***
Это была новая страница жизни как для Джейсона, так и для Салима. Они всё чаще проводили вечера вместе, устраивая киномарафоны дома у иракца или даже выбираясь в парк неподалёку, когда было настроение для долгих прогулок. С каждым днём они становились ближе, открывались друг другу так, как не могли открыться кому-либо до. С трудностями легче справляться не в одиночку, а с человеком, готовым подставить плечо даже в том кошмаре наяву, который им суждено было пережить. Их любовь взращивалась из чувства принятия, взаимного уважения и глубокой привязанности. Тут не нужны были громкие слова или высокие жесты. С самого начала было понятно, что дорога у двух военных теперь одна – до конца. И только вместе. Вот только у Салима был другой не менее важный ему человек – его сын. Маяк надежды, его великое счастье и самый главный стимул. Как он должен был объяснить ему их отношения, которые никак не вписывались в рамки обыденного? Салим понимал, что его мальчик –взрослый, умнейший человек, который любит своего отца. Но менее страшно от этого не становилось. Они только-только нашли общий язык, наладили свою жизнь. Джейсон не давил на него, не заставлял делать признаний. Скорее, мягко подталкивал. - Вы друг для друга – самые близкие люди. Разве он не смог бы понять твоего выбора? - говорил Джейсон, приобнимая лежащего рядом с ним Османа за талию и укладываясь ему на широкое плечо. Салим прекрасно знал, что Колчек прав, но всё равно оттягивал момент, скрываясь от родного сына за нелепыми оправданиями о «дружеских посиделках». Однако у судьбы, как всегда, были на это совсем другие планы.***
Несмотря на непогоду на улице, на душе у иракца было удивительно легко. Они с Джейсоном лежали на расправленном диване в его гостиной. Свет, исходивший от плазменного экрана, отбрасывал мягкие тени на задремавшего американца, наполовину спрятавшего лицо в домашней футболке старшего мужчины. Время было всего около шести, но Колчек пришёл к нему уже вымотанным. Последствия кошмаров, которые периодически мучали обоих. Как обычно, Джейсон упрямо настоял, что одна единственная терапия, которая ему нужна – это старый боевик по местному телеканалу и мягкие губы Салима на его собственных. От этих слов Осман покраснел, закатил глаза, но протестов за ним не последовало. Иракец лишь расправил диван, уложил Джейсона рядом с собой и дал ему пульт, чтобы тот выбрал понравившийся ему фильм. Не то чтобы происходящее на экране действительно занимало их – близость любимого человека привлекала внимание в разы лучше гангстерских перестрелок. Они грелись в объятиях друг друга, разделяя на двоих уютную атмосферу дома. Усталость окончательно сморила морпеха спустя полчаса ленивых поцелуев и постановочных взрывов на телеэкране. Салим даже не заметил, как тот пристроился у него под боком. Свернулся, словно ласковый кот, и теперь согревал своим дыханием где-то справа. Убаюканный чужим теплом и монотонной речью где-то на периферии сознания, Осман тоже вскоре провалился в дрёму, приобнимая одной рукой своего морпеха. Его разбудил звук открывающейся двери. За окном стало темнее, и теперь гостиную освещал лишь работающий телевизор. Конечно, он тоже уснул и не успел разбудить Джейсона до того, как из университета вернулся Зейн. Салим приподнял голову и стал озираться по сторонам, пытаясь быстро сообразить, как им теперь объясниться перед парнем. Хотя, не им, а ему: американец умиротворенно лежал на прежнем месте. Салим как-то мельком подумал, что никогда не видел его таким расслабленным. Им всем не хватало спокойных дней. Раздался шорох чужой куртки и стук снятых ботинок. Что ж, Зейн наверняка увидел у порога обувь Колчека и сложил два и два. Мальчик аккуратно прошёл по коридору и резко замер на пороге их гостиной. Темнота комнаты и отблески телевизора не давали Салиму как следует разглядеть выражение лица сына, а в голове всё ещё было так пусто, что не находилось нужных слов. Иракец робко опустил взгляд на Джейсона, и у него не хватило духу разбудить другого мужчину. Зейн прошёл чуть вперёд и всё ещё смотрел на эту картину с нечитаемым выражением лица. Салиму оставалось лишь едва пожать плечами. В конце концов, он должен был когда-нибудь сказать сыну. Сейчас такое же подходящее время, как и любое другое. - Удивлён? – произнёс он одними губами. Зейн взглянул на него в ответ, потом ниже, на Джейсона, и снова обратно. Он был не так впечатлён, как мог бы подумать Салим. И он всё ещё не осыпал его проклятиями, не спешил убраться из дома или что-то в этом роде. Зейн просто ухмыльнулся в ответ и сказал: - Я так и знал. Настала очередь Салима ошеломлённо молчать. Он тихо прочистил горло и спросил: - Так ты не сердишься? Наверно, мне стоило сказать тебе об этом раньше, но я боялся, что ты… - Что я не пойму? – добавил Зейн. Теперь, когда он подошёл ближе, Салим мог видеть мягкую улыбку и глаза, в которых отражалась разве что забота. – Пап, после встреч с ним ты всегда светишься, как солнце иракских пустынь. Кто угодно бы догадался. Ты ведь любишь его. А он, как я полагаю, тебя. Разве тут есть о чём спорить? И пока старший Осман пытался переварить эти значимые для него слова, Зейн медленно развернулся и покинул гостиную, оставляя двоих мужчин наедине. На лице иракца расцвела улыбка, а из груди вырвался облегченный смешок. Салим перевёл взгляд на мирно спящего Джейсона, обнял его чуть крепче, и ему показалось, что он никогда ещё не чувствовал себя таким счастливым.