вроде, несете добро, но по итогу умираете рано. А знаешь почему? Потому что рано или поздно вы все понимаете то, что я тебе только что рассказал, и разочаровываетесь в мире. Ну, либо вас задавливают те самые темные личности.Правда, иногда, очень редко, вы выживаете. Но это случается лишь после того, как ваш цвет из белого становится серым. Жить мечтателям, конечно, тяжело в такой толпе. Но человек — такое существо, которое привыкает. Вот так…        Я помню маленькую, съемную, загаженную квартиру, где были только мы вдвоем. Грязный потолок, ободранные стены, окно, которое настолько давно не протиралось, что нельзя было увидеть даже очертания улицы. Мы выглядели как герои дешевой мелодрамы, снятой в какой-то маленькой студии русского кино. Но, к сожалению, это был не фильм, да и мы ни капли не похожи на пару подростков, запутавшихся в себе и жизни. Ты был как взъерошенный воробей, готовящийся нанести удар. Из глаз непрекращающимся потоком текли злые слезы. Но ты не стеснялся их, не отводил свой блядский взгляд карих глаз — ты прожигал мою душу насквозь, и, думаю, даже заслуженно. Я ведь разрушил за миг все твои ебучие розовые замки. Думаю, это и послужило первым толчком…       Я помню, как ты резко полюбил долгие прогулки по вечерам. Особенно, когда было холодно и уже темно. Ты забредал в настолько дальние закоулки, что их даже не знал навигатор. И мне приходилось тебя искать по опознавательным знакам, которые ты мне диктовал в трубку. Потом долго отогревать пальцы и нежить в объятиях. Вскоре ты перестал просить тебя забирать и стал проводить в прогулках больше времени, чем со мной.       Я помню, как ты начал злиться на меня без повода. Скандалить, обижаться, кидать в игнор. А я просто ждал, пока ты успокоишься и поймёшь, что, в принципе, ты был не прав. С тобой стало сложнее общаться, и если ты успокаивался, то мы все чаще просто лежали молча. Суть в том, что молчание не было напряженным — мы наслаждались им. Хотя, это не удивительно после той эмоциональной встряски, что ты мне устраивал.       Я помню, как ты вернулся к рисованию. Твои картины были странны, иногда непонятны, но тем временем передавали столько эмоций, что в глазах рябило. Человеку, хорошо знающему тебя, достаточно было взглянуть на картину мельком, чтобы понять твое состояние. Как я уже сейчас понимаю, ты пытался избавиться от навязчивых мыслей, негативных эмоций, выплескивая их на холст. Но, видимо, помогало это не сильно.       Я помню, как ты все чаще начал запираться в своей комнате, оставляя меня одного. Уверен, ты бы мог сидеть там по несколько суток, если бы не я.       Я помню, как ты неожиданно полюбил крепкий черный чай, без сахара.       Я помню, как в тот день вернулся домой с работы. Квартира встретила меня уже привычной тишиной. Твои вещи стояли на месте, а дверь в комнату была открыта; на всякий случай заглянув туда, я даже не удивился, не обнаружив твоего присутствия — решил, что когда-нибудь ты сам выйдешь, и лучше тебя не тревожить. Поэтому, я направился в душ, чтобы смыть с себя остатки тяжелых рабочих будней.

***

      Знаешь, малыш, а я ведь даже не плакал на твоих похоронах. Мне кажется, что если существует рай, ад, призраки или какая-нибудь подобная сверхъестественная поебень, то ты там, на небесах, невъебически на меня обиделся.       Но я могу попытаться себя оправдать. Вид твоего тела в ванной, вся эта морока с доказательством: кто я тебе, не убил ли я тебя. И похороны. Если бы мог, я бы даже не пришел туда, но тогда, кто бы поверил, что мы были близкими друзьями? На твои похороны даже она пришла. Удивлен? Она даже сделала вид, что страдает и что ей не похуй на твой хладный труп. А я не делал вид. Постарайся понять, милый, что воспоминания о тебе настолько вгрызлись в мой мозг, что я медленно начал отъезжать кукухой. Только не смейся. Мое воспаленное сознание так и не смогло принять тот факт, что тебя нет. Знаешь, что самое смешное? То, что все произошло именно так, как я тебе и сказал во время нашей ссоры —отправного толчка. Ты, мой маленький мечтатель, не выдержал давление правды на тебя. Виню ли я себя? Конечно. Эту правду должен был тебе рассказать кто угодно, но никак не я. Я просто сорвался, и однозначно являлся главной причиной крушения твоих фантазий. И теперь, спустя два года, я сижу на твоей могиле и на листочке, которому место только в мусорке, записываю все воспоминания о тебе в последние дни. На самом деле, я пришёл попрощаться — хочу начать новую жизнь. Возможно, ты бы посмеялся надо мной: какая новая жизнь в тридцать пять лет? Но жизнь, без этих грызущих меня воспоминаний, уже новая. Думаю, что это — наша последняя встреча, любимый. Прощай.

***

      Мужчина средних лет медленно поднялся с дряхлой кладбищенской скамейки, направив взгляд на портрет на могильной плите. В сумраке деревьев загорелся огонек зажигалки, а затем полыхнула бумага в продрогших руках. Строчка за строчкой выгорали буквы, слова, предложения, забирая с собой по каплям душу. Когда листок превратился в пыль, мужчина хмыкнул, развернулся и твердым шагом направился вперед, ни разу не обернувшись.