Август, 1998.
Она сидела с опущенными вниз глазами и комом в горле. Гермиона практически не слышала того, о чём говорили члены Визенгамота, и о чём говорил Гарри. Она чувствовала себя одинокой в толпе людей, несчастной с улыбкой на лице и уставшей с самого утра. Её душа была выжжена, а сердце изрезано на мелкие кусочки. Пока вся магическая Англия понемногу приходила в себя после решающей битвы — Гермиона медленно умирала. У неё под рёбрами проросли кроваво-красные розы с острыми шипами, а слёзы превратились в кислоту. Было больно каждый день, как впервые. На шее девушки висел кулон с фотографией внутри, которая напоминала ей о её боли. Гермиона в очередной раз потянулась к цепочке и сняла её. Дрожащими пальцами раскрыла кулон и посмотрела в глаза своих родителей, которых так и не смогла спасти. Ей всегда казалось, что она понимала Гарри Поттера, но это было так самонадеянно. Девушка не понимала и сотой части той боли, которую испытывал её друг. И лучше бы никогда и не поняла. Прошло полгода с момента смерти её родителей, но она так и не оклемалась. Время не лечило, а только усугубляло ситуацию, будто насмехаясь над Гермионой и её беспомощностью. Друзья твердили ей о том, что со временем станет легче и боль притупится, но этого не случилось. Она старалась изо всех сил жить — просто жить, но для начала нужно было хотя бы встать на ноги. И вот она сидела на очередном слушании ещё одного дела, чтобы хоть как-то избавить себя от однообразных мыслей, но снова ничего не получилось. Гермиона потеряла суть всего происходящего ещё в самом начале, после того, как Тиберий Огден огласил выдвинутые обвинения в сторону Августа Руквуда. Девушка помнила этого Пожирателя с того самого дня, как она с друзьями попала в Малфой-Мэнор. Осколки воспоминаний того дня впились в её память в виде безобразного шрама на левом предплечье, оставленным Беллатрисой Лестрейндж. Гермиона подняла голову, и заметила ухмылку на лице Руквуда, который смотрел в сторону Гарри. Ей стало до омерзения тошно и захотелось плюнуть в лицо мужчины, но она просто сжала крепче руку друга, и отвела взгляд от заключенного. С одной стороны, Гермиона понимала рвение Гарри — добиться высшей меры наказания для всех этих ублюдков, но с другой стороны — это каждый раз напоминало о пережитом кошмаре, и не давало ранам внутри затянуться. — Ты как? — Поттер посмотрел на неё с явным волнением. — Тебе плохо? — Нет, — она снова опустила голову. — Я просто… Это долго ещё будет длиться? — Огден должен сейчас объявить перерыв на час, а потом продолжат. Если хочешь, то мы можем вернуться в Нору. — Нет, — Гермиона отрицательно замотала головой. — Перерыв — это то, что нужно. Мне просто нужно подышать свежим воздухом. Сегодня жарко. Уже несколько дней Лондон заливало проливными дождями, что заставило многих достать вещи потеплее, чем хлопковые платья и рубашки. Гарри ничего не сказал, только обнял Гермиону, заправив за ухо выбившуюся прядь волос. Она была благодарна ему за то, что он понимал её. Как бы ей хотелось, чтобы они оба не знали этой боли и этих страданий, — чтобы никто в мире не испытывал подобного. Тиберий Огден всё-таки объявил перерыв и они вышли из зала суда. Она почувствовала себя немного легче, когда на неё не смотрели десятки пар изучающих взглядов. Гермиона стала похожа на осень — дождливые глаза и волосы из ветра, всегда в свитере. Она стала холодной и пустой, как ноябрь. — Тебе необязательно было присутствовать на слушании Руквуда, — Гарри взял её за руку. — Я понимаю… — Это лучше, чем сидеть в четырёх стенах, — перебила его Гермиона. — Тем более, что я не особо слушаю, о чём он там болтает. — Послезавтра слушание Малфоя. Ты точно уверена, что хочешь свидетельствовать? — Он помог нам, Гарри, — девушка прикусила губу. — Я считаю, что он — такой же пострадавший, как и мы все. Это была Война, и она никого не пощадила. Малфой просто сделал неверный выбор. — Ты права, — он улыбнулся. — Каждый имеет право на второй шанс. — Да, второй шанс… — Ты не виновата в том, что случилось между тобой и Роном, — сказал Гарри, словно прочитал мысли подруги. — Это совсем другое. — Он ведь тоже твердит мне о том, что наши отношения имеют право на второй шанс… — Вам обоим нужно сначала встать на ноги, Гермиона. И ты, и он — ещё не оправились после всего случившегося, а через силу заставлять себя строить отношения — это не выход. — Наверное, — Гермиона слабо улыбнулась. — Спасибо тебе, Гарри. — Ты о чём? — он крепко обнял её. — Я всегда с тобой, Гермиона. Только в объятиях лучшего друга она могла почувствовать себя хотя бы немного живее. Темнота и боль отступали, и Гермиона видела лучик света где-то далеко впереди, который дарил надежду на то, что когда-то действительно станет лучше, что время когда-то сможет подлатать дыры в душе. Когда-то вся боль «сойдёт на нет», и девушка встретит ясный рассвет новой жизни. А пока что её сердце было разбито и ей оставалось как-то жить с этим. А ещё нужно было улыбаться, как когда-то учил её отец — улыбаться, когда падаешь и улыбаться, когда идёшь к своей цели. Сейчас целью Гермионы было просто научиться заново жить. Ей хотелось снова научиться дышать полной грудью. Она пыталась держаться так же, как Рон и Гарри, которые тоже чувствовали горечь утраты, но она опустила руки. Гермиона безысходно горела в огне своей же жалости и беспомощности, не пытаясь затушить этот пожар, но что-то внутри не позволяло ей сломаться окончательно. Возможно, что это была поддержка друзей, а возможно — желание узнать правду. Гермиона не догадывалась, что её желание совсем скоро сбудется, и это опять причинит ей боль. — Ты можешь немного вздремнуть у меня на плече, — тихо прошептал Гарри. — Когда ты спала нормально последний раз? — Мне снятся кошмары, — ответила девушка. — Чёрно-белые кошмары со слишком яркими сюжетами. — Я не буду говорить тебе, что когда-то станет легче, потому что это неправда. Болеть будет всегда, но ты постарайся не зацикливаться на этом чувстве. Только ты сама можешь спасти себя от этого. — Как ты смог с этим справиться? — Я не справился, — Гарри пожал плечами. — Я просто живу дальше. Мне кажется, что именно этого хотели мои родители, — чтобы я жил дальше. Я уверен, что твои родители хотели того же. Она не ответила. Поттер подставил своё плечо, чтобы Гермиона смогла облокотиться на него хотя бы на минуту, и закрыть глаза. Она действительно не помнила, когда спала нормально в последний раз. Усталость превратилась в постоянную спутницу, сбивая с ног при каждом шаге. Гермиона смотрела на мимо проходящих людей, начав обратный отсчёт у себя в голове. Она слышала, как кто-то подошёл к Гарри, но даже не повернула голову, чтобы поздороваться. Заметила вспышку, которая вылетела из волшебного фотоаппарата — видимо Скитер опять собиралась выпустить очередную паршивую статью в «Ежедневном Пророке». Гермионе было абсолютно плевать на то, какой кадр попадёт на первую страницу газеты и какой заголовок журналистка подберёт в этот раз. Её глаза уставились в одну точку, пока мысли беспорядочно витали в голове. Гермиона старалась заставить себя думать о предстоящем возвращении в Хогвартс и новом учебном годе. Она в сотый раз мысленно повторила заученные строки, которые скажет во время слушания Малфоя — единственного слушания, где она решила выступить. — Пойдём? — голос Гарри вернул девушку в настоящее время. — Члены Визенгамота уже начинают сходиться. — Уже прошёл час? — Гермиона поморщила нос. — Почти полтора. Болезненная улыбка появилась на лице девушки, она подала руку лучшему другу, который открыл перед ней двери. Они снова вернулись в зал заседания, и Гермиона приняла привычную позу: вцепилась в руку Поттера и уставилась себе под ноги. Она чувствовала себя в безопасности рядом с Гарри, хотя и не понимала, откуда в ней столько страха — она не понимала, чего боится, ведь самое ужасное с ней уже произошло. — Что ещё Вы хотели сообщить членам Визенгамота? — требовательно и слишком громко спросил Огден, что заставило Гермиону поднять голову. — Есть ещё одно преступление, в котором я хотел бы сознаться, — Пожиратель ухмыльнулся и посмотрел в сторону Грейнджер и Поттера. — Совесть уже замучила меня… — Не паясничайте, Руквуд! — рявкнул Тиберий. — О каком преступлении идёт речь? — Об убийстве, — Пожиратель выговаривал каждое слово с неподдельным удовольствием. — Я думаю, что это убийство — довольно интересный момент. Мне каждую ночь снится, как я возвращаюсь и убиваю их снова и снова. Что-то в словах мужчины заставило Гермиону задрожать, подобно осиновому листу. Она отчётливо слышала каждое его слово и видела каждую проскакивающую на лице эмоцию. Как бы ей ни хотелось, она не могла оторвать глаз от довольного собой Пожирателя, который сверлил её взглядом. На миг показалось, что вся его речь адресовалась именно девушке, а никак не суду. — О каком убийстве Вы говорите, Руквуд? — А Вы знаете о каком убийстве идёт речь, юная мисс Грейнджер? — прохрипел Пожиратель и взорвался в приступе истерического смеха. — Вы уже догадались? Колени задрожали, а пальцы сильнее вцепились в руку Гарри. Гермиона открыла рот, в то время как с глаз покатились слёзы. Она пыталась убедить саму себя в том, что Пожиратель сейчас просто играет на её чувствах, или просто решил устроить никому ненужное шоу. Девушка не видела десятки взглядов судей, которые устремились на неё и Руквуда. Паузы, которые выдерживал мужчина, казались настоящей вечностью. — Нет… — сорвался тихий шепот из уст Гермионы, который вряд ли услышал даже Поттер. — Нет… — В марте этого года были убиты родители юной мисс Гермионы Грейнджер, — воодушевлённо провозгласил Пожиратель. — Мне жаль, что я так и не успел рассказать об этом «Золотой» подружке Гарри Поттера, когда мы с ней беседовали в поместье Малфоев. Что-то с грохотом разбилось на дне её выгоревшей души. Последние капли здравого рассудка и сил, которые не позволили Гермионе до сих пор сойти с ума, — развеялись в момент. Она чувствовала, как друг пытается её обнять и вывести из зала, но Гермиона лишь отмахнулась и сделала шаг вперёд. — Ты лжёшь! — отчаянно выкрикнула девушка. — Ты лжёшь! Лжёшь! — Я говорю чистую правду, мисс Грейнджер. Долохов, Яксли и я убили твоих родителей. Безумный смех Пожирателя проникал под кожу и отравлял сознание Гермионы. Ей хотелось достать палочку и направить её прямо в сердце Руквуда, чтобы заставить того умолкнуть. Она была готова использовать Непростительное прямо тут — на глазах всех членов Визенгамота. Пусть после этого ей пришлось бы встретиться с дементором и отдать тому свою душу — ей было всё равно. — Я знаю, что мои товарищи уже давно понесли наказание, — продолжал Август. — Я знаю, что меня в конце ждёт то же самое, а ещё я знаю, что мисс Грейнджер и Гарри Поттер собираются выступить в защиту Малфоя-младшего… — Заткнись! — Гермиона попыталась вырваться из рук Гарри. — Ты сегодня же сдохнешь, жалкий Пожиратель! — Когда будете защищать Драко, мисс Грейнджер, то не забудьте, что он был четвёртым жалким Пожирателем, который расправился с Вашими родителями, — на лице Руквуда снова появилась улыбка. — Жаль, что я не смогу услышать Вашу пламенную речь… — Закрой рот! — выкрикнула девушка, не обращая внимания на Огдена, который так же пытался успокоить заключённого. — Ты — мерзкий выродок! Ничтожество! — Такой же, как и Драко Малфой! — он громко рассмеялся и продолжал смотреть на Гермиону, которую под руки выводил Гарри. — Он бы всё равно не признался в этом, а Вас так мучила неизвестность… Неизвестность. Гермиона жила с этой неизвестностью полгода, даже не догадываясь о настоящих чувствах, которые пробьют её, когда она узнает правду. Девушка была не готова услышать сейчас о том, как погибли её родители. Её нервы и эмоции были оголены, а Руквуд своим признанием обдал их кипятком. Иногда лучше жить в неведении, нежели умирать от ядовитой правды. В какие-то моменты Гермионе казалось, что она уже распробовала вкус боли и начала к нему постепенно привыкать, но каждый новый удар судьбы доказывал обратное. Война измотала её и не оставила никакого запаса сил, вышвырнув Гермиону на растерзание чувствам. Она закрыла лицо руками: никаких слёз и громких всхлипов — это самая тихая истерика, которая бушует внутри. Гермиона не разбирала слов Гарри, отмахиваясь от него, чтобы побыть одной. Каждый раз, когда она закрывала глаза, ей хотелось, чтобы это был конец, чтобы наконец-то её отпустило и она почувствовала невесомость. Она не верила в то, что когда-то сможет быть счастливой или в то, что мысли когда-то отступят, что у неё появятся заботы по типу «работа» и «семья». Гермиона не желала видеть своё светлое будущее. — Гермиона! — Гарри оторвал её руки от лица и посмотрел ей в глаза. — Посмотри на меня! — Они их убили… — прошептала девушка. — Просто пришли к ним и убили… Коридоры Министерства постепенно превращались в туман, а перед глазами Гермионы предстал её старый дом. Тут пахло кровью и смертью. Она прибыла сюда в который раз, словно надеялась увидеть что-то другое, а не засохшие лужи крови. Гермиона опустилась на колени посреди гостиной и расплакалась, сжимая в руках окровавленную подушку. Ей хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном, чтобы она наконец-то проснулась и услышала живые голоса родителей. Но вместо этого она продолжала танцевать со своей болью тут, в своём старом доме — на месте смерти своих самых близких людей. Светло-голубые стены были забрызганы тёмно-красными каплями, а белый ковёр и вовсе стал практически чёрным. Гермиона буквально слышала крики своих родителей, которые навеки отпечатались в стенах этого дома. Наверное, если бы его даже снесли и сровняли с землёй, то это отчаяние и боль никуда не делись бы. Теперь это место было проклятым. В миг стёрлись все светлые воспоминания, которые были связаны с родительским домом. Гермиона не могла думать о своём дне рождения или Рождестве, будучи тут. Клочки волос Хизер, которые валялись у камина, заставляли девушку заткнуть рот руками из-за накатившего чувства тошноты. Под кофейным столиком валялось несколько выбитых зубов и кольцо Томаса. Эти стены стали настоящей адской камерой для Гермионы. Она считала, что если загробная жизнь и существовала, то её Ад выглядел бы именно так.***
Когда она проснулась, то за окном уже давно был день. В вечных попытках убежать от собственного кошмара, Гермиона зачастую могла проспать десять часов. Только вот в голове эти часы растягивались на долгие годы одних и тех же ужасов, где она без остановки бежала по тёмной улице и заглядывала в открытые двери. Внешне разные дома были одинаковыми внутри: всё тот же дом Грейнджеров и тела её родителей. На прикроватной тумбе стоял маленький зашарпанный поднос с чашкой остывшего чая и бутербродами. Её комната в Норе не отличалась изобилием простора или изыска: такая же маленькая и уютная, как и весь дом Уизли. Гермиона понимала, что не может оставаться тут до конца своих дней, но и идти ей пока что было некуда. В дом по улице Эбби-Роуд она больше никогда не сможет вернуться. Тем более что всё усугубилось, после того как Гермиона решила поставить их отношения с Роном на «паузу». Они продолжали общаться, но девушка видела, как это общение натягивалось подобно струне с каждым днём всё сильнее. Им обоим было сложно, но каждый пытался перетерпеть это для общего блага. И пока Рон лелеял надежды на то, что Гермионе попросту нужно время, то она окончательно закрылась от него. Любовь стала недосягаемым для неё чувством после смерти родителей. Это чувство застыло в её жилах, как и страх в мёртвых глазах Томаса и Хизер. Гермиона зациклилась на мысли, что все её близкие люди всегда будут страдать, а она никогда не сможет опередить беду и спасти их. Она желала Рону счастливой и безоблачной жизни, которую не могла ему подарить. Она сделала несколько глотков еле тёплого чая и встала с кровати. Последние два дня мысли в её голове были лишь о предстоящем слушании Драко Малфоя, на котором она собиралась выступить в качестве свидетеля защиты. Она всё ещё не знала, как поступить правильно. — Доброе утро, — Гермиона кивнула Гарри, который сидел за столом на кухне. — Я чуть не проспала, почему ты меня не разбудил? — Привет, — он отложил в сторону газету. — Я до сих пор не уверен, что тебе нужно идти на это заседание. — Я тоже не уверена, — Гермиона опустила глаза, рассматривая свои кроссовки. — Я не знаю, смогу ли дать эти показания. — Тебе необязательно идти. Я думаю, что моих показаний будет достаточно. — Воспоминания Руквуда не были точными, — она прикусила губу. — Там толком нельзя было что-то разобрать. Возможно, что он просто так сказал, чтобы лишить Малфоя такого преимущества перед судом, как наши показания… — Я почему-то уверен, что Малфой не причастен, — Гарри подошёл к подруге. — Он, конечно, ещё тот отморозок, но не убийца. — Наверное, ты прав. Но внутри Гермионы продолжался конфликт: она действительно не знала, сможет ли дать показания и посмотреть в глаза Малфою. В воспоминаниях Руквуда лишь промелькнула белая шевелюра Драко и больше ничего, но этого было достаточно, чтобы посеять в душе девушки сомнения. Она тяжело вздохнула и протянула руку Гарри, чтобы вместе направиться к камину. Сердце неистово колотилось в груди, норовя выскочить при каждом вздохе, а колени дрожали так сильно, что это начинало раздражать саму Гермиону. Зелёное пламя унесло их в Министерство. Она с надеждой в глазах взглянула на лучшего друга, когда они оказались в Атриуме — ей хотелось перенять хотя бы немного уверенности Гарри, чтобы пережить этот день. Они не спеша спустились в подземелья Министерства и остановились перед Залом №10, где проходили все слушания над Пожирателями. — Я рядом, — Поттер обнял её. — Ты справишься. — Я люблю тебя, Гарри, — неожиданно выпалила Гермиона, зарываясь в объятия друга. — Мне так повезло с тобой. Двери распахнулись, и они прошли на свои места, отмахиваясь от журналистов. Целая толпа писак собрались у клетки Малфоя-младшего: они фотографировали его и задавали однообразные вопросы, пока сам Драко сидел с безучастным выражением лица. На долю секунды журналисты переключились на Поттера и Грейнджер, позволив Малфою свободно вздохнуть. — Мистер Поттер, почему Вы решили защищать Драко Малфоя? — послышался мужской голос из толпы. — Мисс Грейнджер, чем вызван Ваш акт милосердия по отношению к Малфою-младшему? На предыдущих слушаниях Вы не выступали… — Мисс Грейнджер, это правда, что мистер Малфой был одним из тех, кто убил Ваших родителей? Почему Вы пришли его защищать? Она нервно сглотнула и крепко сжала руку Гарри. Наверное, это было именно то, от чего больше всего Поттер пытался её уберечь — вездесущие и наглые журналисты, которые в погоне за сенсацией пытались задать самые каверзные вопросы, позабыв о чувствах человека. Гарри просто прижал к себе Гермиону, уводя её от вспышек колдокамер, никак не прокомментировав ни один из вопросов. Но интерес журналистов быстро погас, когда они поняли их позицию, поэтому они вновь вернулись к клетке, допрашивая Малфоя. — Всё хорошо? — тихо поинтересовался брюнет, когда они сели на свои места. — Ты в порядке? — Да, — она кивнула и посмотрела в сторону Драко. — Все так ждали этого слушания, будто бы он — самый главный злодей. — Он — Малфой, — парень пожал плечами. — Вспомни слушание Люциуса. — Мне кажется, что там было поменьше народу. — Возможно. Спустя несколько минут двери открылись в очередной раз, и в зале показались все члены Визенгамота, которые быстро заняли свои места. Из всей толпы журналистов осталась только Скитер и её помощник, которые приготовились конспектировать очередное слушание, а уже завтра «Ежедневный Пророк» порадует читателей очередной гнилой статейкой. — … объявляется открытым! — стук молотка заставил её вздрогнуть и оторвать взгляд от Малфоя. — Драко Люциус Малфой обвиняется в пособничестве Волан-де-Морту, в покушении на жизнь мисс Кэти Белл, в подготовке убийства Альбуса Дамблдора… Гермиона перестала слушать зачитываемые обвинения, переключившись на привычное дело — в который раз принялась рассматривать всех членов Визенгамота. Она остановилась на Гризельде Марчбэнкс, которая внимательно слушала Огдена, и что-то усердно записывала в свой блокнот. Эрнест Хоукворт сидел рядом с миссис Марчбэнкс, но выглядел абсолютно равнодушным, словно всё это его никак не касалось. Девушке казалось, что каждый из членов Визенгамота отражал свою эмоцию, без которой заседание было в принципе невозможным. Тут имели право на жизнь и усталость, и безразличие, и гнев, и злость, и справедливость. Она вернулась в реальность, когда почувствовала, что Гарри встал со своего места и направился к трибуне. Её сердце вновь заходилось с бешеной скоростью, отдавая эхом сердцебиения в ушах. Она должна была идти сразу после Гарри и знала, что речь друга довольно содержательная, но небольшая. — Драко Малфой помог нам бежать из поместья, — начал Поттер. — Он не узнал ни во мне, ни в Гермионе своих сокурсников, тем самым не позволил Беллатрисе Лестрейндж призвать Волан-де-Морта… Гермиона слушала лучшего друга и пыталась собрать все мысли в одну кучу, чтобы выступить не хуже. Ей хотелось побыстрее выпалить заготовленную речь и удалиться из этого зала, чтобы забыть всё это, как страшный сон. Но вместо внятных мыслей, в сознании плясали лишь слова Руквуда, которые каждый раз больно ранили. — Спасибо, мистер Поттер, — Огден начал всматриваться в свои бумажки. — Следующий свидетель защиты — мисс Гермиона Джин Грейнджер. Гарри легко коснулся её руки, пока Гермиона вставала со своего места. Он посмотрел ей в глаза и тепло улыбнулся, пытаясь разогнать все сомнения у неё в голове. — Мисс Грейнджер, что Вы можете рассказать суду о событиях от двадцать третьего марта тысяча девятьсот девяносто восьмого года? Она закрыла глаза и выдохнула, крепче сжав пальцами трибуну. Её снова заставляли вернуться в тот самый март, который навсегда отпечатался в сердце и душе́. Вместо внятного заученного текста, который Гермиона до этого момента помнила, в голове всплыл образ родителей и дома на Эбби-Роуд. В зале повисла гробовая тишина. Все ждали, пока Гермиона начнёт что-то говорить, но её губы задрожали, а дыхание сбилось. Она чувствовала прикованные к себе взгляды десятки присутствующих здесь людей, а в особенности взгляд Гарри, который переживал за неё. В отличии от большинства, его волновало самочувствие девушки, а не её показания. Затянувшаяся пауза привлекла даже внимание Малфоя, и заставила его с неким интересом посмотреть в спину гриффиндорки. — Мисс Грейнджер, если Вы не готовы, то Вас ни к чему не принуждают… — Нет, — запротестовала Гермиона. — Я в порядке. Мистер Огден, могу ли я задать вопрос мистеру Малфою перед тем, как выступлю в его защиту? — Да, — не совсем уверенно ответил Тиберий. Она повернулась спиной ко всем членам Визенгамота и посмотрела на Драко, который сохранил холод на своём лице. Гермиона одновременно боялась и желала задать ему вопрос, который терзал её душу. Она не могла себе позволить выступить в качестве защитника Малфоя, пока не убедится в том, что Руквуд нагло врал. — Ты был в доме моих родителей? — дрожащим голосом спросила Гермиона. Серые глаза смотрели на неё из-под лба, а его поза никак не изменилась. Она снова почувствовала, как секунды превратились в долгие часы ожидания. Гермионе хотелось подскочить к клетке и закричать Малфою в лицо, чтобы он наконец-то ответил и перестал мучить её. — Да. Был. Два коротких слова, которые вонзили нож в израненное сердце. Она отказывалась верить в это, потому что всё ещё не считала Малфоя убийцей. — Ты просто там был? — из последних сил Гермиона выдавливала вопрос, который должен был расставить все точки над «і». — Руквуд говорил о том, что ты был четвёртым Пожирателем, который расправился… — Я был четвёртым Пожирателем, который расправился с твоими родителями, Грейнджер, — сказал тихо, спокойно и уверенно. — Я причастен к убийству твоих родителей. Её крик оглушил даже её саму. Она упала на колени и взялась за голову. Добрая и справедливая Грейнджер до последнего не верила в то, что её однокурсник мог оказаться убийцей. Эта гриффиндорка видела в Малфое кого угодно, но только не виновника того горя, которое сломало её. В эту самую секунду девушка осознала, что она готова простить и оправдать злодеяния Лестрейндж, но только не Малфоя. Она ведь до последнего считала Драко просто запутавшимся подростком: у которого не было выбора, и который только отыгрывал отведённую ему роль. Но оказалось, что он был тем, кто отрезал голову её матери, или запытал до смерти её отца. Миллионы осколков посыпались где-то между рёбрами, болезненно впиваясь во внутренние органы. Тишина в её душе была нарушена на полу Зала №10, после чистосердечного откровения Малфоя. Гермиона подняла голову и посмотрела на парня заплаканными глазами, но тот просто отвернулся от неё. Она не понимала, почему он просто не солгал ей, почему не решил озвучить ложь во благо. Он разрушил её хлипкое «в порядке», которое было слеплено из пепла, а теперь просто стоял к ней спиной. — Я отомщу тебе, Драко Малфой! — выкрикнула Гермиона, пока Гарри помог ей встать на ноги. — Ты будешь гореть в аду! Я покажу тебе, что такое настоящий ад. Азкабан покажется тебе курортом, сукин сын! — Мисс Грейнджер… — Я отказываюсь от дачи показаний в пользу этого ублюдка! — она перебила Огдена. — Пусть сгниёт в Азкабане — это будет милосердно по отношению к нему… Она слабо помнила, что происходило дальше. Сознание воспроизводило огромное количество вспышек волшебных фотоаппаратов и кучу неуместных вопросов от журналистов. Но шрамы на бёдрах будут всегда напоминать ей о том, что чувствовала Гермиона после этого заседания: боль, унижение, отчаяние и безысходность.***
«ПОСЛЕДНИЙ СУД. ДРАКО ЛЮЦИУС МАЛФОЙ БЫЛ ПРИГОВОРЁН К ДВУМ ГОДАМ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ. КАК ТЕПЕРЬ ЖИВЁТСЯ ГАРРИ ПОТТЕРУ, КОТОРЫЙ ЗАЩИТИЛ В СУДЕ УБИЙЦУ РОДИТЕЛЕЙ СВОЕЙ ЛУЧШЕЙ ПОДРУГИ?»
— Я очень виноват перед тобой, — Гарри опустил голову. — Я даже не мог представить, что он был замешан в этом. Малфой… — Достаточно, — Гермиона отшвырнула газету в сторону. — Ты не виноват. Ты не оправдывал его поступков, а лишь сообщил о том, что произошло в поместье. Я тоже не была готова услышать эту правду. Они не разговаривали несколько дней после слушания, но Гермиона понимала, что должна сказать Гарри о том, что не винит его в случившемся. Ведь она до последнего сомневалась в том, что сможет задать Малфою тот самый вопрос. Это было легко на словах, но гораздо сложнее в действительности. — Я должен был задать ему этот вопрос до того, как защищать его. — Нет, Гарри, — она попыталась улыбнуться, но не вышло. — Это должна была спросить я, и никто другой. — Ты справишься, Гермиона. — Все убийцы моих родителей наказаны, — её глаза заблестели от выступивших слёз. — Это просто… — Я всегда буду рядом с тобой, Гермиона. Она позволила Гарри себя обнять в очередной раз, чтобы тот понял, что всё хорошо. Гермиона чувствовала аромат мяты и нотки цитруса — это был аромат Гарри, который ассоциировался у девушки с уютом, теплом и поддержкой. Пока он её обнимал, то даже не мог догадываться о том, что его подруга приняла для себя очень важное решение в это пасмурное утро. Они совсем скоро попрощаются, и ещё долго не увидятся, поддерживая общение письмами и вечерними созвонами через камин.