Begotten

       Провести весь мир и отдельно взятую компанию людей? О да. Избавиться от того, кто слишком много знает, предварительно сломав ему жизнь? О да. Принести в жертву глупого мальчишку, так ловко поверившему всему сладкому бреду, что услышали его уши? Чёрт возьми, да.        Разве имеет значение всё остальное, когда секрет успеха — удачно проведенный ритуал? Они — больше, чем культ. Больше, чем любая религия мира. Новая Религия. Кажется, Энди так спел однажды? Атеист, поющий о боге, вере, и носящий кресты всегда казался Джульет забавной шуткой вселенной. Дошутился, малец? Лежащий на каменной плите жертвенным ягнёнком Бирсак не ответил бы, даже спроси его вслух.        Пустой взгляд будто выточенных из матового стекла глаз упирался куда-то в бесконечную тьму потолка. Разодранные в кровь укусами и ядом губы едва ощутимо зрению вздрагивали, улавливая последние в этой жизни глотки свежего воздуха. Разве может мозг управлять телом, когда сердце раздроблено словно тяжелый атом в реакторе? Хотелось закрыть глаза раз и навсегда. Прекратить бесконечное мгновение осознания собственной беспомощности, доверчивости и насущного ужаса вокруг.       Не видеть ни ведьм викканок, ни простых марионеток в масках с булавками было бы сейчас самым большим желанием Энди. Не слышать, не ощущать, оказаться отсюда как можно дальше. Поздно уже тешить себя эфирной надеждой на скорое пробуждение или лихорадочный бред.        Та, которую ты любил больше всего на свете, возможно, больше жизни, что скоро не будет твоей, видит в тебе не более чем инструмент. Куклу, которой можно ради забавы оторвать голову, а после выкинуть как сломанную игрушку.       Джульет не требовалось слов, чтобы выразить свой триумф. Наготове острый кинжал, что вскроет изувеченные рёбра как конверт, откроет миру бьющееся в агонии сердце…       Одна из ведьм, неведомо как попавшая на шабаш, вдруг начала хохотать. Ей можно было бы простить эту внезапную вспышку аффекта, не начни её лицо деформироваться так, словно невидимые пальцы-крючья раздирают с противным хрустом кожу и щёки до ушей, обнажая кровоточащее мясо. Не прекращая уже истеричного, истошного смеха, девушка возвела вверх руки, резко содрав с себя скальп и выцарапав себе глаза, немедленно размяв их до кроваво-белой каши. Оставляя багряные, чавкающие следы на гладких каменных плитах, её тело, будто ведомое, описало небольшой круг, после чего с звонким хрустом выгнулось в спине пополам, сверкая костями разломанного позвоночника. Торчащие из тела осколки напоминали наросшие на породе кристаллы, нанесённые по крупицам алыми потоками воды.       На фоне затихающего бульканья умирающей туши поздно различили шлёпанье босых ног, испачканных с самого начала пути чужой требухой и кровью. Тихим рыком и злыми перешептываниями встречали вышедшую на тусклый свет витражей и факелов фигуру, чуть ссутулившуюся от усталости, боли и осоловелого безумия, взрощенного долгой амнезией и поврежденным рассудком. Эшли смотрел на мир одним глазом, правым, скрывая половину своего лица некогда пушистой чёлкой. Или же то, что от неё осталось. С губ по подбородку и кадыку стекала вниз красная, вздувавшаяся крупными пузырями пена, словно у существа, больного бешенством. Шаткая, качающаяся походка придавала ему вид глубоко изувеченного создания, перепачканного не то своей, не то чужой кровью.       Собравшихся обвели медленным взглядом, задержавшись немного на Лилит и насупившись сильнее.       — Ты… этого не может быть… ты всё-таки… — беззвучно прошептала Симмс.       –… Вспомнил. Да, память вернулась. Пришлось распотрошить парочку твоих друзей и устроить геноцид на половину твоего сада… — Парди чуть занесло при очередном шаге.       В попытке сохранить равновесие, тот взмахнул рукой и хруст чужой черепной коробки, вдавленной внутрь мозга, расколол тишину залы.       — Ты всё это время чувствовала, как страдают твои же порождения… Когда я раз за разом загонял твоих последователей на битое стекло или же когда выведенные тобой твари задыхались в собственных кислотных слюнях…       Эшли схватился за голову и тихо взвыл, будто переживая очередной приступ мигрени. Ещё пятеро из свиты Джульет следом вытянулись как вздёрнутые за шарниры куклы.       — Ты была сильнее меня, пока я боялся неизведанности и одиночества здесь, в твоём личном Эдеме. Но теперь взгляни…       Бугай, стороживший жертву на гранитном алтаре, засунул палец себе в черепную коробку, пробив височную кость и размешивая мозг в мёртвую кашу, не в силах противиться чужой затравленной воле.        Ещё двое окропляли свои маски венозной кровью, что лилась из ноздрей, глаз и рта, отвратительно медленно забиваясь в гортань, бронхи и дальние уголки лёгких, превращая дыхательную систему в бесполезное булькающее болото.       — Какого это: видеть, когда жизнь тебя не слушается? Когда собственное тело тебя не слушается?       До Джульет с ужасом дошло: губы Эшли не двигались. Его голос звучал в голове, представал картинкой поверх того, что было на самом деле.       Очередной телохранитель кинулся было на незваного гостя, но словно влетел в невидимую, неощутимую стену, разбившись о неё стремительно набухающей от крови и разорванных мышц грудной клеткой. Уже недееспособный труп протащило перед Парди через весь зал, словно отметив багряным невидимый рубеж. Точку невозврата, за которой только страх, безумие и уничтожение.       Инна, что пыталась убежать, подавилась собственной кожей, когда на нервные клетки поступил приказ «грызи». Прежде чем испустить дух, женщина уже оголенными костями пальцев начертила на своём искусственном лице улыбку. Оскал возмездия. Остальных, кого не убило сразу, добил пошатнувшийся рассудок, направивший головы на ближайшие каменные стены и вложивший в руки осколки чужих рёбер.       Одно было ясно точно: разум их всех был под контролем. Его контролем.       — Кажется, ты теперь не такая уж и сильная и независимая, как раньше?       Эшли, обходя груды развороченного человеческого мяса, что ещё не успели толком остыть, раскачивающейся походкой приблизился.       — Как только мне стоило перестать бояться… Бояться тебя… Бояться всего… Ты… хахах… Ты потеряла тут свою власть!       Безумная, полублаженная улыбка сменилась на серьёзное, сконцентрированное выражение лица. Либо Эшли играл слишком хорошо, либо это был момент прояснения.       — Я надеюсь… Я надеюсь, что ты сгниешь в Аду!!! — не то в отчаянии, не то действительно на что-то рассчитывая, Джульет кинулась с обнажённым кинжалом на недавнюю добычу, стараясь не показать дрожащих движений и животного, реликтового страха.       — Ты почувствуешь. Ты почувствуешь всю мою ненависть. Всю мою боль и весь мой ужас. Я заставлю тебя считать, что подохнуть как можно быстрее — благодать, — рыкнул Эшли, и Симмс завизжала.        Омерзительное, раздирающее каждый рецептор чувство раскаленный, острых пальцев, впившихся в каждую извилину мозга, мозжечок и каждый нерв в отдельности. Живой, злобный кипяток, растёкшийся между каждой клеткой тела и вызывающий видения ржавой проволоки, рубящей живую плоть с садистским наслаждением.       –Вон из моей головы! Вон! Вон! Вон! Это всё нереально!— Джульет в агонии извивалась на полу, пытаясь сопротивляться, выгнать из сознания чужака.       Эшли лишь сжал зубы, намереваясь на подкорке выжечь, заклеймить суку позором и печатью заслуженной кары.       — Демоны должны обожать огонь. Привыкай. Я отправлю тебя туда, где огонь будет вечный! — рычал Парди, приближаясь шаг за шагом.       Ментальные тиски пси-пробоя отдавались чувством, будто голову сжимает под стотонным прессом. Ни один ритуал не мог спасти от этой кошмарной, проклятой мутации, что выжигала мозг и разрушала сознание на базовом уровне.       — Я не хочу! Нет! Ты не посмеешь! Я сильней, чем ты! Я — Лилит! Я– тьма во плоти! А ты.! Ты.!       Не понимая, куда она идёт, гонимая болью и страхом, Джульет бросилась на радужные огни витража, что изображали четырёх всадников апокалипсиса, и своим прощальным криком вспугнула птиц…       Эшли не имел желания смотреть на очередную груду развороченной плоти, что сейчас наверняка была там, внизу. Такой же неуверенной походкой он дополз до алтаря и опёрся на него ладонями, тяжело дыша. Собственные способности давались ему так же больно, как и его противникам их проявления.       — Ты… ты убьёшь меня так же медленно, как и их всех… Ничто не может причинить мне большую боль, чем разбитое сердце. Поэтому, закончи это быстро. Не трать ни моё время, ни своё, — безразлично ответил Энди, всё же проливший скупую из-за ран слезу о погибшей, хоть и неискренней жене.       — Убить… тебя.? Глупого ребёнка, что повёлся на сказку хитрой, красивой ведьмы, сам выкопал себе могилу и сейчас лежит передо мной как сломанная кукла? — Эшли усмехнулся, рукой утерев кровяную пену со рта.       — Это было бы слишком просто. Слово «Избавление» и слово «Смерть» для тебя сейчас одно и тоже. Поэтому…       Парди подобрал кинжал и выломал глупый замок на кандалах.       Живи. Живи и помни, что здесь произошло.