Единственный враг

Сначала это была злость. Яркая и столь сильная, что застилала разум, заставляла сбивать костяшки о стену, не давала выдохнуть и расслабиться хотя бы на несколько минут. Весь мир был завешан алым полотном ярости. Былая собранность разлеталась на мелкие осколки, которые выкладывались чудным калейдоскопом, отражающим мысли. Его обвели вокруг пальца, словно несмышлёного мальчишку! А главное кто? Дети! Высокомерные подростки со странными словечками и повадками. Костенко не глуп и прекрасно понимает, что будет дальше, знает, кого обвинят в произошедшем. Ведь он сам сообщил обо всём этом, ещё и Москву звонил. Какая же глупость! Попытки найти решение этой задачки задыхаются, не успев родиться. Эмоции не позволяют собраться и подумать, вместо этого заставляя метаться по кабинету, словно по клетке. Телефон, что раньше разрывался от звонков, замолкает, проклятая тишина только усугубляет ситуацию. Потому что он знает, что больше ему не позвонят. Казнить не казнят, благо времена уже другие, но точно с работой в органах надо распрощаться. Повезёт, если свободен будет. Костенко не страшно. Он чувствует себя проигравшим, а это ужасно злит. Слишком много усилий ради того, что имеет сейчас. Имел. Теперь это всё разрушил нахальный ребёнок и его «друзья». Губы непроизвольно кривятся от этой формулировки, потому иметь друзей это слишком нормально, человечно и заставляет сопереживать. А сопереживать тому, кто спровоцировал аварию на атомной станции, поставил под угрозу жизни людей, да ещё и выставил его последним дураком, как-то совсем не хочется. Вместо этого хочется вернуться на пару часов назад. В этот раз он бы не стал осторожничать и обращать внимания на то, что они дети. Он бы выпытал у них всю информацию и ни за что не позволил уйти. Самостоятельно бы наблюдал, глаз не сводя и не моргая. Впервые Сергей Александрович потерпел такое поражение, впервые его кто-то обошёл. После злость сменяется каким-то глухим разочарованием и непониманием. Срока удаётся избежать, что, конечно, хорошо, но работа в органах закрыта навсегда. Приходится залечь на дно. Припять вымирает. Это старательно скрывают от общества, но бывшие связи помогают оставаться в курсе событий. Хотя Костенко бы предпочёл не знать что там происходит, не слышать об радиации, о новых жертвах среди бывших знакомых. Он с огромной радостью нашёл бы себе какую-нибудь простенькую, тихую работу, свалил бы куда-нибудь подальше, начал всё заново. Лишь бы не получать эти вечные напоминания о собственном поражении. Но просто не может. Что-то не даёт взять и отпустить, заставляет зарываться в теории и собственные догадки, раз за разом ходя по грани дозволенного нынешним положением. Им движет уже не злость. Злиться не получается, словно исчерпаны все запасы этой эмоции. Им движет не жажда мести. Он точно хотел бы всё исправить, если бы была возможность, но мечтать о возмездии казалось совсем глупым. Жизнь становится похожа на извращённую вариацию дня сурка. Абсолютно пустая работа, на которую ходишь на автомате, пустые стены холодной квартиры, пустой холодильник, сон по три часа в сутки и чертова самоуверенная насмешка подростка, вырезанная на обратной стороне век. Не получается даже напиться, и дело вовсе не в том, что Сергей всю жизнь старался избегать особо близких отношений с алкоголем. Стоит хоть чуть-чуть отпустить себя, и перед глазами вновь стоит всё тот же кабинет для «допроса», а на стуле сидит мальчишка с небывалым бесстрашием и смотрит, смотрит, смотрит… Словно беззвучно смеётся над ним. Без той информации, к какой был доступ раньше, очень тяжело, но Костенко словно бойцовский пёс вцепляется зубами в любую мелочь, ниточку, способную размотать клубок всего произошедшего. Все слова тех разговоров, которые только отложились в памяти, записаны и зазубрены. Каждая строчка изучена, каждое слово подвергалось попытке расшифровать. Одержимость. Это слово отлично описывает происходящее. Страна катится в тартары, кризис накрывает всех и вся, происходит слишком много всего, но это меркнет на фоне одного чертово апрельского дня. Словно помутнение рассудка. Пару раз закрадывается мысль, что он точно слетел с катушек и пора бы что-то с этим делать, но развиваться ей никто не позволяет. А после наступает отчаяние. Костенко выгорает. Он в очередной раз зашёл в тупик, потерял тонкую ниточку и вновь упустил суть, когда разгадка казалось такой близкой. Последняя капля падает вместе с листком бумаги, на котором записаны все последние догадки. Поражение безапелляционно. Повторяющиеся дни становятся ещё мрачнее, а жизнь всё более пустой. Он сам не знает зачем и ради чего продолжает просыпаться, есть, работать… Былая выдержка не позволяет совсем упасть на дно, поэтому нужно и дальше быть прилежным гражданином, пускай и абсолютно выдохшимся. Новости проносятся мимо ушей, но он никогда их не выключает. Ждёт. Чего именно ждёт понимает осенью. Спустя долгих пять лет. Мягкие лучи солнца невероятно идут этому парню, подсвечивают его волосы, делая их цвета пшеницы, а в глазах пляшут солнечные зайчики, невесть откуда взявшиеся. Он весь какой-то яркий и неподходящий для этого мира. Словно здоровая клякса на тетрадном листе. Клякса причудливой формы, в которую хочется вглядываться и находить силуэты птиц, животных или, неожиданно затесавшегося в их компанию, самолёта. Дело было даже не в этой одежде и словах неправильных, он просто словно другой. СССР действительно перестаёт существовать как единое государство. Это именно тот толчок, ради которого истощённый мозг продолжал влачить существование. Вокруг все растерянны и шокированы. Он вместе с ними. Но не из-за развала страны, которой служил по совести, а из-за осознания насколько легка была разгадка. Он пытался читать чужие слова между строчек, хотя смысл лежал на самой поверхности. Мысль о путешествиях во времени определённо безумна, да и полностью в неё не верится. Но это и не важно, ведь это словно запускает давно потухший внутренний механизм, оживляя его. Он вновь включается в оперативный режим, собирая Сергея Костенко из бесформенной массы, вылепливает себя заново. Новая страна приносит с собой суету и неразбериху. Люди потеряны и не знают, что делать. Каждый, но только не он. Потому что впервые за пять лет у него есть план. Ждать. Ждать когда родится тот, кто заставил его проиграть. Прошлая работа летит к чертям и этого не жаль, зато бывшие связи не теряются даже в изменчивом мире, пускай его «грех» так и не отпускают. Да и нечего ему делать в этих органах. Этой стране он ничем не обязан, а ножа в спину от любимой родины хватило. Урок усвоен. Вопрос о работе встаёт ребром, так как ничего больше он не умеет, да и мишура эти все офисы, да ларьки. Бессмысленная дня него мишура. Хочется вернуться в тот нескончаемый азарт, когда горишь каким-то делом, когда вечная угроза смерти и желание добиться справедливости. Справедливость по итогу оказалась очень субъективным понятием, но вполне возможно, хождение на грани со смертью вполне может вернуть те чувства. Хотя бы их слабые отголоски. Паспорта прямо как те самые, да мобильники. Впервые увиденный мобильник вызывает на лице какую-то дикую ухмылку, почти что оскал. Всё ближе и ближе. Стоит буквально немного потерпеть... Жизнь красок не приобретает совсем. Сначала на это как-то всё равно, ведь перед его глазами так ярко сияет его личная R136a1*, главная цель и смысл всего происходящего. Какое дело до того, что все вокруг кажутся на одно лицо: абсолютно пустыми и совершенно неинтересными? Его несколько раз пытаются убить, но такими очевидными способами, что он почти разочарован. Врагом нужно ещё и уметь быть, а ему встречаются сплошные трусы, способные на болтовню и не более. Да и смерть их такая же пустая и бесславная, не приносящая ни-че-го. Всё это – не то, слишком просто, слишком скучно и ни капли не похоже на него. То, что провернул он, то, как он обставил, обошёл, выиграл… кажется, что только это заставляет испытывать что-то настоящее. Костенко засыпает с мыслями о своём будущем, ещё не родившемся противнике, просыпается с очередным планом как можно победить. Он ест, пьёт, ходит по улицам, что-то пишет, с кем-то говорит, убивает, бьёт морды, дышит с одними и теми же мыслями. Как-то его спрашивают не заболел ли он. Несколько раз на неделе. Причины таких вопросов непонятны, ведь он чувствует себя просто прекрасно, невероятно живым. Однако, Сергей всё же бросает более внимательный взгляд в зеркало и тут же ужасается. Перед ним стоит живой труп. Не просто живой, а буквально горящий изнутри, сжигающий сам себя. В глазах полыхает яркое, но вовсе не теплое пламя. Он не узнаёт себя в себе. Но самым худшим кажется то, что его не узнает он. Теоретически он и так не будет знать, потому что пока ещё не встретился, но всё же внутри теплится какая-то надежда на память прошлых жизней или что-то такое. Не может же его единственный враг, так тщательно изводящий несколько лет, просто пройти мимо? Нееет, он такого не может допустить. Но для этого было бы неплохо вновь стать человеком. Тот, кто сможет сломить ещё не рождён, значит нельзя делать ему такую услугу и ломать себя самому. Костенко по-настоящему старается. Он пытается общаться с людьми, хотя бы перекидываться дежурными фразами и вдумываться в их смысл. Это оказывается сложно. Не то чтобы его теперь окружают какие-то очень умные люди, всё совсем наоборот, просто вновь сосредотачиваться на чужих изречениях как-то странно. Он привык существовать в собственных размышлениях, хотя сейчас понятно, что это не очень нормально. Попытки вылезать в общество из своей норы особых успехов не приносят, потому что это всё ненастоящее, а так, очередная мишура. Костенко ложь не любил всем сердцем, сам старался избегать её, да и от собеседников не терпел, но это было в той жизни. Сейчас от собственного лицемерия почти тошно, но он зачем-то снова улыбается сквозь скрип зубов, кивает кому-то, не различая лиц, жмёт руку, не ощущая касаний, выслушивает какой-то бред, заглушая внутренний призыв уходить от них как можно дальше. Старые знакомства всплывают в самые нужные моменты. Его окликают на улице. Вот так просто. В огромном городе, где людей больше, чем воздуха. Удивление довольно ярко, но уходит слишком быстро, оставляя горчащий отпечаток на языке. Весточка из прошлой жизни раздражает и согревает одновременно. Он позволяет себе расслабиться, отпускает себя и свободно общается, лишь тем, связанных с той самой ситуацией, избегает. Отчего-то кажется, что если он поделится хоть с кем-то, что живёт одним желанием, то всё сломается окончательно, а его прыжок до звезды обернётся падением в черную дыру. Собеседник из понятливых, тему больную не ворошит, пусть и думая, что она болезненна лишь из-за потери должности. Вместо этого рассказывает о себе, своей жене и дочке, спрашивает про его личную жизнь, вызывая какую-то странную усмешку и взмах руки. Выглядит так словно на семейном застолье родственники накинулись на мальчика-подростка с расспросами о невестках. Но Сергей не ребёнок, ему сейчас самое то, отношения заводить. Заработок не совсем легальный, да и не стабильный, но что в нынешней стране совершенно легального и стабильного? Зато деньги есть, даже квартира своя, да и человек он образованный и симпатичный, вот только сгоревший. Что он может предложить? Маниакальные идеи? Рассказы о том, как подросток из будущего разрушил ему жизнь? Пятьдесят вариантов плана, как всё исправить и намечающуюся лысину? Морщины и руки, в крови испачканные? Нет, глупая идея с отношениями. Он просто не представляет, как впишет кого-то в собственный мир. Поставить кого-то выше, чем желание переиграть парнишку из будущего… Самому становится смешно от мысли, что в его мире существует он сам и этот подросток. А после от этого становится жутко. Мысль не уходит из головы, как бы он не пытался её вытравить. Она лишь разбухает, занимая всё свободное место, словно мерзкие холодные макароны, постоявшие в воде пару дней. Отвратительно-липкие ощущения беспомощности перед своим же разумом. Костенко не хочет признавать, что это давно перестало быть простым желанием исправить произошедшее. Абсолютно плевать на остальных трёх или четырёх, что были с ним. Он даже лиц их вспомнить не может. Зато помнит изгиб тёмных бровей, покусанные губы с маленькими ранками, морщинки вокруг глаз при улыбке, нервное перебирание пальцев с торчащими заусеницами и кучей царапин. Он помнит тембр голоса, помнит, как отражаются эмоции в этих глазах, помнит собственное, тогда ещё незамеченное, желание потрогать эти волосы. Это просто проделки одиночества. Попытка эскапизма от собственной жизни. До его рождения остаётся чуть меньше года, и Костенко совершенно не хочет того, что бы этот обратный отсчёт был в голове. Старается заглушить предвкушение некого праздника, потому что ну какой это к чертям праздник? Если это всё от собственного одиночества, то решить это не сложно. Вокруг становится всё больше людей. Он постоянно с кем-то разговаривает, осыпает девушек комплиментами, приглашает на свидания, ходит на них, целует, делит постель, но внутри него все тот же календарь и вырезанная дата. Этот мальчишка просто в наглую оккупировал его сознание, словно чертовы тараканы. Арендную плату из них не вытащишь, а вытравить невозможно. Абсолютно непонятно, что в нём такого, раз так зацепил. Да даже если это особенное в нём и есть, то как можно было так впиться в мозг за какой-то один жалкий день? Но оно впилось, занозой под ногтем. В чужой постели до странного холодно. Он никогда не был чувствительным к погодным условиям, даже зимой не мёрз вообще, но сейчас всё совсем иначе. Рядом разложены шелковистые волосы цвета вороново крыла, теплое тело их обладательницы в дезабилье, удивительно красивой девушки, вроде бы… Её лицо уже выпало из памяти, хотя она лежит, отвернувшись, всего пару часов, а сказать о ней уже нечего. Вечная ледяная пустыня. Не выдерживает. Из кровати срывается туда, в то место, где всё случилось. Он ни разу не думал о возвращении на малую родину, потому что там у него ничего не осталось, да и напоминаний о своём проигрыше видеть не хотелось, ровно до тех пор, пока он не понял, что это был вовсе не проигрыш. На пейзажи за окном откровенно плевать, как и на то, что организм отчаянно требует поесть. Ехать не так уж долго, всего половину суток, а если вдавить на газ, то ещё меньше. Абсолютная мелочь по сравнению с тем, сколько прошло. Но именно эти часы длятся нескончаемо долго. А ещё всякие посты, да пункты досмотра. Однотипные вопросы раздражают. Очень не хватает возможности показать удостоверение капитана кгб, раньше это решало абсолютно все вопросы, хотя раньше ему не приходилось пересекать границу. Обстановка между бывшими частями одной страны остаётся напряженной, из-за чего расспросы длятся ещё дольше. За пару метров до КПП он сбавляет скорость, съехав на обочину. Зачем он вообще туда попёрся? Ради чего? Посмотреть на разрушенные здания? Поностальгировать над прошлой жизнью? В место, где уровень радиации бьёт все допустимые нормы? С чего вообще взял, что его пропустят? Последний вопрос проблемой не кажется, ведь он лучше всех знает, что, если нет легальных путей, всегда можно быть чуточку хитрей. Но зачем? Ради того, чтобы увидеть хоть что-то, связанное с этим мальчишкой. Смех пробивается сквозь раздёрганные нервы, бессонные ночи, уничтоженный полуфабрикатами желудок, руки с незаживающими мозолями, истерзанный разум и тело, сквозь всё это безумие. Он не может успокоиться, кажется, что вместе с этим смехом уходят все шесть лет, потраченные в абсолютно пустое. Его выворачивает изнутри, смывая все заблуждения. Прийти в себя получается не скоро, но, когда получается, становится невероятно спокойно. Он смотрит вокруг и усмехается. Ему абсолютно нечего делать в Припяти, ни сейчас, ни в 2013. Не нужно никому мстить, что-то пытаться возвращать, менять в прошлом. Ему не нужна должность капитана КГБ, не нужен СССР или любая новая страна. Ничего из этого. Машина тихо шуршит по старой дороге, уезжая всё дальше. Нужен он. День на удивление солнечный. Для этой зимы большая редкость. Костенко жмурится, смотря на солнце, и усмехается. Даже природа рада этому засранцу. Обратный отсчёт подошёл к нулю, а узнать место – элементарно, особенно, для кого-то, настолько одержимого. Он подходит к роддому именно в тот момент, когда открываются двери. Мелкий сверток в чужих руках. На пару минут кажется, что он ошибся, что-то перепутал, потому что выглядит вообще непохоже. Но это он. Паша. На улице середина декабря, на нём тонкая куртка, но внутри так тепло, словно сейчас вновь тот апрель с его улыбкой и вопросом про шесть копеек. - Ну удачи тебе, Паша… Изначально Костенко вообще не хотел вмешиваться. Ему было достаточно просто наблюдать за тем, как растёт этот мальчишка. Быть незримым свидетелем первых шагов, нелепых детских разговоров, ветрянки и соплей, разбитых коленок после полёта с велосипеда, который был выпрошен у отца с огромным трудом, драк сначала за игрушки, а после за слова. Пашка особым драчуном не был, но защищать обиженных рвался быстрее всех. За девчонок вступался регулярно, так же регулярно отхватывал, ревел, пока никто (как он думал) не видит, лепил подорожник к боевым ранениям и брёл домой, пиная все камни на дороге. Он был не особо шумным, но всегда выделялся. К нему тянулись все дети, словно подсолнухи к солнцу. В школе учился средненько, но честно. Если домашку не делал, то признавался, списывать не пытался, удивляя этим не только учителей и одноклассников, но и родителей. Пашу любили, а он любил в ответ. Встречал маму каждый раз, когда она шла из магазина, и нёс пакеты с продуктами, охотно помогал отцу в починке чего-то, даже когда вся его работа заключалась в держании фонарика или рулетки. Таскал за девчонок портфели, задумчиво выписывал «любовные» записки, а после рвал их и выкидывал, выдавливал из себя смятое «ну ты красивая такая», стараясь не краснеть. Гонял с друзьями в футбол, хотя не любил его, собирал вкладыши из жвачек, гордо хвастался, что нашёл какой-то особо-редкий. Жизнь любила его и это было взаимным. Костенко не хотел влезать в эту идиллию. Ему вполне хватало возможности греться в лучах тепла, которые просто лились из этого мальчишки. Он бы и не стал пытаться приблизиться, но Паша всегда был чертовски любопытным и упрямым. Около любой школы есть место, где курят. О нём знают все учителя, но закрывают на это глаза. Неписанное правило. Сергею в принципе было плевать, где курить, но именно этот «бункер» был почти незаметен со стороны выхода из школы, чем давал курящему преимущество: можно было увидеть того, кто вышел намного раньше, чем он увидит тебя. Он пользовался этим местом не особо часто, не желая вызывать подозрения от учителей или учеников. Просто иногда очень хотелось понаблюдать за тем, как парнишка радостно выбегает из здания или же наоборот уныло плетётся, подпинывая собственный портфель. - У вас сигаретки не будет? Костенко кажется, что его окатили ледяной водой. Он не двигается, даже дышать перестаёт. Он точно уверен, что знает этот голос. Слышал его сотни или тысячи раз. Но как такое возможно? Расписание уроков он знает, если только не отпустили раньше. Старается привести мысли в порядок. Мальчишка видит его впервые, так что ничего страшного в этом нет. Нужно лишь успокоиться и не выдать своего волнения. - А не слишком мал? – С усмешкой спрашивает и наконец поворачивается. Перед ним Паша. В своей съехавшей шапке, с красным от мороза носом, вежливой улыбкой и слишком цепкими глазами. - Да, ещё и не курю, - Отвечает тут же, без сожаления или грусти. – А Я вас не первый раз заметил, вы где-то тут работаете? В глаза смотреть не хочется, слишком много в них понимания и какой-то хитрости, но не смотреть не выходит. Кажется, что это Костенко тут мальчишка, краснеющий перед первой влюблённостью. - Работаю, - Кивает, стряхивая пепел с сигареты, а после хмурится. – Тебе то какое дело? Мама не учила тому, что с незнакомыми нельзя разговаривать? Парень закатывает глаза, изображая крайнее недовольство этой фразой, чем вызывает непроизвольную усмешку, но тут же вновь расплывается в улыбке, словно лампочку включили. — Это только когда я мелкий был, сейчас мне уже шестнадцать. Я Паша, кстати. Он. Представился. Костенко вновь хочется рассмеяться, кинуть что-то вроде «я знаю» и уйти. Подальше с глаз и всё растаяло как дым. Но вокруг лежит мягкий и пушистый первый снег, напоминая чистый лист тетради, а перед ним стоит этот яркий мальчишка и улыбается так, словно просит вновь назвать имя, обещая, что всё будет иначе. Они вполне бы могли убить друг друга, ослеплённые своими целями, возненавидеть и быть самыми настоящими врагами. Так было бы проще. - Сергей, - Выдыхает и протягивает ладонь для рукопожатия. Всё по кругу, но всё будет иначе, я обещаю, Паш. Его будит случайный солнечный луч, проникший сквозь шторы. Паша морщится и пытается завернуться в одеяло с головой, чтобы урвать ещё немного сна. Но солнце не сдаётся, ласково щекочет его голову, забираясь под одеяло. Со стороны двери слышится смешок, полный нежности. - Вставай давай, время уже за полдень, - Не требование, а совет, после которого мужчина уходит на кухню. Шумит чайник, недовольно ворчит Паша, потому что ему не дают выспаться в законный выходной, звенят тарелки и кружки, работает кофеварка, за окном надрываются радостные птицы. Через несколько минут всё сменяется абсолютной тишиной, которая кажется совершенно неестественной. Вершинин вылезает из кровати и ёжится, ступая босыми ногами по холодному полу. Бредёт на кухню, держа себя за плечи, потому что в одной футболке прохладно. За окном лето, довольно жаркое, но в этой квартире всегда прохладно. Это он заметил ещё когда был тут впервые. Тогда была зима, но ни одна из батарей не работала. Хозяин квартиры за это стал называться моржом, а сам Паша получил в ответ прозвище вечного мерзляка. Парень плюхается на стул и перед ним тут же опускается чашка чая и тарелка с глазуньей. - Спасибо, - Сонно бормочет и приподнимает голову, но вместо ожидаемого поцелуя получает легкий щелчок по лбу. - Зубы сначала почисти, - Тихо фыркает Костенко, но всё же сжаливается над этой обиженной мордашкой и оставляет легкий поцелуй на лбу. – Спящая красавица, не забывай, что тебе вечером нужно быть дома и отчитаться родителям о сохранности денег. Вершинин показательно стирает отпечаток чужих губ со лба, выражая недовольство от того, что его отказались целовать нормально. А после знакомым жестом закатывает глаза. - Хватит обращаться со мной, как с маленьким ребёнком, мне почти двадцать. - Двадцать-двадцать, вот только родители вряд ли оценят твоё времяпровождение в моей квартире. Не думаю, что твой возраст как-то влияет на одобрение твоих предпочтений. Парень морщится, но не спорит. Эта тема уже не больная, но до сих пор цепляет за живое. Слишком долго они шли к тем отношениям, какие имеют сейчас. Вспоминаются и Пашины крики, полные непонимания того, почему он не хочет быть с ним, и тихое сожаление Костенко, которое можно было заметить лишь в его глазах, в то время как голосом он буквально перерубал все ниточки. «Ты слишком маленький, я слишком старый. Да и нельзя тебе быть со мной. Лучше бы вообще тогда не подходил.» Было до жути обидно. Тогда Вершинин совершенно не понимал и злился из-за этого. Но был слишком упрямым, чтобы отступить. - Эй, не зависай, - Мягкое прикосновение к плечу выводит из транса. Паша смотрит и улыбается. Теперь он всё понимает и всё знает. В одну из ссор Сергей не выдержал и вывалил на него всё, что знал. Было жутко, но и это сейчас казалось неважным. Какая разница, что они встречались в прошлом? Хотя факт того, что за ним следили всю его жизнь, слегка напрягает до сих пор. Костенко улыбается в ответ, забирает свой кофе и идёт в их комнату, оставляя парня наедине с размышлениями. У него наконец-то выдался день, когда не нужно мчаться на работу, в подробности которой он раз и навсегда запретил лезть. А ещё и Пашины родители уехали отдыхать, подарив им возможность проводить время вместе. В небольшой квартире на окраинах Москвы. Мужчина останавливается около календаря и усмехается. Через трое суток должно было произойти то самое. Они должны были быть в Припяти, в 86-ом. Наплевать. Садится на диван, ставя кофе на журнальный столик, включает какой-то телевизионный бред на фон и ждёт. Прекрасно знает, что через несколько минут Пашка придёт к нему, развалится на диване, требовательно обнимая. Он был словно кот, жадный до внимания и ласки, невероятно теплый, почти что мурчащий. Казалось, что если почесать за ухом чуть дольше, то он действительно замурчит. Тогда будет уже наплевать на нечищеные зубы, разговоры о родителях и недовольства. В такие моменты важными бывают только мягкие прикосновения и безграничное тепло. Вершинин действительно приходит, не сбивает сценарий, чем вызывает мягкую улыбку. Он ерзает рядом, а после наконец находит удобное положение и замирает, уткнувшись в плечо. Костенко смотрит в его макушку и не может не улыбаться, перебирая светлые пряди волосы. - Я люблю тебя, Серёж, - Тихо, почти неслышно произносит, не поднимая головы. Не знает зачем говорит, ведь ни одному из них не нужны были словесные подтверждения этому. Они действительно любили и оба знали это, ни капли не сомневаясь. Ответа не следует, но это и не нужно. Паша просто хотел передать, что ни капли не жалеет о принятом когда-то решении подойти к странному дядьке. Костенко гладит его по голове и прижимает ближе к себе, беззвучно благодаря за то, что появился в 86-ом году.