Ловец

Гермиона попыталась разглядеть свое отражение в витринах магазинов, идя по Лютному переулку, но те были слишком грязными. Прежде чем покинуть квартиру, она одиннадцать раз проверила чары Гламура. Не мигая смотрела на странное отражение в отполированных дверях лифта. У нее было два часа, и она полагала, что все успеет. Иначе лишится всего самообладания и тут же аппарирует к своей вменяемости, вспомнить бы еще, где ее потеряла. Она крепче сжала в кармане снитч, шар разделился надвое. Внутри лежала маленькая записка с указанием места и времени, на бумаге виднелись заломы от многократного складывания. Там же находился и ключ, маленький и черный, со стальной петлей на конце. Гермиона понятия не имела, к чему ведет этот ключ, но знала, что была абсолютно безумна в своем желании это выяснить. Гермиона свернула в переулок, вспоминая строки на обратной стороне записки. Впереди ждало еще два поворота, две возможности передумать — когда доберется до места, пути назад уже не будет, она была уверена. Она винила во всем Рона. Знала, что он не хотел этого, но как-то раз он резко шлепнул ее по заднице, и в ней что-то проснулось. Как струйка дыма — развернулась, скользнула и закрутилась раньше, чем кто-либо смог понять, где источник огня. Гермиона помнила, что застонала, и он повторил движение, разжигая ее кровь, подталкивая к краю какого-то странного откровения, но потом рассмеялся, потер место шлепка и перевернул ее. Он не знал, что она этого желает. Она не знала, чего именно желает, и, возможно, не знала до сих пор. Она пыталась повторить это: имитировала ту же позу, наклонялась, когда знала, что он смотрит, немного отставляла бедра, стоя перед ним. Иногда она шутила на эту тему, говорила о других людях, занимающихся подобным, и собиралась признаться во всем по меньшей мере дюжину раз, но так и не смогла этого сделать — всегда была слишком застенчива, а Рон слишком много над этим смеялся. Окунувшись в новые знания, Гермиона пыталась подавить это желание. Однако она знала себя — половина ее интереса основывалась на любопытстве. Она посмотрела художественные и документальные фильмы, прочитала статьи и эссе, которые смогла найти. Она прятала среди книг в задней части шкафа застывшие изображения искаженных лиц, связанных тел и растянутых вокруг резиновых шариков губ. Но больше ее заинтересовало… использование этих практик у магов, ведь изображения не были статичными — и в глубине запертого ящика ее стола лежала колдография женщины с задранной кверху задницей, чьи бледные ягодицы становились все краснее и краснее под гладкой деревянной поверхностью паддла. Гермиона знала характер каждого удара, каждый изгиб спины той женщины и каждую мышцу в предплечье мужчины, которая сжималась во время шлепка. Сначала она этого боялась. Потребность сидела внутри. Всего лишь взгляд на эту колдографию распалял тело огнем, но ведь у нее на расстоянии одного прыжка через каминную сеть был хороший мужчина, который всегда крепко обнимал ее и звучно целовал. Мысль обо всем этом была слишком извращенной, как будто Гермиона не была нормальной, желая чего-то, что другие считали странным. Когда подружки делились чрезмерно откровенной информацей во время девичников, ни одна из них не говорила, что фантазирует о связывании, пока какой-нибудь мужчина шлепает ее, хлестает, бьет стеком или паддлом. Гермионе казалось, что она хранит некую темную, запретную тайну, а после расставания с Роном это стало только ее секретом. Это стало частью того, кем она была, того, чего она хотела. Хоть никогда и представить не могла, что окажется здесь. Гермиона быстро отвела взгляд от толпы уставившихся на нее проституток, ускорила шаг и повернула налево. Заведений здесь было значительно меньше. Впереди виднелись крошечный магазинчик и еще одно маленькое здание, которое могло быть просто задним входом в какое-то другое заведение. В узком переулке было еще темнее, чем всю дорогу досюда. С обратной стороны зданий доносились звуки, но они были приглушены до уровня низкого гомона, что больше усиливало ее опасения, чем давало ощущение ложной безопасности. Она с прищуром посмотрела на петляющий почерк Пэнси, нащупала ключ с выжженной в его верхней части цифрой двенадцать и крепче обхватила палочку. Пэнси. Это была вина Гермионы — она слишком расслабилась. Когда люди проводят много времени наедине со своими секретами, порой они забывают обо всех мерах безопасности. Как-то Гермиона вышла из кухни и обнаружила, что Пэнси и Невилл изучают книги на ее столике, их следовало убрать подальше. Невилл улыбнулся. Лицо Гермионы залилось румянцем, а язык отяжелел, когда она, запинаясь, выдумывала предлог, якобы это для исследования. Только когда Невилл отошел в уборную, Пэнси призналась в том, чего Гермиона никак не ожидала. По крайней мере, теперь она поняла, как эти двое вообще сошлись друг с другом. Снитч прибыл спустя неделю, и в голове Гермионы пронеслись слова Пэнси, когда та покидала ее квартиру: «Если хочешь — лови» — словно усиленные Сонорусом. И вот теперь она здесь, вспоминает небрежно брошенное предложение Пэнси продолжить исследования на примере живой демонстрации — вместе с обещанием, что участвовать будут она и Невилл. На записке была указана дата — через две недели, — и ей пришлось задуматься, насколько хорошо Пэнси может ее знать, чтобы догадаться: Гермионе потребуется немало времени, чтобы уговорить себя. Не то чтобы она уговорила себя. Скорее это был текущий проект. Шаг 529 по направлению к месту назначения — развернись. Шаг 530 — не трусь. Шаги с 531 по 568 — шагай вдоль здания, пока не наберешься достаточно смелости, чтобы продолжить путь, или достаточно ума, чтобы уйти. Большая стальная дверь, в правом верхнем углу которой было выгравировано изображение снитча. Ни неоновой вывески, ни нелепого слогана, ни нарочито умного названия. Она почти умоляла открыть себя во всем своем неописуемом, таинственном великолепии простоты. Гермиона затаила дыхание и уверенно коснулась ручки, но внутри нее все дрожало. Словно буря взыграла в крови, она почувствовала, как все вокруг затряслось — так сильно, что все эмоции представляли собой комок в животе. Ключ в руке вспыхнул жаром в тот момент, когда она повернула ручку, и дверь бесшумно распахнулась, являя небольшое помещение с красным ковровым покрытием. Стены были обшиты деревянными панелями и так же пусты, как и холл, за исключением маленьких медных прямоугольников рядом с каждым коридором. С тяжелым вздохом Гермиона вошла внутрь, и какое бы потрясение ни ждало ее напряженное тело, ничего так и не произошло. Дверь бесшумно закрылась, и Гермиона, не оборачиваясь, потянулась к ручке, желая убедиться, что при возникновении необходимости сможет покинуть это место. «Ладно. Ладно. Ты внутри, ты здесь. Все в порядке». Она снова пробежалась по всем «за» и «против», заученным в специальном порядке. Это возможность, вот и все. Просто возможность изучить тему более тщательно. Она ведь не встречалась с незнакомцами для секса. Просто проводила практическое исследование, причем под прикрытием. Да. И кто знает, когда — если вообще подобное случится — ей снова выпадет подобный шанс. Было бы нехорошо тратить его впустую. Скорее всего, в таком случае она бы даже пожалела об этом. Дверь темно-красного цвета. Номер двенадцать. Ключ в руке застыл у замочной скважины. Тишина. Она не знала, чего от нее ждут — криков, ударов, громких приказов или жалобных просьб? В коридоре каждый шаг вызывал скрип половиц, словно возвещая весь мир о ее нерешительном присутствии. Наверное, на двери комнат были наложены Заглушающие чары, но если изнутри можно было слышать шум из коридора, мог ли некто по звуку шагов судить о ней как о новичке? Гермиона закрыла глаза и опустила голову, глубоко задышала. Уверенность. Ей следует смотреть на это так, как если бы это был эксперимент или интересное проявление смешиваемого зелья. По-научному. Это все для дела. Поворот ключа в замке — словно движение пули в стволе. Голову — поднять, выражение лица — пассивное, губы плотно сжаты. Замок дважды щелкнул, и Гермиона на мгновение подумала о том, чтобы постучать, прежде чем распахнуть дверь со всей поспешностью человека, который знал, что в следующую секунду может передумать. Она почти закрыла ее, приоткрыла рот. Она ожидала многого, но увидела совсем другое. А еще она рассчитывала на какое-нибудь медленное, неловкое знакомство, но Пэнси всегда предпочитала грандиозное появление. Это что, спандекс? Черное платье, обтягивающее как вторая кожа, грозило в любой момент оголить задницу. Чулки до середины бедер мало помогли бы, если бы это произошло, и Гермиона не могла представить, чтобы эти каблуки были хоть сколько-нибудь удобными. Она лишь мельком взглянула на чью-то обнаженную фигуру, а затем сфокусировала взгляд на прическе Пэнси. Вероятно, она бы вытаращила глаза, если бы не пришлось прищуриваться, приспосабливаясь разглядеть что-то в мерцающем золоте свечей после яркого света зала. — Ну, — начала Пэнси, и Гермиона подскочила, — закрой за собой дверь. Гермиона сглотнула, чувствуя сухость в горле, вошла внутрь и закрыла дверь. Интересный эксперимент с зельями, интересный эксперимент с зельями... Она услышала, как Пэнси прищелкнула языком в центре комнаты. Гермиону окутал запах воска, пота и кожи. — Напрягает, да? — Гермиона удивленно оглянулась, но Пэнси обращалась не к ней. — Ты ведь предпочитаешь меньше движений… Пальцы Пэнси в перчатках заплясали от связанных запястий ее партнера вверх по веревке, по свисающему с потолка кольцу, а затем вниз по веревке к другому кольцу в стене. Пэнси наклонилась, она что-то делала со вторым кольцом, и, когда Гермиона больше не могла видеть ее голову, переместила взгляд на мужчину. Черный цвет фетиш-маски сильно контрастировал со светлой кожей. Ей потребовалось мгновение, чтобы распознать полосы более тусклого бежевого, золотистого и желтого, — воск свечи. Его спина и задница были напряжены и блестели от пота, мышцы сжимались и расслаблялись. Его лодыжки были связаны, и короткий край веревки крепился к двум кольцам по обе стороны расставленных ног. Там же, между его ног, еще одна веревка спускалась к третьему кольцу в полу. Гермиона видела достаточно на картинках и в фильмах, чтобы знать, что веревка, скорее всего, была привязана к одному очень важному органу. В этом процессе все было продумано до мелочей. При громком ударе хлыста взгляд Гермионы метнулся в сторону Пэнси. Веревка, связывающая запястья мужчины, еще сильнее натянулась в кольцах, и он дернулся, встал на цыпочки со стоном, который, казалось, вырвался из груди Гермионы. Господи, это происходило на самом деле. Сердце подпрыгивало в груди, и это тревожило почти так же сильно, как веревка, висящая между ног этого мужчины. Пэнси выпрямилась и прищурилась, внимательно изучая мужчину. Ей должен был открываться прекрасный вид — как Невилл согласился на подобное, Гермиона не знала. Пэнси очень ясно дала понять, что все стороны участвовали в этом добровольно, и ей пришлось задуматься, вдруг Невилл… Впрочем, она предпочла бы не задаваться этим вопросом. Явно довольная Пэнси кивнула и снова наклонилась. — Ты можешь сесть. Гермиона не знала, как именно он должен был сесть, огляделась. Откашлялась, опустила дрожащие руки и подошла к дивану. Наверное, она выглядела как испуганный ребенок, стоящий перед дверью и борющийся с постоянным желанием убежать. Пэнси казалась совершенно спокойной. С тех пор как Гермиона вошла в комнату, не было ни одного двусмысленного взгляда или ухмылки, и пусть это не очень помогало успокоить нервы, по крайней мере, она не аппарировала прочь. Она не думала, что Пэнси осудит ее, ведь тело той облегало платье из спандекса, а мужчина был связан. Она могла бы это сделать. Она хотела это сделать. Мужчина не мог ее видеть, а даже если бы и мог, он не знал, кто под чарами. Если бы он был напуган присутствием постороннего наблюдателя, уже выкрикнул бы стоп-слово. Это был шанс узнать и испытать все на деле, получив не больше осуждения, чем от колдографий, которые она периодически просматривает, — осознание этого каким-то образом вызвало приятное волнение, и, тщательно осмотрев обивку дивана на предмет пятен, она села. Пэнси уставилась на грудь мужчины, и Гермиона услышала тихий звон, выдох из-под маски, затем стон. Из-за положения бедра и икры мужчины были напряжены, и с нового места ей открывался вид на нижнюю часть его яичек. Гермиона покраснела и заерзала на месте. Его руки сжимали веревку над головой, и она поняла почему, когда над линией широкого плеча поднялась свеча. Она была недостаточно близко, чтобы обжечь, но он, должно быть, почувствовал сильный жар и покачнулся на носках. Вторая рука Пэнси была вытянута, в ней она держала другую свечу — подальше от него, ее глаза были прикованы к его коже. Когда жар первой свечи достиг основания его шеи и края маски, она быстро поднесла другую свечу и капнула воск на другое плечо. Раздался звук, похожий на вздох и шипение, когда мужчина дернулся, и Гермиона уловила вспышку улыбки Пэнси, прежде чем проследить за стекающими каплями. Воск покрыл его лопатку, затем образовал единственную линию вдоль спины. Пэнси склонилась над его плечом, поджав губы, и тихо подула на струю. Стоило воску затвердеть, как Пэнси подалась ближе и на крепкую спину капнул уже воск из первой свечи. Звук из-под маски повторился, и Гермиона слегка очаровалась тем, как воск повторил округлость ягодицы. Пэнси поставила свечи на пол. Гермиона поняла, что все это время не дышала. Она тяжело сглотнула и расслабила сжатые словно в тиски руки. Пэнси выпрямилась, за движением последовал мягкий звон, и ее глаза опустились вниз. Гермиона поймала себя на том, что слегка наклонилась в сторону, пытаясь разглядеть происходящее, и только еще больше заинтересовалась возобновившимся жужжанием. Мужчина что-то пробормотал, и Гермиона удивленно подняла глаза, гадая, не закончил ли он только что игру, но Пэнси только рассмеялась. — Тебе не нравится? — спросила она, приподняв бровь, и мужчина вдруг со стоном подскочил. Пэнси медленно ухмыльнулась, и жужжащий звук стал нарастать. — Не лги, питомец. Будет только хуже. — Пэнси посмотрела на Гермиону, и в течение очень долгой секунды она понятия не имела, куда прятать глаза. — Знаешь, обычно он не позволяет мне играть. Уже много лет как. Но в этот раз он мне задолжал. Гермиона пошевелилась, когда Пэнси пристально посмотрела в глаза своего партнера, ее плечо дернулось, и мужчина снова громко застонал. Гермиона не знала, куда смотреть, испытывая неловкость из-за того, что Пэнси снова с ней заговорила. Пэнси поняла это и отошла в сторону, в тень, откуда виднелись лишь ее ноги. Цикл нарастания и понижения жужжащего звука становился все короче, и, когда замер на ровном уровне, Гермиона увидела блеск серебра, прижатого к нижней части его яичек — что-то медленно двигалось взад и вперед. Раздался громкий утробный стон, звучащий так, как будто исходил из глубины его груди. Гермиона вздохнула и скрестила ноги, чувствуя, как внутри все сжимается. Голова мужчины откинулась назад, а бедра подались вперед. Он рыкнул, пошатываясь на цыпочках, и она увидела, как побелели костяшки его пальцев. Господи. Возможно, если бы его тело не было в такой форме, ей было бы легче взглянуть на это с научной точки зрения. Она надеялась увидеть нездоровую кожу, дряблость и какие-то странные пятна. Единственными следами или странными отметинами, которые она видела, были темное пятнышко у основания его позвоночника и черная линия на левом предплечье, которая могла быть татуировкой или чем-то еще… Гермиона прищурилась, когда его рука слегка повернулась. Пэнси снова подняла маленький вибратор, и мужчина покачнулся. Если бы это была… Это могла бы… Голова мужчины снова откинулась назад, а рука повернулась ровно настолько, чтобы Гермиона смогла разглядеть его предплечье. Она вскочила на ноги еще до того, как смогла сделать вдох, ее глаза расширились, все обрушилось на нее одновременно — жар на щеках, напряжение мышц его ягодиц, запахи, звуки и сумасшедший пульс ее крови. Быть того не могло. Даже если и могло, то не в этой жизни. Рост был подходящим, телосложение, длина пальцев… У Гермионы возникло безумное желание сорвать с его головы маску, как будто она только что обнаружила давно утерянный артефакт, быстро покинуть сессию и притвориться, что этого момента никогда не было. Пэнси вышла из тени и встретилась глазами с Гермионой в тот момент, когда жужжание прекратилось. Мужчина на мгновение рухнул вперед, все движения его тела подчинялись прерывистому дыханию, послышались приглушенные ругательства. Он дрожал — вероятно, остановился на пороге оргазма или, может быть, слишком долго находился на грани. Взгляд Пэнси был осторожным, будто Гермиона только что показала, что ее анимагическая форма — дикий медведь. Этот взгляд подтвердил все еще до того, как она протянула руку, чтобы снять маску. Гермиона отскочила назад, на мгновение забыв, что была под действием чар Гламура; он же смотрел в другую сторону. Она увидела на макушке ленту, волосы потемнели от пропитавшего их пота, но узел был слишком низко, так что лента не могла принадлежать повязке на глаза. Черт. Черт, дерьмо, вот же срань, черт, вашу ж мать. Не следовало приходить сюда. Она знала! Знала, что произойдет нечто подобное. Она даже рассматривала такую возможность и последние две недели бросала на него подозрительные взгляды, когда они пересекались в коридорах, вместе поднимались в лифте или рядом сидели на собрании. Он бы взбесился, если бы узнал, что это она. Она являлась связующим звеном между Министерством и его компанией, и он, скорее всего, добился бы ее увольнения. Она ни на грамм не сомневалась, что у него бы это получилось, ведь именно он попросил работать с ней и предложил повышенную зарплату за ее согласие два года назад. Хоть их общение и перестало выглядеть как обоюдное отвращение и шаткое принятие друг друга, но точно еще не дошло до уровня «смотри-как-Пэнси-меня-связала»! Малфой повернул к ней голову, и Гермиона отпрыгнула в сторону как раз в тот момент, когда ладонь Пэнси коснулась его щеки. Казалось, звук пощечины расколол ей череп изнутри. — Я не говорила, что ты можешь смотреть на нашего гостя, Драко. — Пэнси прищурила глаза, когда он попытался что-то сказать. — Продолжай в том же духе, и этот кляп останется на месте. Я знаю, насколько тебе это нравится. Раздалось низкое рычание, когда его руки сжались, расслабились и пальцы снова сжались вокруг веревок. Гермиона была уверена, что не дышит. Ей стоило уйти. Вся ситуация только что стала совсем неправильной. Пэнси протянула руку и схватила Малфоя за волосы, костяшки ее пальцев побелели, когда она дернула его голову назад. Он грубо рыкнул, когда щека Пэнси коснулась его собственной, и она прошептала что-то так тихо ему на ухо, что Гермиона не смогла ничего разобрать. Она видела только то, что Малфой вмиг напрягся и затаил дыхание. О боже, она же не могла ему все рассказать, да? Паника ревела в каждой жилке, и Гермиона оказалась где-то между тем, чтобы встретить взрыв с высоко поднятой головой, и тем, чтобы выбежать за дверь, прежде чем Малфой поймет, что Пэнси говорит правду. В голове проносилась дюжина различных объяснений и оправданий, но их заглушало убийственное возбуждение. Воспоминания о низких стонах перекрывали все логические доводы. Она никогда не выкинет это из головы. Пэнси отвязала веревку от кольца в стене, что, наконец, вывело Гермиону из оцепенения. Она не была уверена, закончился ли сеанс, или Пэнси собиралась отвести Малфоя к деревянному кресту рядом со столом с инструментами, но Гермиона не рискнула узнать. Ей нужно было выбраться отсюда, пока она не взорвалась или не провалилась сквозь пол. Она была не в том состоянии духа, чтобы прямо сейчас со всем разбираться. Ей нужно было уйти, уйти, уйти. Она едва взглянула на Пэнси, поддерживающую Малфоя, когда он опустился на пятки. Прежде чем повернуться к двери, Гермиона окинула взглядом его обнаженную фигуру и снова вспыхнула. Шаг второй — уйти, шаг третий – не следовало приходить, шаг четвертый – бежать.

***

Гермиона была в смятении, но за выходные прошло совсем немного времени, чтобы она хоть в какой-то степени успокоилась. Она рассудила, что если Малфой попытается бросить произошедшее ей в лицо, она многое сможет бросить в ответ. Они взрослые люди: он мог вообще ничего не сказать, но вероятно, скажет что-нибудь, но она справлялась и с худшим. Если он ее уволит, она сможет работать в другой компании и с зарплатой немногим меньше. Если ситуация превратится в слишком неудобную, она уволится сама. Если он разозлит ее слишком сильно, придется сдерживаться, чтобы не залепить ему пощечину — очевидно же, что ему это нравится. Черт возьми. Последние два дня в ее голове тысячи раз прокручивались такие вопросы как «что, если» и «зачем» вперемешку с сожалением и чувством вины. Как бы отчаянно ей ни хотелось на самом деле испытать вещи, о которых так долго мечтала, но вариант узнать больше о себе в обстановке, где этого не было бы чем-то постыдным, она явно не рассматривала. Она не ставила под вопрос доверие Невилла к Пэнси, но, честно говоря, Гермиона должна была догадаться, что это произойдет. Все могло быть только хуже, если бы дело касалось Рона. Чувство вины пришло очень быстро и как раз в то время, как она все еще находилась в процессе того, что в первую очередь вызвало чувство вины. Она была ослепляюще возбуждена, когда вернулась домой, — подобное состояние всегда вызывало в Гермионе дикость, заставляющую следовать плохим решениям пьяного разума. Ей было все равно, ей просто нужно было снять напряжение, но в процессе за закрытыми веками видеть корчащегося Драко Малфоя было не совсем верным путем к прояснению сознания. Возможно, до этого она смогла бы убедить себя, что это не ее вина, что Малфой завел ее, так как она не знала, что это был он. Например, как она говорила себе в прошлые разы: что дело было просто в его рубашке, или в конфете, которую он сосал, или… в чем-то еще. Она подумывала послать Пэнси очень язвительное письмо, но когда та опередила ее, Гермиона обнаружила, что ей нечем ответить. Записка Пэнси была простой: «А ты не думала, что он хотел, чтобы ты там оказалась? Можешь отдать ему ключ в понедельник». Гермиона даже не знала, что думать, поэтому попыталась полностью проигнорировать это. Скорее всего, Пэнси пыталась слабо оправдать свои действия или прикрыться Невиллом на случай, если Гермиона начнет разглагольствовать. У нее были другие дела, требующие внимания. Сегодня понедельник — день, когда ей придется увидеть Малфоя и все вспомнить, при этом понимая, что он знает. Тупица, тупица, тупица. Она повторила план действий четыре дюжины раз, не меньше. Она знала, что скажет в ответ на несколько возможных комментариев с его стороны. Перед зеркалом она практиковалась смотреть беспечно, приучила себя к беззаботности. Она была готова. Малфой едва на нее взглянул. Он сидел за своим столом, перед ним лежало пять открытых папок. Он кивнул ей в знак приветствия, нацарапал что-то на листе пергамента. Гермиона воспользовалась тем, что он отвлекся и посмотрела его запястья — оба чистые, ни намека на синяки или ссадины. Малфой выглядел так, как всегда: прилизанный, собранный, жесткий, скучающий, с подчеркнуто беззаботным выражением. Что полностью контрастировало с воспоминанием о блестящей спине и заднице, забрызганных воском, и первобытных стонах из-под маски. Ее лицо вспыхнуло, и она знала, что румянец распространился от ушей вниз по шее. Как бы она ни старалась, или отказывалась смотреть на свою коллекцию фотографий, или занимала себя чем-то другим, образ не исчезал. Каждая украденная грязная секунда разыгрывалась так же четко, как просмотр в омуте памяти. Она не знала, наступит ли когда-нибудь время, когда она не будет думать о нем так, как сейчас. Она пыталась незаметно обдуть воздухом лицо, чтобы остыть. Малфой взглянул на нее, и его рука замерла посреди записи. Гермиона откашлялась, сосредоточив взгляд на папке в руке, когда он вернулся к работе. По крайней мере, в пятницу она не видела его лица. «Следует применить еще несколько Охлаждающих чар. Здесь очень жарко». Снова вспомнилась эта скользкая от пота спина. Кто-то должен был спасти ее — она явно сходила с ума, как мальчишка в период пубертата. — Вероятно, это потому, что ты все еще стоишь, Грейнджер. Я давно понял, с такой задницей наперевес тебе сложно стоять больше десяти минут. — Он взглянул на нее, и она прищурилась. — Хотя есть способы это исправить. — Я должна убедиться, что твой бизнес соответствует кодексу и правовым стандартам — ты не можешь мне приказать делать это стоя. — Высокомерная задница. И тут ее мысли снова вернулись к произошедшему. «Будь спокойна и собрана, Гермиона». — Разве? — пробормотал он, засовывая пергамент в одну из папок и захлопывая ее. — Нет, не можешь. А если попробуешь, то я уволюсь. Яркие серые глаза Малфоя прищурились от веселья, а губы дрогнули. Она ненавидела, когда он так делал, хотя бы потому, что совсем не ненавидела это. — Новый рекорд, Грейнджер. Прошло по меньшей мере семь месяцев с тех пор, как ты в последний раз предложила уйти в отставку. Ты прошла долгий путь от того, чтобы упоминать об этом каждые десять секунд. Гермиона хмыкнула, бросая на его стол новую папку. — Мы всегда можем к этому вернуться. — Я думал, для этого уже слишком поздно. Ей только показалось или он правда слишком долго не отводил от нее глаз, говоря это? Определенно выглядело так, как будто пристальный взгляд задержался на ней на лишнюю секунду. Может быть, она просто параноик. Может быть, Пэнси не назвала ему имя гостя. Может быть… — А теперь расскажи, что это за папка, чтобы я не подумал, что плачу тебе только за то, что ты пялишься на меня. Он определенно знал. Он должен был знать. Паника нарастала с каждым ударом сердца, и Гермиона каким-то образом забыла все речи, которые репетировала в выходные. Он медленно поднял брови, когда она продолжила смотреть на него. Она опустила глаза на папку, дыхание было лишь слегка неровным. Да ради Мерлина, она сражалась на войне. Она могла бы справиться с ним, апеллируя только тем фактом, что в течение двадцати минут смотрела на его задницу. Гермиона облизнула губы, его глаза метнулись к ним и снова заскользили по ее лицу. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз чувствовала себя неловко под его пристальным взглядом. — Было несколько сообщений о преследованиях со стороны владельцев малого бизнеса в связи с погашением кредитов. Речь о тех, которые, как я обнаружила, были оправданы. Если не разберешься с этим в ближайшее время, придется иметь дело с несколькими судебными исками. — И ты не подумала, что для этой информации больше подошел бы Бейли? У меня… — Не подумала, конечно, — огрызнулась Гермиона, раздраженная его полным невежества тоном и скучающим выражением лица. — Ты всего раз тридцать говорил, что все, что связано с судебными исками, должно поступать прямо к тебе. Значит, теперь с этими вопросами к Бейли? Ты должен сообщать мне о подобном решении. Так что все, что хочешь сказать, говори сейчас. Ладно. Возможно, это был не самый дипломатичный подход — особенно если он не знал, что там была она, — но лучше так, чем ждать. Напряжение копилось в ее теле все выходные, и сейчас она чувствовала себя переполненной. Ей нужно было либо сбросить это напряжение, либо взорваться. Она больше не могла справляться с нарастающим давлением. На лице Малфоя мелькнуло удивление, он откинулся на спинку стула и приковал к ней взгляд. Это нервировало. Гермиона вздернула подбородок, крепче сжимая ручку портфеля. Его губы приоткрылись, язык блеснул между зубами, и она представила, как его рот выглядел в пятницу. Если бы это был кляп, если бы его ярко-красные губы растягивались вокруг него, а зубы прикусывали, когда он стонал. Как бы это выглядело с его потемневшими глазами, прикрытыми веками, раскрасневшейся кожей и волосами в полном беспорядке. Этот образ полностью лишил ее покоя. — Напомни мне завтра дать тебе книгу об успокаивающих зельях. На этот раз побег Гермионы был отмечен не ее прерывистым дыханием, а хлопком двери.

***

Единственное, что могло ее спасти, — амулет памяти, но она уже пообещала себе, что больше никогда им не воспользуется. Малфой не делал ничего похожего на намек на то, что Пэнси ему все рассказала, и Гермиона была частично убеждена, что полностью вообразила все это. Шел только четверг, та ночь была еще свежа в памяти, словно произошла этим утром, но ей казалось, что последствия она разгребает уже по меньшей мере месяц. В среднем она видела Драко Малфоя по часу в день. Дольше, если у них была назначена встреча, и меньше, если не было причин посещать его офис. Покидая его компанию, она посещала другие компании или выполняла работу в Министерстве. Неделю назад казалось, что она почти не видела Малфоя, теперь же, как бы она ни была погружена в работу, видела его везде. Целый час был потрачен на то, чтобы отмечать движения его рта, форму рук, угол плеч, походку. Когда он закатал рукава, она не могла отвести глаз от движений мышц и сухожилий на его предплечьях. К счастью, он делал это только в своем кабинете. Когда она не находилась рядом с ним, все равно не могла убежать. Русые волосы прохожих напоминали о нем в той комнате. Веревки, черные кофры, свечи, пламя, серый цвет, вибрация, женщины на высоких каблуках, стальные кольца, запах кожи, запах воска, запах пота. Она работала в юридическом департаменте — понятно, что она не часто видела связанных людей. Было похоже на то, что она подсознательно ищет каждое возможное напоминание, просто чтобы свести себя с ума. Хуже всего были фото, фильмы и книги. Она представляла, как он напрягался бы при свете свечей. Ночью, в темноте закрытых глаз, ее рука совершала неизбежный спуск вниз по телу, и повсюду вокруг она слышала грохот его стонов. Вот почему она почти ожидала, что жужжащий в ее столовой снитч был плодом ее воображения. Его крылья казались размытыми желтыми пятнами, но золотой шар в центре все еще сохранял четкость. Она видела маленькую линию посередине, там, где он откроется под ее прикосновением. Она уже представляла петляющие каракули на крошечной записке и маленький ключик со стальной петлей. Желудок сжался, когда она схватила его налету и оглядела комнату. Должно быть, его прислала Пэнси. Может быть, у нее появился кто-то другой и она хотела, чтобы Гермиона попробовала еще раз — вдруг ей нравилось, когда за ней наблюдали. Возможно, Малфой не знал, а Пэнси хотела… Или Малфой действительно знал и эта записка означала, что Малфою нравилось, когда она за ним наблюдала. Но Пэнси сказала, что Малфой обычно не позволял ей играть — означало ли это, что он на самом деле не увлекался подобными сессиями или что обычно именно он занимал доминантную позицию? Или… Гермиона застонала, качая головой. Это становилось смешным. Не имело значения — она все равно не собиралась туда возвращаться. Конечно, Малфой ничего не сказал и даже не признал этого, но, возвращаясь… Что ж, это кое-что значило. Это было бы признание, что ей нравилось наблюдать. Это глубоко ее задело. Гораздо глубже, чем не знать, что это был он. Крылья снитча перестали биться, и шарик перекатился в ее руке. Гермиона трижды сглотнула и откинула его верхнюю часть. Положила на стол рядом с позабытым ужином, вынула квадратик пергамента. Развернув его, она попыталась убедить себя, что это, конечно же, не волнение бурлит в груди. Нет, скорее опасение. Либо она что-то не то съела. Гермиона моргнула, увидев на бумаге слова, выведенные аккуратным и плотным почерком, который не принадлежал Пэнси. «22:30, воскресенье. У тебя уже есть ключ».

***

Шаги 501 и 502, и 501, и 502, и 501 были сделаны в панике — она поняла, что идет как настоящая курица. Шаг 503 — о боже! — за которым быстро последовал еще один, 504, и еще — 505. Гермиона почти не обращала внимания на то, куда идет, достаточно хорошо изучив дорогу в первый раз. Такое обычно случается, когда человек много раз ходил взад и вперед. На самом деле выглядело так, как будто она уже двадцать раз совершала это путешествие. Она была слишком занята, беспокоясь о том, что делает, чтобы думать о том, куда идет. Все, что двигало ее вперед, — очень быстрые шаги и решимость, которой она достигла всего пятнадцать минут назад. Сняв пальто в восьмой раз, она вытащила фотографию, которую держала в столе. Вместо того чтобы наблюдать, как это происходит с кем-то другим, она вообразила там себя. Этого было достаточно, чтобы выйти за дверь. Может быть, она не хотела жить своей жизнью, наблюдая за фантазиями в исполнении других людей, которые не были слишком трусливы, чтобы заниматься подобным. Она Гермиона Грейнджер. Отказ оказал бы ей медвежью услугу. Она храбрая женщина. Она знает, как получить желаемое. И если это прямо за дверью и приглашает войти, почему бы не согласиться? Причина была в том, кто приглашал, конечно. Почерк точно не принадлежал Пэнси. Гермиона осмотрела его. Может, она спешила, была пьяна или находилась в любом другом состоянии измененного сознания, — но он точно был не ее. Оставалось два варианта: Невилл, который никогда бы этого не сделал, и Малфой, который никогда бы этого не сделал. И все же один из них менее вероятно никогда бы не сделал этого, чем другой; по крайне мере, до этой недели она не рассматривала такую возможность. Вероятно, это была некая конфронтация по поводу произошедшего, или какая-то форма мести Малфоя за то, что она увидела больше, чем он когда-либо желал ей показать. Она шла с этой мыслью, сжимая в руке волшебную палочку. Однако не могла помешать более порочной части самой себя придумать собственные идеи. Такие, которые заставляли ее желудок переворачиваться на пути к надвигающейся гибели. Он не дал ей достаточно времени. Трех дней было мало, чтобы все обдумать. Ее разум переполнялся вихрем возможностей, плюс Малфой ничего не выдал на следующий день после того, как она получила снитч. Он рукой коснулся ее руки в лифте, пока разговаривал с одним из сотрудников, а час спустя кивнул ей в коридоре. Вот и все. Ни намека, ни зловещего блеска, ни двусмысленной ухмылки. А вдруг все было сделано для других целей, не из мести или гнева. Гермиона разрывалась. Он был либо худшим, либо лучшим вариантом. Она не могла представить, что ей будет комфортно раздеться перед ним догола, или связать его, или передать достаточно контроля, чтобы самой оказаться связанной. Но если он и знал о прошлой неделе, то вел себя сдержанно. Скорее всего, он знал, что делает. Он достаточно наслаждался всем этим, чтобы не осуждать. И не держал на нее зла. А ее тело не поддавалось контролю, когда речь заходила о нем, — так было даже до произошедшего в прошлую пятницу. Она не могла выбросить его из головы, так что, возможно, это был правильный способ добиться цели. Одна ужасно неловкая встреча, которая отвернет от него навсегда. Гермиона была на взводе, когда закрыла за собой дверь и пошла по коридору. Вытащила ключ из кармана, пытаясь унять дрожь в руках. Ее разум кричал, чтобы она повернулась и пошла домой, даже когда, открываясь, замок щелкнул. Она вздернула подбородок, ожидая худшего, и открыла дверь, прежде чем утратила всякие силы это сделать. Пусто. Она резко выдохнула — до этого задерживала дыхание — и перепроверила номер на двери. Может быть, он пошел на попятную. Она закрыла за собой дверь, пытаясь привести мысли в порядок, и прижала руку к груди. Комната выглядела так же, как и в прошлые выходные, за исключением одного предмета мебели и записки на нем. Гермиона посмотрела на скамейку — она уже видела такие раньше — и почувствовала, как перехватило дыхание. Знал ли он? Пальцы странно онемели, когда она взяла пергамент и вытащила из него полоску черной ткани. Повязка ощущалась мягкой и прохладной в разгоряченной ладони, и Гермиона сжала ее в кулаке, разворачивая бумагу. «Надень только это», — гласила записка, написанная тем же почерком, что и предыдущая. Сердце дрогнуло, остановилось, а затем сделало три сильных удара, от которых заболела грудь. Он говорил серьезно? Это мог быть трюк, чтобы смутить ее. Весь ее план состоял в том, чтобы двигаться вперед, основываясь на сделанном и сказанном Малфоем, и она не знала, были ли у него скрытые мотивы. Прошло много времени с тех пор, как она думала о Драко Малфое самое худшее, но она никогда не недооценивала степень рисков, на которые он пошел бы ради мести. Надо было проверить, все ли у Пэнси в порядке. Может быть, он просто хотел доминировать над ней. Она не могла найти причин, по которым ему это не понравится. Как бы хорошо они сейчас ни ладили, они почти каждый день ссорились по любой причине: от философии до имен ночных уборщиков. Он никогда не проявлял к ней интереса. Возможно, было несколько взглядов и попыток залезть ей в голову, пара кокетливых комментариев, но все это относилось к вещам, о которых глупые девушки размышляют по пути домой, притворяясь, что нравятся тому, кто интересен им. Гермиона никогда не обращала на это внимания. А еще была ночь в чулане для метел на последнем корпоративе, но она была убеждена, что все это было, только чтобы ее расстроить. Гермиона посмотрела на скамью, чувствуя фантомное прикосновение мягкой обивки к коже. Она представила, как стоит на коленях на нижней подушечке и наклоняется вперед, вжимается всем телом в скамью. Она бы ухватилась за выступы по краям, ее задница была бы полностью обнажена. Воспользуется ли он кольцами, прикрепленными с обеих сторон? Она представила, что он стоит у нее за спиной, засучив рукава, с паддлом в руке. Сердце снова бешено заколотилось, и она переступила с ноги на ногу, чувствуя тяжесть внизу живота. Она хотела этого. Хотела, чтобы это был он, но страх потряс ее, и она оказалась не готова. Она не знала о причинах его желания, о серьезности намерений или собственных силах, чтобы с этим справиться. Все казалось нереальным и чрезмерным, она не могла этого сделать. Ни при каких обстоятельствах. Она бросила записку и повязку обратно на скамью, следом — ключ и повернулась к двери. Голова гудела, Гермиона чувствовала себя так, словно надела наушники. Ей нужно было убраться отсюда и вернуться домой, чтобы подумать… Дерьмо. Эта мысль повторялась в ее голове, когда дальше по коридору резко остановился Малфой с наполовину натянутой на руку кожаной перчаткой. Его глаза расширились от удивления, и сердце Гермионы решило, что теперь все кончено навсегда. Он смотрелся высоким и внушительным, одетый в простые черные брюки и темную рубашку. Платиновая прядь упала ему на лоб, но он не пошевелился, чтобы отбросить ее, как обычно делал. Он казался таким же застывшим, как и ее кровь. Она ощутила внутреннюю дрожь и продолжила идти. Гул в голове становился все громче, и ей казалось, что она не может заставить ноги двигаться быстрее или сделать дыхание не таким громким. Малфой издал горловой звук, когда она проходила мимо него, ее окутал слабый аромат его одеколона. Он молчал два шага, а потом она услышала шорох его одежды. — Грейнджер. Она вздрогнула, поскольку он произнес ее имя достаточно громко, чтобы его услышало все здание, но не замедлила шаг. Ей нужно было о многом подумать, и этого невозможно было сделать, когда он стоял там с таким видом и смотрел на нее таким взглядом. Внутри все было в беспорядке, и нужно было во всем разобраться, прежде чем она снова сможет признать его существование. — Грейнджер. «Нет, потому что этого даже никогда не было, Малфой. Сейчас этого даже не происходит».

***

Малфой на нее пялился. Был лишь понедельник, и он пялился на нее не только последние десять минут, а половину встречи. Она не знала, сколько им еще осталось, но хотелось провалиться сквозь землю. Гермиона приняла твердое решение игнорировать все, что происходило с Драко Малфоем за последние десять дней. До этого она жила мирной, спокойной и распланированной жизнью. Она ожидала, что проснется утром, пойдет на работу, поработает, поест, навестит нескольких человек, ляжет спать. Она ожидала подобных вещей, и, когда они происходили, в этом не было ничего удивительного. Не было ничего, о чем нужно было думать так много и что бы разрушало все остальные мысли. А еще были сны, но она была уверена, что решить эту конкретную проблему может зелье. Ее разум был силен, но Малфой умел раздражать. Это был лишь вопрос времени, когда она вернется к тому далекому желанию, которое испытывала к нему десять дней назад, когда у нее было совсем немного возможностей и знаний, и намного больше — если бы мир был другим. Она отменила деловой обед, они оба знали, что на улаживание дел уйдет всего пять минут. Она не пойдет в пятницу на запланированное посещение паба с ним и несколькими общими друзьями. Она не будет присутствовать на званом обеде у Невилла в воскресенье. Она не поднимет глаз и не увидит, что он снова пялится на нее. — Если я соглашусь на пятипроцентное увеличение, пункты 2-б и 14-д будут исключены из вашего предложения. — Она не сводила взгляда с его макушки, пока он говорил. — Остальное зависит от того, что мы обсуждали. Даю время до пятницы, чтобы представить один из них с необходимыми изменениями. Долохов взмахнул палочкой, чтобы закончить презентацию, и быстро вернулся на свое место, пока другой мужчина записывал сказанное Малфоем. Все за столом выглядели ужасно скучающими, за исключением одного парня из отдела финансов, который поджимал губы при разговоре о дополнительных средствах для исследовательского отдела. — Сходите на обед пораньше, — сказал Малфой, и Гермиона забыла не смотреть на него. Это было что-то новенькое. — Продолжим через час. Идеально. Ее участие в этой встрече закончилось, и поэтому она с радостью… — Грейнджер, на пару слов, пока ты не ушла. Она запихивала вещи в портфель, руки замерли, и ей пришлось сдержаться, чтобы не закрыть глаза и не застонать. Он же не мог хотеть поговорить о произошедшем? Не здесь, не на работе. Нет, он, скорее всего, хотел поговорить с ней о ком-то, кого подозревал, как это было после каждой встречи. Например, в прошлый раз он говорил, что не доверяет Галлахану, везде вынюхивающему дополнительную выгоду. Гермиона успокоила себя тем, что не думала о том, о чем не хотела думать, вместо этого сосредоточившись на уходящих сотрудниках. Большинство из них оставили свои вещи, но Малфой, ничего не замечая, лишь с прищуром сверлил спину Гермионы, которая прижимала портфель к груди. Гермиона не торопилась собирать все вещи, полагая, что ей понадобится отвлечение, когда он заговорит. Чернильница выскользнула из ее пальцев и упала на стол, когда Малфой наложил запирающее и заглушающее заклинания. Это было совсем не хорошо. Она подняла чернильницу, уставилась на пятно на столе и вдохнула так глубоко, что заболели легкие. Тишина, тишина, тишина. Внутреннее напряжение давало о себе знать, и ей почти хотелось закричать: «Ну каков же садист!» — Я не люблю, когда встречи отменяются так внезапно. — Полагаю, именно ты только что устроил перерыв, — сказала она, судорожно засовывая чернильницу то в один, то в другой карман портфеля, лишь бы не смотреть на него. — Если бы мы не встретились, я скорее всего обнаружил бы лишь пустую комнату без каких-либо объяснений. О боже. Он действительно собирался поговорить об этом. Она чувствовала, как горят кончики ее ушей, и нервный узел в животе затянулся сильнее. Разве трудно было все это проигнорировать? — Я не помню, чтобы планировала или соглашалась на встречу с тобой, Малфой. — Не веди себя глупо, Грейнджер. Ты поймала снитч — это согласие. Он не собирался позволять ей так просто выпутаться. Он был настроен поставить ее в неловкое положение. Может быть, Гермиона смутила его — она вспомнила, что он натягивал перчатки. Он что-то планировал, но она ушла. Она представила, что если бы он увидел ее в руках Пэнси, а потом сбежал только от мысли о том, что теперь она, Гермиона, сделает это с ним, — ее бы это и смутило, и тяжело ударило по ее гордости. Он не стал бы сейчас поднимать эту тему, если бы не был серьезен. Если бы не подвергал себя риску из-за возможности ее отказа, а потом злился, потому что сначала дала ему эту возможность, а потом забрала прямо из-под носа. Верно? Она вспомнила записку Пэнси о том, что он, возможно, хотел, чтобы она была там, и замешательство только усилилось. Гермиона вздернула подбородок, но все еще не могла поднять глаза. — Вряд ли справедливо называть это согласием, когда я не знала, кто мне написал и что планировал делать. — Ты не знала, что это был я? — Он звучал недоверчиво и едко — так говорят, когда уверены, что тебе лгут, и поэтому заставляют юмор в голосе подчеркнуть, насколько это смешно. Гермиона молчала, и казалось, это сказало все, что ему нужно было знать. — Что касается последней части, тебе стоит знать, что всегда есть договоренности, которые помешают испытать то, чего ты не хочешь. Полагаю, Пэнси настояла, чтобы ты выбрала слово на случай, если решишь присоединиться. «Квоффл», верно? Гермиона откашлялась, застегивая портфель. — Если это все, Малфой, я должна… — Еще не все, — огрызнулся он, и ее глаза без разрешения метнулись к нему. — Ты ушла, не сказав ни слова, продолжала игнорировать меня и, похоже, не переживала ни о том, ни о другом. У таких действий есть последствия. Было очевидно, иначе они бы даже не вели этот разговор. — Мал… Он отодвинул стул и встал, и Гермиона последовала его примеру, задвинула стул и встала перед ним. Малфой с любопытством смотрел на нее, его глаза блестели в свете лампы. Мускул на челюсти подергивался, когда он изучал ее, и она не знала, что делать со своими руками. — Теперь ты разыгрываешь скромницу. Так и думал, что ты выберешь именно эту роль, но, учитывая твои действия… Возможно, ты предпочла бы сделать это перед всем советом директоров? — Что? — произнесла она задыхаясь, как бы ни старалась сглотнуть. Он взглядом блуждал по ее телу, левой рукой расстегивая правую манжету. — Я прав? Ты была бы более сговорчива, если бы я уложил тебя на свои колени, пока Дженнингс болтал о конкурирующих корпорациях. Знаю, тебе нравится наблюдать, но относится ли это к тому, чтобы и за тобой… — Я не люблю наблюдать, — выпалила она. Ложь. Он хмыкнул, закатывая рукав до локтя. Что он творил? — Так это не твое дыхание я слышал позади себя в позапрошлые выходные? — Он приподнял бровь, закатывая другой рукав. — А может быть, в этом твоя проблема — то, как тебе все представили? Кажется, Пэнси думала, что это был лучший план, но, может быть, это дало тебе неверное представление обо мне. Это навело ее на множество неправильных мыслей. Это навело ее на множество очень неправильных идей. — Лучший план? — Ей следовало бы произнести больше слов. — Я не знал об этом до самого твоего ухода. Если бы я знал, полагаю, ночь прошла бы совсем по-другому. Ну, ошибочное представление или нет… — он разгладил складки на рукавах, а затем опустил руки и поднял на нее глаза. — …я все проясню. У нее пересохло во рту до такой степени, что вода должна была быть самым главным приоритетом, но все, что она могла делать, — пялиться на Малфоя, пока он огибал стол. Его походка немного отличалась от той чопорной, к которой она привыкла. В нем была та же уверенность, но он двигался медленнее, как будто каждый шаг был именно таким, каким был задуман. Она представила себе движения его плеч, похожие на движения тигров, крадущихся в траве, и ладонью обхватила спинку стула, сохраняя равновесие. — Что ты делаешь? — Последствия, помнишь? Отодвинь свой стул. — Малфой… — Она быстрым взглядом окинула зал заседаний, осматривая оставленные вещи, за которыми вернутся менее чем через час. В окна было видно лишь небо и далекие здания, а дверь была запечатана и заперта. Она находилась в центре Лондона, в зале заседаний компании, в которой работала, и Малфой шел к ней с таким взглядом, что заставляло сердце бешено колотиться. — Если бы ты не сбежала в воскресенье, это произошло бы не здесь, — сказал Малфой, и в его низком голосе послышался намек на резкость. — Я не знаю, чего ты так боишься. Его, этого, всего. — Ты серьезно? — В ее вопросе послышался истерический смешок. Выражение его лица стало жестче, когда его рука сомкнулась на спинке ее стула, большой палец коснулся ее ладони. — Разумеется. — Он дернул стул назад, и ее рука соскочила с него, сжавшись в кулак. — Сними свои трусики. — Что? — Она оторвала взгляд от движений его предплечья и обнаружила, что его бровь изогнулась дугой. — Сними… — Малфой… — Свои. Трусики. Грейнджер. Она была почти уверена, что таращится на него, но ни за что не могла закрыть рот. Кровь бежала по венам так быстро, что у нее закружилась голова, в животе все перевернулось, а в ушах зазвенело. Жар распространился на щеки, и она почувствовала, как ее лицо становится все горячее под его пристальным взглядом. В его глазах, выражении лица, позе был вызов, когда он стоял там, в одном вздохе от того, чтобы прикоснуться к ней. — Я хочу, чтобы через тридцать секунд твои трусики оказались в моей руке. — Он протянул руку, раскрыл ладонь, и все, что Гермиона смогла ответить, — хриплый звук, застрявший в горле. — Могу посчитать вслух, или сама справишься? Гермиона закрыла рот, открыла его, закрыла, а затем покачала головой. — Я не могу… Малфой поднял руку, большим и указательным пальцами схватил ее за подбородок и притянул вперед всего за секунду до того, как обрушиться на нее с поцелуем. Все внутреннее напряжение, наконец, взорвалось вихрем, заставив ее кровь застыть, а голову закружиться. Она издала звук удивления у его губ, но Малфой был настроен упиваться ею. Гермиона схватила его за рубашку и втянула воздух через нос. Другой рукой он обхватил ее за бедро, и она со стоном ответила на его поцелуй. Он урчал, сжимая ее в крепких объятиях, зубами скользя по ее нижней губе. Секундой позже языком вторгся в ее рот, вращаясь вокруг ее языка, прежде чем начал двигаться вперед, вперед, назад. Она умирала или, может быть, была так невероятно жива, что все это ей просто казалось, но возможная нехватка кислорода склоняла к первому варианту. Она потянулась к его шее, но он перехватил ее руку. Проследил до запястья и убрал, развернув так, чтобы прижать к ее пояснице. Она попыталась углубить поцелуй, но он не позволил и прижался к ней всем телом. На мгновение она почувствовала себя маленькой по сравнению с ним, но затем его эрекция уперлась в низ ее живота, и она почувствовала себя победившей и потрясенной. Он пальцами скользнул по ее шее, слегка сжал ее и, больно прикусив губу, разорвал поцелуй. Она судорожно вдохнула, воздух обжег пересохшее горло. Малфой раскачивался взад и вперед, целуя ее шею, затем полностью отстранился. От ощущения внезапной потери ее глаза распахнулись, и Малфой уставился на нее потемневшими, слегка прикрытыми глазами. Она посмотрела на его покрасневшие губы и почувствовала, как покалывает ее собственные. Все ее тело дрожало. Господи. — А теперь сними трусики. — Его голос был грубее, чем она когда-либо слышала, и это напомнило ей о его стонах той ночью, протяжных и глубоких. Она собиралась это сделать. Она действительно собиралась это сделать. — Ты ошибался насчет… того, что, когда за мной наблюдают… — сказала она на случай, если он в какой-то момент решит отпереть дверь. — Немедленно. Она понятия не имела, что он собирается делать, и это возбуждало ее — подобное много говорило о ее душевном состоянии. Все это казалось совершенно нереальным, но Малфой был более чем серьезен. Это было написано у него на лице. И то, как он ее поцеловал… Господи. — Оставь юбку. Она замолчала, удивленно глядя на него, но выражение его лица было непроницаемым. Руки дрожали от нервов и от того, как все тело вибрировало и было живым, но она надеялась, что он этого не заметил. Не то чтобы ей не доводилось видеть, как он дрожит… Она с трудом сглотнула и, не сводя глаз с его туфель, задрала юбку. Она подумала, что пути назад нет, сейчас, когда она действительно собиралась снять трусики, но все мосты были сожжены еще в тот момент, когда она увидела его связанным в той комнате. Что она сегодня надела? Это было не что-то кружевное или оборчатое, но она отчаянно надеялась, что это не окажется что-нибудь белое, хлопчатобумажное и высотой до пупка. Это… Ах, верно. Ленты, хлопок, низкая посадка. Все же лучше. Пока она спускала трусики по бедрам, чувствуя пристальный взгляд Малфоя, ее лицо выглядело так, будто она съела острый перец. Она попыталась мысленно пробежаться по всему тому, что читала и видела, но большинство знаний были неприменимы в этой ситуации. Он не мог… Она покачнулась на невысоких каблуках, стягивая белье с лодыжек, по спине пробежали мурашки, когда Малфой запустил руку в ее кудри. Она почувствовала легкое прикосновение пальцев к волосам, надеясь, что он вдруг не решил, словно она уже на все согласна, и не прицепил ей что-то к голове, желая зафиксировать положение. Она скомкала трусики в кулаке, и он протянул к ней руку. Она посмотрела на него мгновение, прочистила горло и сунула белье ему в ладонь. Одернула юбку до колен. Раздался резкий вдох. В ту секунду она решила, что кто-то взломал запирающее заклинание, но вместо этого обнаружила Малфоя с ее трусиками у носа. Если бы она могла покраснеть сильнее, то непременно сделала бы это. Она слегка возбудилась с того момента, как увидела его в зале заседаний, и если его требования снять белье было недостаточно, то поцелуя вполне хватило. Теперь он узнает, не может не узнать. Кто… — Возьми линейку и принеси ее мне. — Снова раздался тот же голос. Похоже, Малфой так отточил свои интонации, что сопротивляться ему было очень тяжело. — Что? — Не задавай вопросов. Повернись и возьми линейку у моего места, а затем подай мне. Не задавай вопросов? Имел ли он хоть малейшее представление, кто она такая? Он мог бы сам взять линейку, когда подошел к месту, если бы ему это было нужно… Нужно. На ум пришла только одна причина, по которой ему именно сейчас понадобилась линейка. Сердце подскочило к горлу, беспорядочно колотясь, и возбуждение в животе закрутилось сильнее. О боже. — Не заставляй меня повторять снова. Ты ужасно непослушная, и от этого будет только хуже. Гермиона не могла связать воедино ни одной мысли, не говоря уже об ответе. Она мгновение смотрела на него, а затем повернула голову, чтобы найти линейку. Он хотел, чтобы она взяла ее? Все это время наблюдал за ней, понимая: она знает, для чего она ему нужна? Последствия, сказал он. Ее ладони вспотели, и она встряхнула их, поворачиваясь. Она чувствовала, как ткань юбки при каждом шаге задевает голую кожу — было что-то очень порочное в отсутствии трусиков, и это заставило ее осознать ситуацию: где она была, что делала и с кем. Если бы не тот поцелуй или Малфой в той комнате, она бы подумала, что это была крайне продуманная, ужасная шутка. Но это было именно то, чего она хотела. Именно то, что она представляла всего несколько дней назад, еще до того, как получила снитч и сбежала. Если быть честной, она представляла себе это раньше, до тех выходных, до того, как кто-то вообще узнал эту ее часть. Прежде чем она по-настоящему осознала себя. Она винила во всем его предплечья. Она винила его за то, что порой он смотрел на нее так пристально, что заставлял ерзать на месте. Она многое винила или, может быть, благодарила — но вот она здесь. Она не могла поднять глаз, когда возвращалась к нему, не шелохнувшемуся с той минуты, как она отошла. Она крепко сжала линейку, чувствуя под пальцами легкую гибкость, и, казалось, не могла отдышаться. Он собирался ее отшлепать. Он собирался приказать ей снять юбку, а затем улечься на его колени, или стул, или стол. Ноги дрожали. Малфой протянул руку, как только она оказалась в пределах досягаемости, и было лишь малейшее колебание, прежде чем она вложила в нее линейку. Он скользнул пальцами по ней вниз, мягко помахал в воздухе, а затем хлопнул по ладони. Гермиона подпрыгнула, у нее перехватило дыхание, и адреналин хлынул по венам. Малфой вытянул руку в сторону, сжимая конец линейки, повернул ее в руке. Гермиона наблюдала, стараясь не забыть придать лицу бесстрастное выражение, пока он не удовлетворился увиденным. — Повернись, Грейнджер. Лицом к столу. Хорошо. А теперь задери юбку до талии. Она едва колебалась, ее руки зависли над подолом юбки, когда паника вспыхнула от возбуждения и желания. Заминка длилась всего секунду, но Малфою и это показалось слишком долгим. Он сжал в кулак ее волосы и откинул ее голову назад. Гермиона пискнула от дискомфорта и удивления и хлопнула рукой по столу, когда он яростно ее поцеловал, но отстранился прежде, чем она смогла ответить. — До талии. Сейчас же. Она должна была разозлиться. Она должна была сама дернуть его за волосы. Она должна была повернуться и поцеловать его так же крепко, пока у него не перехватит дыхание и не задрожат руки. Вместо этого она схватилась за юбку, рывками быстро задрала ее вверх, прежде чем успела все проанализировать и передумать. Она остановилась, когда он обхватил ее за талию, ее лицо пылало, а от прохладного воздуха по коже побежали мурашки. Двигаясь позади нее, он издал звук, которого Гермиона никогда от него не слышала, и она отчаянно ждала, чтобы проснуться или полностью раствориться. Она вздрогнула, когда он погладил ее задницу, но его это не смутило. Она почувствовала, как более грубая подушечка его большого пальца скользнула по коже, прежде чем он обхватил ее ладонью. Она тяжело вздохнула, заставляя себя не тереть бедра друг о друга, и до белых костяшек пальцев сжала край стола. — Наклонись вперед, полностью. Она остановилась, зная, какой вид ему обеспечит такая поза, и ахнула, когда он ладонью шлепнул ее по заднице. Это вызвало искру в ее кипящей крови, и она была в опасной близости от возгорания. Она скользнула руками по столу, наклоняясь вперед, пока грудью не прижалась к полированному дереву. Он кончиками пальцев коснулся внешней стороны ее бедра, задумчиво постукивая. Носком ботинка он сдвинул каждую ее ногу, чтобы она расставила их шире. — Заведи руки за спину и возьми себя за запястья. Хорошо, Грейнджер. Ее шея напряглась оттого, что она держала голову над столом, но затем его рука оказалась у нее на затылке, поворачивая ее лицом к правой стене. Он мягко толкнул ее, пока ее щека не прижалась к столу, а затем отвел руку. Единственным звуком в комнате было ее учащенное дыхание, и она закрыла глаза, зная, что он смотрит на нее. Она услышала шелест его одежды, а затем снова наступила тишина. — Последние несколько дней с тобой было слишком трудно, питомец, — тихо сказал он. — Мне придется действовать жестче, чем я изначально планировал. Гермиона сделала глубокий вдох, когда внутри всколыхнулась дюжина эмоций, и взвизгнула при первом же ударе линейки. Распахнула глаза на втором, пальцами впилась в кожу на третьем. О боже. Это жалило так же сильно, как она и думала, эхом разносилось по всему помещению, пока линейка снова не опустилась. Он резко шлепнул поперек, попеременно ударил по правой стороне, по левой, по обеим. На седьмом у нее вырвался стон, а на восьмом он обрушился с такой силой, что она хлопнула руками по столу. — За спину, — хрипло приказал он, и она, хватая ртом воздух, снова сцепила запястья на пояснице. Жар разливался по ее заднице, становясь все горячее, и Гермиона могла поклясться, что с каждым ударом линейки та становилась тяжелее. Это соответствовало нарастающему темпу ее возбуждения, накручиваясь так туго, что было больно. Она зажмурила глаза и сжала губы, представляя, как он должен выглядеть у нее за спиной. Его рукава были закатаны, предплечья двигались, он крепко сжимал линейку, а ее щеки заливал румянец. При новом ударе она гортанно застонала и заскулила от боли при следующем. Ее губы раскрылись в крике, когда линейка ударила сзади по бедрам. Она вскочила, тяжело дыша, инстинктивно уворачиваясь от него. Он положил руку между ее лопатками, увлекая обратно вниз. Она еще сильнее повернулась, чтобы посмотреть на него, но у нее закружилась голова от переизбытка пронзающих ее ощущений. Она тяжело вздохнула и заложила руки за спину. Линейка опустилась в тот момент, когда она это сделала, и он замурлыкал, когда ее спина естественно изогнулась, подталкивая к нему задницу. Она чувствовала себя легкой и неподвижной, как надвигающаяся буря, но тяжелой от талии и ниже, с горящими ягодицами и неистовым желанием. Последний шлепок линейки раздался в помещении, посылая толчок боли и удовольствия по каждому нерву. Гермиона затаила дыхание, но ничего не последовало. Она судорожно выдохнула, а затем вдохнула, ее руки расслабились. Задницу покалывало, жгло и припекало, и Гермиона погрузилась в ощущение, что все происходящее было правильным. Малфой провел ладонью по ее ноющей заднице, затем нежно погладил. Она втянула горячий воздух, облизнула губы и подождала, пока его пальцы скользнули вдоль щели и спустились к бедрам. Она отчаянно хотела, чтобы он прикоснулся к ней там, где она в нем больше всего нуждалась. Услышать, как расстегивается пряжка ремня, или чтобы он притянул ее к себе и снова поцеловал. Она была слишком мокрой и знала, что он это видел. Он точно знал, какие чувства в ней пробудил. Все ее тело обмякло, когда он оставил внутреннюю часть ее бедер, переключившись на подол юбки. Она опустила руку, чтобы приподняться, пошатываясь от недостатка сил, и к лицу вернулся жар смущения. На короткое время она забыла обо всем. Малфой одернул юбку, скользнув по ее ногам костяшками пальцев. Его грудь едва касалась ее спины, и она чувствовала его дыхание у своего уха. Гермиона попыталась сглотнуть, найти воздух и посмотреть прямо. Она чувствовала себя под кайфом и ждала, когда странное спокойствие рассеется, чтобы начать беспокоиться о том, что сказать и сделать. И где найти ближайшее место, чтобы побыть в одиночестве пять минут. Почему он не… — Встреча возобновится через тридцать минут. — Его голос был хриплым, когда он вернулся к своему креслу, все еще держа в руке линейку. — Если ты голодна, тебе следует что-нибудь съесть прямо сейчас. В списке приоритетов на данный момент голод был слишком далеко, чтобы даже помнить это определение. У них было тридцать минут — почему они остановились? Она обратила внимание на выпуклость на его брюках, когда он засовывал линейку в портфель, но ее отвлекло то, что он оттуда вытащил. Снитч был неподвижен, когда он положил его на стол. Гермиона удивленно уставилась на него, когда гул крови начал медленно исчезать. Малфой нацарапал что-то на пергаменте, и она отступила на шаг, вздрогнув, когда юбка потерлась о ее чувствительную задницу. Она сжала бедра, сдерживая стон, поднимающийся из груди. Соски были твердыми, напряженными, все тело пульсировало. Она была возбуждена как никогда, и если сейчас что-нибудь не сделает, то расколется, лопнет, растает. Малфой оторвал кусок пергамента, сложил его. Она помнила прикосновения этих длинных пальцев, прикосновения его губ к ее губам, каждый удар линейки. Она чувствовала радостное возбуждение, выходящее за рамки земного притяжения, смущение, нервозность, возбуждение. Малфой закрыл верхнюю половину снитча и постучал по ней палочкой. Крылья взмыли вверх, и снитч завис, прежде чем облететь вокруг него. Он положил палочку на стол с пустым выражением лица и вытащил папку из портфеля. Она поймала его взгляд только тогда, когда снитчу наскучила голова Малфоя и он двинулся к ней. Гермиона трижды сглотнула: он завис перед ней — яркое, яркое золото сияло в ее глазах. «Если хочешь — лови», — сказала ей Пэнси. Гермиона посмотрела на Малфоя, который наблюдал за ней, эта проклятая прядь снова упала ему на лоб, и что-то сжалось у нее в груди. Казалось, что она пыталась уловить свои желания ужасно долго. Она схватила снитч, крошечные крылышки быстро трепетали, отражая биение ее сердца. Она притянула его к себе, делая шаг к двери, и Малфой улыбнулся. Возможно, она наконец все нашла.