можешь связать меня, можешь убить;

птица — безумие. он смеется, слыша про смерть очередного миллионера-миллиардера; он давит смех, когда огонь пожирает очередного богатенького подонка — как ты там, кирилл гречкин? — и когда гром пытается уйти. куда ты денешься, герой? птица — безумие в чистом виде. его величие и уверенность в своих действиях пьянит и велит подчиняться, ложиться в ноги и действовать указам. присутствие всегда холодом по коже, чувством небезопасности и весельем. сначала игрались — а теперь майор находится в чужих руках безвольной куклой, запачканный в этой грязи одержимых планов. не то, что бы ему что-то не нравилось. игорь пару раз в самом начале действительно старался. произносил уверенные речи — будто тряпка писал, ей-богу — и все пытался вырваться из этого пламени имени чумного доктора. с каждым разом цепь его невидимого поводка все сокращалась, птица то и дело тянул к себе ближе, желая владеть. со временем грому даже стало нравится чувство душащих пальцев на шее, сжимавшихся в намеке на то, что если что-то пойдет не так — это может закончиться весьма интересным образом. он сыпался к его ногам, подчинялся и позволял собой управлять. птица принимал эту возможность, смаковал ее с таким же удовольствием, с каким распивал элитные вина по вечерам в попытке скинуть стресс. давай, отдай очередной приказ, я выполню. захочешь — засунь нож под ребра, сними кожу, задуши, сожги. все, как ты любишь. в сердце воткни острый нож — ты подаришь мне жизнь. игорю нравился птица, концепт питерского правосудия и быть нужным. птице нравилось творить правосудие, избавлять питер от продажных блядин и быть зависимым только от себя. но зависеть получалось еще и от грома — и это несколько раздражало. птица убивал сброд богачей, что переступали черту наглости, считая, что смогут ото всего откупиться. но с ним был еще и сергей — такой же поехавший, с безумными глазами и идеями, но предпочитающий пламенным пыткам кровопускание. путь сожжения интересовал его куда меньше, чем возможность вскрыть людям глотку. перерезать сонную артерию, нанести несколько ножевых в различные области тела, слышать крики и видеть, как жертвы захлебываются в своей ж крови — интереснее. веселее. одно из главных их различий: птица от вина веселеет, сергею от вина дурнеет. он томно вздыхает, крутит в руках бокал после нескольких выпитых ранее и задает странные вопросы о существующем. — почему ты все еще здесь? игорь сам хотел бы знать. оба знали, что дело не в угрозах. — ты ведь знаешь, что это все — пустота. и знаешь, к чему это приведет, не так ли? ты больной. гром усмехается. спустя еще несколько бокалов рыжего кроет сильнее, взгляд голубых глаз становится поплывшим. там уже по настроению: часто он лез целоваться и трахаться, однако иногда утыкался в бессмысленные смыслы бессмысленного и философию. интересный человек. разносторонний. разноличностный. никто ни разу не произносит слов любви: они им не нужны. разумовские чувствуют, что нужны игорю и без слащавых "я тебя люблю". он им тоже нужен. игорь просто хочется быть с кем-то и быть кому-то нужным, поэтому и крутится верной собакой рядом. их отношения — не любовь и близко не романтика. созависимость и не более. зато он нужен. пусть и машиной для убийств, но нужен. наверное.