Старая история

Это случилось в далёкие пятидесятые. Всё началось с того, что у меня спёрли в поезде все документы с деньгами. Я был очень наивным и счастливым — закончились мои три года по контракту, и я летел на родину на крыльях счастья. И тут — на тебе, всё подчистую! Мне бы, дураку, промолчать и спокойно домой доехать. Я же пошёл искать правду на свою глупую голову. Короче, меня сняли с поезда, и «до выяснения» я проспал в милиции всю ночь. Утром меня выгнали. Куда?! Куда идти? Без денег как без рук, а кушать-то хочется. И тут мне повезло. Какой-то пузатый жлоб, выпучив пухлый зад, в позе рака ковырялся в своей машине. Я молча всунул провод в трамблёр, и она послушно завелась. Разговорились. Узнав, что мне деваться некуда, предложил мне шофёрить в его колхозе. Почему бы нет? Дома у меня нет. Своего, по крайней мере. Особенно денег. А тут и работа, и столовка (бесплатная!). Короче, я с радостью согласился. Правда, начальник оказался ещё тот фрукт: мимо рта муха не пролетит — слопает, потому что халява. а свояк его — бывший энкавэдэшник — ещё та гнида. За какие-то грешки сослали в колхоз простым участковым. «Опустили» до крестьянина. оттого злой на весь мир, как собака. А свояки они не по доброй воле — их жёны-сёстры, мегеры каких свет не видывал, каких ещё поискать — жадные, злые, скандальные, ни разу воды не дали. Под покровительством своих мужей подмяли под себя весь колхоз, считая его своей вотчиной. Моей работой было возить председателя, куда изволят, чаще за водкой, и уже ночью развозить его и свояка по домам. А пили они регулярно в правлении, не стесняясь. Кого стесняться? Меня, что ли? Но в тот день налили стакан. С чего такая щедрость? Занюхал хлебушком. Днём ездили в банк с бухгалтершей. Привезли много денег. Распорядился до завтра всё запереть в железный ящик в бухгалтерии — «мусор» его уже поджидал в кабинете, разливая казёнку. Только успел опрокинуть — выгнали. — Ночь будешь дежурить в правлении. Деньги, всё-таки. А сторож, как назло, угодил в больничку. — Легко! Я вытащил стулья, чтобы прилечь. — Домой отвези. Отвёз. Две бойцовские натасканные «подруги» уже сторожили у дверей и с визгливым лаем набросились на своих благоверных выносить им мозг. Традиционная грызня. Я слинял в правление. Только прилёг — стук в дверь. Открываю — председатель! — Документы забыл, счас возьму, дверь закрой! И всё!.. Больше ничего не помню. Проснулся от холода и боли в затылке. Очень воняло водкой. Я был весь облит водкой. Замёрз — зуб на зуб не попадал. Вот гнида! Так это он меня шарахнул бутылкой по черепу, сучара. В кармане пачка денег колет — вытащил. Дверь в бухгалтерию открыта. ящик открыт. Только папки. — Ну, гад! Подставил меня урод! Мне ж в жизнь не отвертеться. Свояк ужо постарается! А денежки поделят. Чай не чужие, договорятся. Или уже договорились. Господи, голова-то как болит! Побрёл по коридору до двери председателя. Упал на неё — послушно распахнулась. Пусто, как будто корова языком слизала — ни бутылок, ни закуски, ни стаканов. Ну не председатель — ангел! Сука. Открыл шкаф. На полу тяжеленный сейф. Ещё вчера я подгонял ключ по старому сломанному. Он при мне — его бросил в стол. Пошарил рукой. Нашёл. Там же и плоскогубцы. В окне уже светало. Скоро народ зашевелится. Еле открыл. Твою ж мать, вот они все денежки, полная бухгалтерская сумка, несколько золотых часов и большие хрустальные. Ох и дорогущие! На стол боялся ставить, как же! Он же коммунист (людишки не поймут), и его гордость — револьвер с золотой табличкой: «Боевому офицеру от командования». Какой он нахрен герой-офицер, мне мужики в гараже рассказали. Всю войну верой и правдой в тылу оборонялся. Вытащил все деньги из сумки. Её — обратно в сейф. Пару часов — в карман, револьвер — в сейф. Всё закрыл. Ключ — в стол. Теперь пусть попробует отбрехаться перед свояком. Какие воры пошли капризные — ни часы, ни наган не тронули. Чуял, добром их дружба не закончится. Они стоили друг друга. Вышел. Уже кое-где показались люди. Окна засветились. Сел в машину — и в город на вокзал. Через час бросил машину и на попутках в степь, где сплошные солончаки, кроме чахлой травы ничего не растёт. Главное, подальше от энкавэдэшника. Он хоть пьянь и сволочь, но не дурак. Взгляд цепкий, нюх, как у гончей собаки — землю будет носом рыть, поэтому подальше от него и людей. Вот и «последний левак». За бутылку водки обещал меня завезти за кудыкину гору, куда Макар телят не гонял — к чёрту на кулички. Через пятьдесят километров упёрлись в забытую богом метеостанцию. Всё, конечная! Вышел заросший, в телогрейке мужик. Умный взгляд. Познакомились. Помог разгрузиться. Раз в месяц ему завозили воду, еду и бензин. За это он четыре раза в день отправлял метеосводку куда-то. Я удивился: «Куда?» — «Куда надо!..». Работа — не бей лежачего, для таких, как я. Мы с ним как-то быстро сошлись взглядами на жизнь. а после того, как я подарил ему золотые часы и отвалил кучу денег, он уже не интересовался моим прошлым. Сразу поверил, что я самый честный человек в мире. В итоге я рассказал ему свою одиссею. Он сделал удивлённые глазки: — И всего-то!? Живи и радуйся. Всё утрясётся. Только водку в аптечке не трогай, не для тебя она. Она только для дорогих гостей. И ведь накаркал, чёрт бородатый. Как-то под вечер: «Быстро в погреб, пацан!» Хлопнула крышка, зашуршал половичок, заорала музыка. Подвал — это просто холодная яма под полом. В щель вижу — прыгает по кочкам моя машина. Энкавэдэшник, тварь легавая, всё-таки унюхал мой след. С ним вылезли ещё двое в штатском — в пыли, но довольные. Сердце моё остановилось в нехорошем предчувствии. Говорят, как в ухо дуют. Мороз по коже, но пока живой. — Гости дорогие, какой праздник! По чью душу? Никак я где проштрафился? — Паспорт! — рявкнул мой энкавэдэшник. — Где он? — Был! Давно ушёл. Я сразу понял — не наш он, не советский. Мутный какой-то. Ничего не говорит, только озирается по сторонам, будто с тюрьмы сбежал. Меня чуть не обокрал! Но, слава богу, ушёл. Бог милостив — ничего нет, а то бы раздел до нитки. Даже спасибо не сказал, гад! А что он натворил? Алиментщик али убил кого? Так я не знал. — (В его голосе слышалась неприкрытая издёвка). — Ко мне захаживают всякие. Говорят — охотники. Воды напьются — и по своим делам-делишкам. Иногда страшно жить в этой дыре — ни людей, ни... Его словесный понос взбесил моего мента. — Хватит! Куда ушёл? Когда ушёл, что было с собой? Чистосердечно!.. Знаешь, что тебе будет за дачу ложных... Раздался звон посуды, что-то упало на пол — это был уже обыск. Наглый, презрительный обыск, беспардонный и высокомерный. Всё, что брали в руки, бросали на пол. Страху нагоняли, больше на меня. — О!.. Никак нас ждал! Хлопнула дверца аптечки. Всё, что было на столе, смели на пол. Звякнули стаканы. Что-то зашуршало. Довольный говор. — Сидеть! — (Это бороде). — Сидю. — С нами поедешь, сволочь. Непонятный говор. время тянулось годами. Резко рванула крышка в полу. — Студент, хватит умирать, лучше помоги. Я опасливо выполз. Мои преследователи сидели за столом и что-то бубнили под нос. — Тащи их в машину, пока ходить умеют. Не боись — жить будут, только ослепнут и память отшибёт. А там как бог даст... Право, как дети малые. Что увидят — в рот тащат. Нет бы спросить: «Дяденька, а нам это можно?» — «Можно, конечно, если дурак и жизнь надоела». Вези их в город. Там выбросишь. Кстати, твоего «подельника» он посадил с конфискацией. Как я понял, ему предложили: «Или сам садись, или...» Вот он выбрал «или». И никто не смеет бросать мои вещи на пол! — взъярился он. Чуть поостыв: правильно, что сумку, часы и наган оставил. Он его и утопил. Кто-то очень не любит «героев» тыла. — Ну давай, поспешай, а то стемнеет скоро. Да водки не забудь и шампанского. Помянем этих, как их там? Да не важно — не заслужили, чтоб по имени. Я поразился его деловитости и спокойствию. Не даром всю войну в полковой разведке подъедался. У него наверняка и кладбище уютненькое имеется где-то недалече. Почти туточки, для дорогих гостей. Кто выпросит, конечно. — Ты не представляешь, студент, какое это райское местечко — ни людей, ни зверей, ни судей. Свобода! Я был напуган. — Не тушуйся, студент! Имею полномочия от самого Лаврентия Палыча. Я доброе дело им сделал — жизнь сохранил. Если бы узнал сам Лаврентий Палыч, он бы им самолично прибил на лоб 58-ую статью. Если повезёт — умрут сразу. Им и ночи не пережить в тюрьме, а уж 25 лет Колымы... Далеко за горизонтом небо осветилось яркой вспышкой. Скоро поспеет и гром. Яркое зарево медленно поднималось вверх... Наступила новая атомная эра эволюции.