Запах ноября

      — Вы не держите материал перед глазами. Не видите взаимосвязи ключевых пунктов, — говорит Борис Борисович, снимая очки.       Ещё минут пять Борис Борисович высказывает своё недовольство отсутствием проактивности в течение семинара, размахивая очками как дирижер палочкой.       Кажется, это он не видит главной взаимосвязи. Уставшие люди, вечер пятницы, ноябрь… В ноябре не хочется ни добровольно-принудительных семинаров, ни проактивности. Хочется горячего шоколада, а лучше — глинтвейна.       Ничто не сможет сравниться с твоим глинтвейном.              Борис Борисович убирает очки в чехол и обречённо вздыхает:       — Все свободны. Хороших выходных.       Стулья дребезжат по линолеуму комнаты для совещаний, народ тянется к выходу.       — Пятница! Благородные доны пьют и закусывают! — в предвкушении потирает руки Олежек — вечный холостяк и вечный кутила. — Айда с нами в «Пивасий»?       — Настроения что-то нет.       Укоры Олежека медленно удаляются за спиной.              Длинная лестница, длинная очередь, гардероб, железная дверь с тугим доводчиком — и вокруг уже промозглый пыльно-серый вечер. Пахнет бензином, прелыми листьями, холодом, близкой зимой — ноябрём.       Настроения действительно нет ни для задорной пьянки, ни для собирания пробок по пути домой, где нет тебя.       Проспект, на который выходит офис, стоит намертво. Под вечер дождь сменился морозом, так что город еле шевелится. Как бы ни хотели водители попасть домой, как бы ни рвали они клаксоны в многоголосом вопле, машины в пробке движутся в час по чайной ложке. Как бы ни спешили пешеходы к детям и котам, гололёд диктует свои правила — их пингвиний бег не быстрее неспешного шага.       Туда, где нет тебя незачем спешить, как незачем спешить парящим в безветрии снежинкам, обречённым бессмысленно растаять под ногами.       Неспеша, вечер перетекает в ночь.       Мимо проплывают фонари, редкие предновогодние гирлянды и горящие окна высоток. Так в черноте июньской ночи плыли огни бумажных фонариков — сотни их, и среди них два наших. Сколько лет назад они погасли? Шесть или семь? Помнится, в прошлом году ты смеялась, что у нас юбилей, значит, шесть.       Фонарики погасли, но оставили на память твою любовь к свечам и полкладовки свечных запасов.              Во дворах нет гирлянд, а в нашем и фонарь-то работает неделю через две. Остаются только окна. Окна горят маяками в темноте.       Смотреть в окна, где нет тебя незачем, но глаза по привычке поднимаются к крайним окнам на третьем этаже, и…       И в наших окнах свет.       Ажурная тень твоего любимого подсвечника танцует на занавесках.       Лифт — слишком медленно! По лестнице, перемахивая по два-три порожка за раз, звеня ключами на бегу, едва не снося входную дверь…              В квартире пахнет ванилью — от свечей, от твоей бесподобной выпечки, пахнет ещё чем-то таким домашним, таким твоим.       Так должен пахнуть ноябрь.              — Вернулась! Так скоро! Я так по тебе скучал!