Жуки в янтаре

— Мне иногда кажется, Слав, что мы с тобой как жуки в янтаре. Слава сидел на старом скрипучем стуле на нашей кухне и, слегка на нем покачиваясь, цедил вишневый сок. — Что-то смазливо-пидорское? «Слава, мы с тобой как инь и янь, как Бонни и Клайд, как Хованский и шаурма…», — передразнил он меня. Я же закатил глаза: иногда Слава казался мне самым что ни на есть неисправимым дураком. Это я с любовью, конечно. — Ты сначала меня послушай, а потом уже подъебывай, а то не по фактам получается, — я не мог не скрыть своей обиды. Ненастоящей, конечно, просто её маски для привлечения внимания. Слава, понятное дело, осознает мой блеф, не первый день же знакомы. Но подыгрывает: — Ладно, ладно, я погнал. Давай, начинай свою серенаду. — В общем, слушай. Я начну издалека. Помнишь, мы с тобой в Кениге были, тур туда катали? — Ну, припоминаю, да. Ты тогда бухал ещё, мы с Варабом тебя из клуба пьяным вытаскивали… — Это другое. Я приостановился из-за нахлынувших воспоминаний. Семнадцатый год, тогда все было гораздо проще, чем сейчас, что удивительно, вроде и тогда взрослыми дядьками были. Кидали палку, курили траву, много пили, разгульно жили. Сейчас мне за это стыдно, хотя, танцуй пока молодой. Так вот, Кениг. В тот день был особо резвый концерт, публика особо оживленная, Слава особо «на веселе». Отыграли и отплясали мы зачетно, с отдачей. После всего этого пьяного месива, а в то время выходить на сцену трезвым у нас было не комильфо, оставшись один на один в гримерке мы в первый раз сблизились так, как никогда раньше. Оказалось, что только для меня — у Славы особых границ не было и сильного внимания он тому вечеру не уделил, как узнал я потом. Пообжимались, дошли даже до дрочки в четыре руки. После всего этого рукоблудства меня знатно хуйнуло — это что, я педик, получается? И Слава-педик, получается? От навязчивых мыслей я снова убежал к алкоголю. Противно от этого всего сейчас — особенно, когда Слава сидит передо мной в одной домашней футболке и в трусах, такой теплый и родной. В то время я бы никогда не поверил, что буду утопать в такой любви к этому идиоту. — Андрей Андреевич, вы зависли. У вас выключили куки? — Улетел, извини. Так вот. Мы после этого пьянства в музей заходили, «Истории янтаря» или «Истории края», не ебу, но это сейчас неважно. Тогда мне в голову очень запал отрывок экскурсии: «Когда животные попадают в смолу, нынешний янтарь, они умирают не сразу. Во время инклюза насекомые прилипают к вязкой смоле, не имея никакой возможности выбраться, впоследствии их накрывает все больше и больше слоев смолы, и они заживо застывают внутри». И я подумал тогда: что же, и нет никакого выхода? Что, по недомыслию, по случайности мгновенно вырыть себе могилу? Тогда я не поверил, глупый был. И знаешь что? Я подошел к Славику ближе и сжал его ладонь. Тот разглядывал меня с едкостью во взгляде — только Слава может плеваться желчью не только во время разговора, но и просто глазами. Его чудесными голубыми глазами — как такие достались ему? Под имидж не подходят — сказал бы я из прошлого. Очень и очень подходят, ответил бы я из настоящего. Если обычно такие глаза сравнивают с океаном или с небом, то я бы сравнил их с сигаретным дымом. Тоже затуманенные, тоже мрачные — отвратительно и страшно. За Славу всегда берет тревога — слишком его слова, внешний вид и мысли, особенно мысли, вызывали волнение, и не только у меня — у всех, кто когда-либо пытался лезть Славе в душу глубже хитинового покрова. — Мы с тобой как те жуки, Слава, потому что встретились, когда нас начала накрывать смола. В странный, бешеный период жизни, который сложно вспомнить без стыда и мандража, куда не хочется вернуться, но от которого пахнет домом. Я не говорю, что мы - спасательные круги, нет. Мы обречены на смерть. Но не от друг друга, а от всего внешнего мира. И я думаю, Слава, когда наши трупы спустя миллионы лет найдут в янтаре, — Я приостановился, чтобы выдохнуть. Я говорил на заполнивших и выплескивающихся из меня эмоциях, почему-то с ощущением, будто я выдаю страшнейший свой секрет. — Я думаю, что мы станем самыми красивыми в чьей-то коллекции. Я приостановился. Славик все так же улыбался, но уже не ядовито, а с душой, с любовью, и, кажется, с пониманием. Он ответно сжал мою руку. — Обычно меня на такие философствования пробивает, Дюш, но сегодня ты меня обогнал и превзошел, — И, помолчав, он добавил: — Я согласен пройти с тобой весь этот путь от личинки до камушка на холодильнике, Андрей Замай! Слава вскочил со стула, чуть меня не ударив, и выставил руку вперед, словно держал меч, сражаясь. Я рассмеялся. Чувствуется, что Славка не ожидал чего-то подобного, поэтому пытается приободрить меня сейчас- тоже волнуется, хоть и скрывает. Я привстал к Славе и обнял его, а тот привычно, по-кошачьи мурлыкнув, прильнул ко мне в ответ. И, черт, я согласен пройти с ним этот путь от козявки до подвески, только чтобы переживать такие вечера снова и снова.