***
Эти двое впервые за очень долгое время спали крепким сном. Он — потому что необходимо было восстановить силы, а Она — потому что была вымотана. А ещё когда-то очень давно они спали рядом втроём. Так же крепко, и были самыми счастливыми детьми на свете, пусть даже на ужин им досталась подгоревшая рисовая каша от Его Величества. Они были детьми, шёл снег, и это было счастьем для трёх неразлучных друзей. Теперь же их осталось только двое, а третий стоит над спящими и горько думает, разрываясь изнутри от собственных противоречий. Это была не вина, скорее сожаление. Метания между прошлым и целью. И пусть разум выбирает цель, то сердце и душа стремились к былым друзьям с огромным желанием помочь и позаботиться. Но останавливало только одно воспоминание: Её горящий ненавистью и презрением взгляд и голос, охрипший от слёз и безысходности. Странно то, что Хак всё ещё спит. Ведь при каждой их встрече глаза Громового Зверя готовы были испепелить его заживо. Стоило только сделать шаг к ним, как горло чувствовало стальной холод. Он не должен сейчас здесь находиться, беспокоить друзей, что так крепко схватились за руки. Прямо как в детстве. Только раньше эта маленькая девочка сжимала в дрёме не руку Хака, и не его она просила остаться на ночь, чтобы прогнать кошмары и жутких приведений. Это всегда был он, а Хак просто оставался поблизости и будто нарочно — пугал их страшилками, которые слышал от старика Мундока. «Но даже меня ты так крепко не брала за руку, » — дрожат в улыбке горечи губы Су-Вона, и он наклоняется, чтобы поправить одеяло на них. Меньшее, что ему дозволено сейчас сделать. Дверь за ним закрывается очень тихо, но именно этот шорох вырывает Хака из сна, заставляя его оглядеть встревоженно комнату. — И ты мне привиделся?..Часть 1
11 декабря 2021 г. в 13:23
Тело было холодным. Руки и ноги — точно непослушные палки. Не сдвинуться с места, не пошевелиться. Только и остается, что ждать чего-то неизвестного в бессвязном потоке мыслей, где даже звуки в слова почти не собираются. Невозможно даже вспомнить о том, где он сейчас, и что произошло. Каким образом очутился там, где нет почти ничего? Один только черно-синий туман вокруг без малейшего просвета солнца. Даже не слышно никого. Ни малейшего эха. Будь то вода, то не так уж и страшно — это же нечто другое. Неизведанное. То, с чем Хак в жизни ещё ни разу не сталкивался, пусть даже и пережил немало за свою короткую человеческую жизнь.
Черно-синие сгустки переливаются между собой, формируются в странные, незатейливые фигуры, отдаленно напоминающие что-то, а может и кого-то. Однако не вспомнить сразу. Разум отчаянно пытается работать, а вот тело всё также неподвижно. Зависло в воздухе — если это действительно он — и ничего не чувствует, кроме льда внутри. Хочется его растопить, встать и пойти, найти свет, но ничего не выходит.
«Я умер что ли?..» — думается Хаку, и эта мысль нисколько не страшит. Здесь спокойно, тихо, жаль только, нельзя и пальцем пошевелить. Пожалуй, ничего ужасного в том нет, можно наконец-то выспаться, и никто не потревожит. А дальше одно лишь умиротворение и отдых. Никакой боли, никакой войны.
Мысли становятся тягучими, как патока, а глаза прикрывают веки. Сонная пелена спадает, когда среди странного пространства, точно из-под воды, или же из-за толстой дубовой двери, разносится голос. Такой знакомый, похожий на неземной. Будто самая прекрасная девушка из детских сказок, которые рассказывал при свете ночных огней Мундок, пришла к нему, чтобы стало чуточку легче. Она говорит с ним. Шепчет. Немного обеспокоенный голос, в нём слышатся слёзы и мольба. Молитва миллионов голосов в этом плаче. Только почему льются слёзы в этих мольбах — Хак не может понять.
Тело словно падает куда-то, но не ударяется. Просто ощущается, почти как всегда. Руки вдруг начинают слушаться, а на лице чувствуется горячая вода. Из холода его бросает вдруг в испепеляющий жар. Пальцы, занемевшие, размазывают остывающие капли по лицу, и с трудом удаётся сделать хотя бы вдох. Воздух по сравнению с мгновенно высыхающей водой кажется раскаленной лавой, вливающейся в грудь тяжёлым потоком. Он закашливается от этого и начинает чувствовать боль.
Боль — это хорошо. Больно — значит жив.
Слух улавливает треск пламени, но где-то далеко. Там же — множество людских голосов, но совсем рядом едва слышные всхлипы, журчание воды и шёпот. Этот шёпот так напоминает тот молящий голос из дурмана, только сейчас говорящий обращается не к Богам, не к Священным Драконам, а к нему. Зовёт ласково и нежно, по имени. Касается прохладными ладонями его горящего лба. Ему хочется удержать их, но сил на это совершенно нет. Мягкая рука покидает его, а следом на голову опускается что-то липкое, но приятное и очень холодное. Проходится по его лицу, шее, рукам. Становится не так жарко. И те чувства, что возникают, когда прохладные руки снова касаются его, напоминают ему о ком-то очень важном.
Глаза наконец-то удаётся слегка приоткрыть. Из черно-синей дымки вдруг возникают оранжевые, багряные, как солнце на закате, стены. А над ним, сидит, склонившись, девушка. Её лицо будто в огне, и с него капают слёзы. Она осторожно проводит чем-то мокрым и холодным по лицу. Хак наконец-то понимает, где он и кто сидит сейчас рядом с ним.
«Значит, на мне была не вода, » — догадывается Хак и хочет позвать её, но вместо этого выходит только хрип.
Она просит его молчать и спать, берет в одну руку его ладонь, а второй продолжает водить по его плечам. Так действительно легче. И она больше не всхлипывает, и не молит всех богов в отчаянном шёпоте.
«А если я вдруг умру, как сильно ты будешь плакать?» — вспоминается ему, но воспоминание стирается из разума так же быстро, как и появилось.
Хак наконец-то расслабленно выдыхает, нащупывает её тонкий мизинец и не сильно — насколько хватает сил — сжимает его, проваливаясь снова в темноту.
А в этой дымке Хак больше не один. Рядом с ним, к его изумлению, сидит человек, которого меньше всего ожидалось увидеть. Мужчина улыбается светло и задорно, как улыбался всегда в его воспоминаниях, которым уже минул год. Нисколько не изменившийся, разве что одет намного проще, чем при жизни. Сильно уж походит на обычного деревенского рыбака — в простой рубахе и без короны на голове. Мужчина улыбается его удивлению и указывает рукой на стоящие рядом две чашки, беря следом одну. Хак спешит сделать то же самое. Смотрит куда-то вдаль, где всё ещё сгущается тьма. Сам же он сидит где-то на крыльце старого храма, окруженного деревьями и сиреневыми фонарями, от которых вокруг была фиолетовая дымка.
Красивое место, уютное и по-домашнему свободное.
Его Величество снова улыбается, отпивая свой саке и блаженно выдыхает.
Хак пьёт следом, но вкуса не чувствует. Словно и не выпил вовсе.
— Паршивый тут у вас саке. У деда получше будет, — замечает он, на что Ил громко расхохотался, утирая набегающие от смеха слёзы.
— Не изменяешь себе, Хак. Молодец.
— Благодарю, Ваше Величество, — кивает юноша и снова отпивает. Вкуса всё ещё не было, отчего на душе стало вдруг тоскливо и тяжело. — Стало быть, я всё же умер?
— Нет, сынок, вовсе нет, — Ил тоже отпивает следом за ним и удовлетворённо выдыхает. — Ты просто спишь. А рядом с тобой сейчас моя доченька. Ты сильно напугал её своим длительным отсутствием. Она вряд ли это скажет, но если тебя подолгу нет рядом — ей плохо.
— Вот значит как? Толком даже и не припомню, что произошло… Кажется, Империя Кай напала на Коуку… А потом вода, какая-то женщина… Ну, раз уж это сон, то не имеет значения, что тут происходит, верно? Кстати, не совсем ощущается это сном, — Хак снова оглядывается вокруг. За его спиной тьма, но она будто боится света от фонарей и прячется во все щели, до которых может достать. — Где это мы? На дворец Хирью не очень-то похоже. Да и далековато мы были оттуда.
Бывший Король только пожимает плечами и чему-то тихо радуется.
— Вот чего точно не пойму — чему вы так улыбаетесь?
Его Величество отставляет чашку в сторону и поднимает глаза куда-то вверх.
— Ты смог сделать то, чего когда-то давно не осуществил я. Потому хорошо, что рядом с Йоной именно ты. Благодаря тому, что вы держитесь вместе, она смогла пережить предательство, а следом и тебя научила прощать. Я когда-то не смог сделать этого, и всю жизнь таил в себе ненависть к брату и его сыну. Но брата я так и не простил, а его дитя — у него не было иного выбора. Это всё, — Ил сгорбился и сжался, — вина моя и брата. Пусть ты всё ещё холодно думаешь о Су-Воне, в глубине своей души ты давно его простил, ведь тебе и Йоне он очень дорог несмотря ни на что. В вас обоих ещё осталось презрение к нему, но так и будет…
— Простить можно. Забыть нельзя, — вздохнул Хак, осушив чашку одним глотком. — А саке, как ни крути, паршивый!
— Не надо забывать, — помотал Ил головой и снова посмотрел куда-то ввысь. — Надо помнить о своих ошибках, чтобы больше никогда их не допустить.
— Хорошо, обязательно, — ровно и спокойно сказал Хак, слыша одобрительное хмыканье.
«В жизни никогда не пил с ним!» — успевает подумать парень, как огни вдруг начинают гаснуть и крыльцо храма снова погружается во мрак.
Тьма выбирается из щелей храма, но до Хака не успевает достать, ведь его тело так знакомо окутывает странная невесомость.
Вокруг снова странная черно-синяя дымка, а перед глазами счастливое лицо Ила, растворяющееся в свете угасших фонарей.
Очнувшись в следующий раз, Хак не мог понять, где находится. Тело было ватным и с трудом слушалось. Жар отступил, только лёгкая прохлада ночного воздуха. Приятная и успокаивающая. Из фонарей на стене горел только один — остальные решили погасить, наверное чтобы не тратить зря масло. Фонарик едва освещался комнату, в которой Хак лежал. У дальней стены была тень, точно как из его сна, но она не шевелилась и не пряталась. Просто была на своем месте.
Что-то тёплое дуло на его левое плечо. Хак осторожно повернул голову и, прищурившись, смог разглядеть на подушке рядом рыжую копну вьющихся волос. Пряди падали на веснушчатый носик, отчего тот забавно дергался. Смеяться было больно, потому юноша только по-доброму усмехнулся, приподнимая руку и убирая волосы с лица Принцессы. Она спала на старом матрасе в своём дорогом наряде, заметно помявшемся и местами испачкавшемся. Йона из прошлого с трудом узнала бы себя в этой девушке, даже Хак порой не узнавал в этой Принцессе прежнюю подругу. Сон её был тяжёлым, потому ладонь юноши крепко сжала её ручку, чтобы никакие кошмары не испугали ночью.
Он не знал, как Йона оказалась здесь, но был безмерно счастлив, что смог вернуться.
Её веки опухли от слёз, а на коже до сих пор оставались солёные дорожки. Наверняка глаза Йоны очень болели, а голос охрип от криков, ведь кто же ещё мог его в бреду так отчаянно звать, кроме неё? Разве что очень эмоциональный Киджа. Но, когда Хак впервые пришёл ненадолго в себя, никого из драконов в комнате он вспомнить не мог. Только её шепот, близкий, родной...
Сейчас не стоило будить, можно только осторожно взять за руку и спать дальше, чтобы на следующее утро всё же поговорить. Они не виделись очень долго — Хак даже не знал, сколько точно дней его не было рядом с ней, с ними. Даже не помнил, кто его нашёл, где и при каких обстоятельствах. Но судя по тому, как заметно осунулось лицо Принцессы — эти дни тянулись для неё бесконечно долго.
«Скорей всего, это был не совсем сон, » — подумал Хак, рассматривая спящую Йону перед собой.
Он любуется ей ночами постоянно, стоит оказаться в одной палатке. Она так же спит на правом боку, прижав руки к груди, пряча в сомкнутых ладонях его ладонь, боясь выпустить её из рук даже на время сна. Как боялся когда-то сам Хак. Боялся уснуть хотя бы на секунду, а потом быстро проснуться и не обнаружить её рядом.
Её руки теплеют от его ладоней, а ему снова становится жарко.