Этой ночью чье-то сердце от любви горит все внутри
Ченель хмурится, пока сгребает бумаги в сторону и тем самым освобождает пространство. Кресло на колесиках (к слову, уже безумно старое), противно поскрипывает, а папки, которые буквально секунду назад лежали на краю стола, беспощадно валятся на пол, издавая характерный звук. Мужчина сопит и хмурится, но с места подниматься не решается — слишком лень. Документы остаются лежать на полу красивым веером. Минуты две Чанель играет в стрелялки на своем смартфоне, а потом, откидывая средство связи в сторону, хлопает крышкой ноутбука и шипит сквозь зубы — слишком много звуков, и это даже если не брать в расчет гудение машин за окном. Мозги уже давно натянулись тоненькой леской, норовящей вот-вот порваться. Ель трет виски и проклинает все на свете — забывать наушники себе дороже. И как он проживет весь оставшийся день? Секретарша заходит в кабинет очень тихо, мастерски не цокая каблуками — приноровилась. Уж очень ее начальник чувствителен к разным звукам и посторонним шумам. — Хёри, на сегодня еще есть люди? — психолог трет переносицу, пока пяткой нащупывает укатившуюся под стол ручку. — Господин Чхве в два часа дня, — чеканит девушка, пока опускается на колени и поднимает бумаги с пола, — и госпожа Ли в четыре. Пак поднимает глаза на часы только тогда, когда стрелка переваливает за 12. Еще и половина рабочего дня не прошла. Кажется, Чонин хотел пообедать вместе. Он звонил часов в семь утра, чем порядком удивил еще не совсем проснувшегося Еля. Попросил встретиться в обед, но, учитывая что они не виделись почти неделю, Пак согласился быстро. «Просто кое-что случилось» — это все, что удалось выведать Чанелю, прежде чем на том конце нагло повесили трубку. Психолог еще долго вслушивался в монотонные гудки и сонно хлопал глазами, потому что пошел ты в жопу, Ким Чонин, если думаешь, что можешь вот так вот нагло врываться в чужие сны. И вот, Пак хмурится и кусает ногти все утро, ибо всеми фибрами души надеется на что-то. На случайность. Обстоятельства. Волшебных фей и единорогов. Или на то, что Чонину просто стало скучно, что друг чертовски соскучился, что голос у него был непривычно тихий лишь потому, что звонил так рано и сам еще не проснулся, цедил кислый кофе и хмурился в зимнюю черноту. Чанель спускается вниз перепрыгивая через ступеньки. Лифт сломан, за что охранник на входе извиняется еще раз и обещает позвонить в службу технической поддержки, но горящий на заднем фоне телевизор с трансляцией футбольного матча более чем красноречиво сообщает о том, что ремонтная служба сегодня до лифта не доберется. — Не стоит, я им сам позвоню чуть позже, — кивает сам себе мужчина, пока протягивает подчиненному целую связку ключей и достает мобильник, а потом кидает свое почти-дружелюбное, — вернусь через час-два. Номер Кенсу записан в телефонной книге как «важный», хотя, была бы воля Чанеля, он был бы охренеть-каким-звони-мне-в-любой-ситуации-важным. — Нет, — слышится бурчание в трубке, — даже слышать ничего не хочу. Пак мелодично смеется и толкает дверь бедром, вываливаясь на улицу. Чуть не врезается в женщину с ребенком и долго извиняется, наконец, прикладывая телефон обратно к уху. — Кенсу-я, тащи-ка свой маленький аппетитный зад в кафе. Ель буквально слышит, как его собеседник на том конце трубки покрывается пунцовым румянцем. — У меня уроки. — бубнит До. — Бросай свою школу и рви к нам, — отшучивается Пак, — мы давно не виделись. Да, шутеечки — это все, что сейчас может Чанель. У него просто духу не хватит сказать, что утром звонил пиздец-какой-расстроенный Ким и просил встретиться. — Чанель. — Давай перекусим. Хочешь, я куплю тебе сладенького? — Пак, мать твою за ногу, Чанель, — шипит До, потому что учителю не положено выражаться столь грубо. Особенно в школе. Хорошо, ладно. Ель может признать, что был готов к чему-то подобному когда нажимал на «мой сладенький Кенни» в своей телефонной книге. — У Чонина что-то случилось. Просто приходи, ладно? Я знаю что ты хочешь меня убить, но если бы я не сказал ты бы точно меня убил. На том конце трубки напряженное сопение, и Чанель, кажется, искусывает свои губы до крови, пока дожидается ответа. — Буду через 15 минут.***
*** Чанель замечает Чонина сразу же, стоит ему зайти в кафе. Пак кивает уже знакомой ему официантке, то ли здороваясь, то ли еще что, и плетется к столику у окна. Их столику. Чонин курит. Неправильно держит сигарету двумя пальцами правой руки, а левой, свободной, теребит кружку с чаем, при этом вполне удачно вперив пустой и безжизненный взгляд в окно. Для справки: Ким бросил курить еще в прошлом году, а чай вообще никогда не пил. Ель мягко приземляется напротив и улыбается, наблюдая, как обслуживающая их официантка аккуратно теребит Кая за рукав пальто и повторяет словно мантру, что курить у них нельзя. Чонин не слышит, а Чанель смеется. Это же бесполезно. — Дайте ему докурить, — Пак протягивает девушке пару хрустящих купюр и улыбается, очаровательно, насколько вообще может, — одна сигарета, и, обещаю, он перестанет. А пока принесите пепельницу. Девушка хмурится в непонимании, но потом, кинув пару неоднозначных взглядов на Чанеля, лукаво улыбается и подталкивает к посетителю салфетку с ручкой. — Тогда, пожалуйста, напишите мне номер своего телефона, — она хихикает, — а то мало ли ваш друг снова заявится сюда и начнет курить. Предлог гнилой и до ужаса примитивный, но Ель мастерски держит улыбку и карябает на ярко-оранжевой салфетке цифры. Официантка, прежде чем забрать нечастный клочок, подмигивает мужчине. Девушка думает, что раздобыла чужой номер телефона благодаря собственному безграничному очарованию и сексуальности. Чанель же вспоминает, откуда знает номер справочной из венерического центра. — Тухлый номер, — подает голос Чонин, туша сигарету прямо о симпатичную скатерть с цветочками, — этот центр находится в соседнем доме, так что она может заподозрить «твой» номер телефона. Пак откидывает пальто на соседнюю спинку стула и хмыкает. — Всяко лучше, чем тушить сигаретные бычки о скатерть в кафе. Ты так разоришь меня. — Ничего с тобой не станется, — криво улыбается Ким, а Ель с ужасом отмечает притворность этой улыбки. Пак заказывает крепкий кофе и несколько пирожных, ведь ждет Кенсу всем сердцем. Тот придет, обязательно. Соберет свои остатки, склеит кривой гримасой и прибежит, тут же Чонин. — Енхи? — Пак может сказать, что бьет почти наугад, но это имя несет в себе слишком много, чтобы быть просто «почти», и, тем более, «наугад». — Да, — сжимая кольцо на собственном пальце кивает Ким, — она самая. — Расскажешь? — он отодвигает пепельницу от друга и делает хлюпающий глоток своего ароматного американо. — Давай подождем Кенсу, — хмуро кивает Чонин, рассматривая темные чаинки, плавающие на дне его кружки, — мне… нужно собраться с мыслями. Пак улыбается — чертова магия. Он же ничего не говорил про Кенсу, но Чонин чувствует его чуть ли не задницей. И эту телепатическую связь Ель понять не может уже давно. Вообще, Кенсу — последний человек, которого Чанель хотел бы звать сюда. Потому что у Кенсу есть причины, из-за которых ему будет тяжеловато слушать все это. Хотя, слушать — это еще что. А вот смотреть на Чонина, не переходя тонкую грань от «ты мне как брат» до «пожалуйста, будь моим» очень сложно. Благо, Чонин о существовании этой грани и не догадывается. Кенсу появляется в дверях минут через семь, в своем миленьком светлом пальто с теплой меховой подкладкой, шарфом по самый нос и красными от мороза ушами. Пыхтит и топает через все кафе подобно маленьком пингвинчику, а потом громко плюхается на стул рядом с Каем и ставит на пол тяжеленную сумку. Чанелю с Чонином не нужно быть гадалками, что бы знать — там тетради. Учитель До Кенсу ответственен во всем и сразу. — Кенсу-я, — Пак оживляется первым, — вот нахрена ты с собой эти тетрадки таскаешь? — Сегодня по делу, — авторитетно заявляет До, втягивая ноздрями теплый и ароматный воздух, — все же, не думаю что вернусь сегодня в школу, а работы проверять надо. Пирожные приносят в тот самый момент, кода учитель местной старшей школы аккуратненько складывает свой шарф на стул и отчитывает друзей, ибо «им в рабочее время заняться нечем». Кенсу тоже всеми силами старается не замечать понурый вид Кая. — Итак, — последний внезапно вскидывает голову, отрываясь от чаинок в собственном чае, — я постараюсь быть краток.Однако, тут нужно начать издалека.
Это было чуть больше двух лет назад, когда до безумия воодушевленные Чонин с Чанелем потащили Кенсу в клуб, в честь 25-летия последнего. «Последний» отнекивался до посинения собственного лица и онемения костяшек пальцев, но наглядная практика и крепкая дружба вот уже на протяжении десятка лет доказывает, что Ким с Паком посильнее будут. Клуб выбрали самый дорогой и пафосный, сгребая все зарплаты за последние месяцы в общий бюджет, чтобы можно было гульнуть на полную. Гуляют «на полную» часа два, а потом Кену становится плохо от выпитого алкоголя и Пак провожает друга в туалет, ибо, ну, не в одиночку же ему обниматься с белым другом. Чонин, как самый молодой и «я еще не нагулялся оставьте меня» остался стоять у барной стойки, продолжая пробовать запасы местного бара. Его, правда, тоже хватило ненадолго. Взгляд как-то сам собой зацепился за очаровательные длинные ножки и копну светлых волос. Что удивительно, незнакомка была одета вполне скромно, да и не танцевала полуголая где-то на стойке, а хихикала в обществе подруг, то и дело отказывая разным молодым людям. Чонин всегда считал себя чуточку лучше других. — Ёнхи, — тихо представилась красавица, удивительно, что вообще представилась первая, — И вы… ты… может, потанцуем? Девушка от волнения топталась на месте и наматывала прядь светлых волос на тоненький пальчик, то и дело покусывая губы. Киму это все более чем нравилось, так что он без колебаний утянул новую знакомую на танцпол, не позволяя себе большего, чем просто подержать ее за руку, и то, даже это тогда казалось ему интимным донельзя. В итоге, тот вечер закончился для обоих более чем приятно — сладким поцелуем в темном уголке клуба и томным обещанием встретиться где-нибудь на следующей неделе. Кенсу благополучно умолчал о том, что его беспощадно мутило еще два дня, и что пить он больше никогда в жизни не будет. Он напился до такой степени, что совершенно не помнил что делал и о чем говорил. — Точно ничего не помнишь? — настойчиво спрашивал Чанель, потому что он помнил. Все. Отлично. — Ничего. — хлопал своими большими глазами До. — Гребаный Чонин. Хотел потанцевать с ним, а в итоге — ик- блюю тут в гордом одиночестве, стоя на карачках. — Да ладно тебе, Кенни. Отлично погуляли же, ну. Просто ты переборщил немного с алкоголем. — Иди в задницу, Чанель. Лучше скажи… он там до сих пор с этой бабой сосется? — Что?.. А, ну, да. Наверное. Я не знаю. А тебе-то чего? — Ничего, Пак. Н-и-ч-е-г-о. Пусть хоть трахается с ней там, вперед. — Воу-воу, Кенсу, что я слышу? Ты и такие слова знаешь? — Да. Поверь мне. Я много чего знаю. — Ну ничего себе. А крошка Кенни, оказывается, не такая уж и крошка… Эй, эй! Кенсу! Ты чего? Что случилось? Болит чего? Ну, чего плачешь? Блин, ну не плачь. Кен… — Я люблю его. Чанель имел наглость смеяться только по началу, время о времени подшучивая, что для Кая нет жены лучше, чем Кенсу. Но потом он перестал. Сказать честно, Пак за другом детства вообще никаких поползновений в сторону Чонина не замечал. Ну, да, кормит он его. Обеды готовит и всякое там такое. Заставляет одеваться теплее и правильно питаться, а еще завязывать с вредными привычками и ложиться спать пораньше, но… такое поведение было типично для До. У этого парня на лбу написано «мамочка», он ведет себя так абсолютно со всеми. Даже Ель не избегает участи быть накормленным и одетым в теплые подштанники, потому что «на улице холодно». Но только потом до Пака дошло, что Кенсу стал так вести себя уже после того, как… узнал Чонина ближе. И, как психолог, Чанель сделал логичный вывод — таким образом Кен маскирует свое отношение к Каю. Мол, если кормлю всех, то и тебя тоже можно и нужно. Если целую всех в лоб, то и ты иди сюда. Стало до жути обидно за друга. Кенсу взял с Еля слово, что ни одна живая душа не узнает об этом откровении, коим До посмел поделиться только с Чанелем и унитазом дорогого клуба. Недели через две Кай на радостях объявил, что все — у него есть девушка. А тут глядишь и детки, семья, а потом старость и небольшой домик где-нибудь в Инчхоне с сединой на висках. Еля от этой картины хорошенько передернуло — да не дай Бог. Чонин притащил Ёнхи в свою дружную компанию в тот же день, потому что девушка нравилось ему ну вот очень сильно, и грех не поделиться своим счастьем с друзьями. Ну, как поделиться. Насиловать рот возлюбленной прямо на диване их общей гостинной, пока Чанель курит на балконе, а Кенсу громко бьет посуду. Разбивает тарелку. Одну, другую, да еще и режет пальцы. Не специально — руки дрожат. Ким недовольно цокает языком и перебинтовывает нежные пальчики хёна, потому что тот «совершенно бестолковый и неаккуратный, ну как же так можно с собственными пальцами». До млеет от прикосновений, совершенно серьезно понимая, что готов резаться постоянно. Чанель тихонько уводит девушку в свою комнату, показывая коллекцию манги и музыкальных инструментов, искренне надеясь, что там, в гостинной, хоть кому-нибудь из этих двоих станет легче. Легче не стало. Кенсу все так же бьет тарелки, правда в этот раз специально, ибо Мин Ёнхи, мать ее, идеальная. Просто ангел, внезапно свалившийся с небес, причем именно на голову Чонина. Она красивая, стройная, нормального роста и со смазливым личиком. Не курит, пьет не больше, чем раз в пару месяцев, прекрасно готовит и учится на филологическом. Родители богатые, друзей куча, характером стервы, вроде, не обладает. Остается только на лоб приклеить наклейку «и-д-е-а-л-ь-н-о» и выпустить в постоянный тираж с количеством в пару сотен штук, чтобы всем хватило. Кенсу пьет снотворное и берет дополнительные часы в школе, чтобы проводить факультативы для отстающих по его предмету учеников. Вечерами смотрит старые фильмы и засыпает в гостиной, на диване, так и не доев мороженное. Месяца через два ему это надоедает конкретно, да и посуды, которую можно было бы бить не задумываясь, не осталось, по сему До берет себя в руки. Героически держится неделю, до среды, а потом Чонин такой «я хочу подарить ей кольцо». Обалдуй Ким Чонин не ставит друзей в известность, что «хочу подарить» надо заменить на «уже подарил», а простое «кольцо» на «свою руку и сердце». «Обалдуй» молчит сродни партизану и тихо присылает друзьям приглашение на свадьбу через месяц, боясь получить нехилую взбучку за молчание, но получает лишь теплые поздравления и приятные сердцу пожелания. Чанель желает от всей души, а вот Кенсу… Кенсу старается. Потом семейный ужин в преддверии свадьбы, о которой родители Кима ни сном не духом, и — огосподи — Кенсу с Чанелем почему-то там чуть ли не главные гости, хотя Пак до последнего уверен в том, что одному Чонину было бы просто страшно объясняться перед родителями. А там, глядишь, можно и друзей на помощь позвать. И пока все четверо мнутся на крыльце родительского дома четы Кимов, а Кенсу упорно старается не смотреть назад, на одну очень-сладкую парочку, Чанель пытается разобраться, почему это они с До стоят впереди, а Чонин с Ёнхи дружненько хихикают сзади. До учится очень важному, и определенно нужному умению в жизни — не замечать любимого человека, когда он в метре от тебя. Когда он очаровательно улыбается и дует губы, когда смеется, когда шутит. Не-ви-деть. Не смотреть на него, не трогать, не разговаривать с ним. По возможности. Обходить стороной, время от времени цепляясь пальцами за рукав пальто Чанеля, и дышать через раз, потому что Ким тянется к невесте за новым поцелуем. Чанель рычит и фыркает — задолбали целоваться. Потерпите, когда окажитесь дома. Кенсу благодарен. Дверь издает отвратительный скрип, и у Кая сердце в пятки уходит за эту долю секунды. Он знал, конечно, что знакомить свою девушку и (почти) жену с родителями придется в любом случае, но что это случится настолько быстро он откровенно не рассчитывал. Госпожа Ким, хрупкая женщина с копной темных волос и глазами цвета меда, сразу же расцеловывает Кенсу в щеки и лоб, обнимает Чанеля, совершенно не беспокоясь о чудовищной разнице в росте, и сварливо бурчит, что эти двое уже в конец обнаглели — за последние два месяца даже не навестили ни разу. Трудно сказать, когда «мой сын Ким Чонин и двое его друзей» превратилось в «мой сыночек Кенсу, мой сыночек Чанель и мой сыночек Чонин». Возможно, когда родители До развелись, или когда семейство Паков уехало в Америку, самозабвенно оставив сына самому себе. И только секундой позже взгляд женщины теплеет. Она еще раз обнимает ребят, а потом — быстро в дом, мойте руки и марш за стол! Отец ждет. Да-да, Елю (на тот момент) 27, а он послушно целует госпожу Ким в щеку и утаскивает Кенни с собой в сторону кухни, следуя исключительно за потрясающим ароматом жаренной курицы, успевая подмигнуть Чонину, мол, дальше ты сам. Ким поджимает пальцы ног, когда взгляд матери возвращается к нему, а вот когда взгляд женщины соскальзывает на Ёнхи, то все — очень хочется сбежать — руки сразу же холодеют. — Мам, это… — Не стоит, — мягко обрывает женщина, улыбаясь, — давайте-ка тоже мойте руки и за стол. Еда не вкусная, когда холодная. Мамы. Они такие. Кенсу никогда не мог похвастаться умением понимать людей без слов, но почему-то немое недовольство в лице матери лучшего друга просек сразу. И это даже радовало. Енхи им не понравилась. Ни в первую, ни во вторую встречу. То ли девушка не произвела должного впечатления, то ли просто чем-то не понравилась, но тем или иным образом «семейные» ужины сократили до минимума. Сказать, что Кенсу был счастлив — ничего не сказать. Злорадство перло через край в определенные моменты, когда того требовала душа. А еще Кенсу нашел в этом несомненно свои плюсы — теперь у него была возможность посещать родителей Чонина по поводу и без, особенно в те дни, когда Чонин с Ёнхи позволяли себе непозволительно много. До имел счастливейшую возможность кушать свои любимые пироги с лимонной цедрой и пить чай, слушая «мамины» рассказы. Женщина вообще очень много говорила о детях, так как сама была учителем со стажем. К слову, именно госпожа Ким натолкнула Кенни на мысль о преподавательстве, разглядев в Кенсу нужные для того навыки. А потом свадьба. Пышное торжество «лучшего друга» До воспринимает не иначе, как серьезное испытание. В маленькой, но умной головушке торжество на 150 человек расценивается как схватка со львом или лабиринт Минотавра, причем Кенсу не может сказать, что ощущает себя главным героем. Скорее человеком, которого съедают первым. Выглядит забавно — Енхи одета в платье, сродни большому кремовому красавцу, который стоит в центре зала. Но, в отличии от торта, девушка вызывает у До в разы меньше приятных чувств. Он с непонятно-героическим спокойствием переживает первую часть банкета, огромный торт и страстный поцелуй жениха и невесты, потом терпеливо выслушивает кучу тостов-поздравлений-пожеланий за «счастие-здаровье маладых» и выдыхает только под конец, когда уже большинство гостей в полу-пьяном дреме расползаются по домам. Чонин с Ёнхи уединились на вполне законных правах — теперь — мужа и жены, и у Кена не было желания думать, чем эти двое — действительно, чем же? — могли там заниматься, но протянутый Чанелем стакан виски его более чем заинтересовал. Обещание не напиваться утонуло во втором стакане, а мысли о чистой и искренней любви к Чонину-мудаку — в третьем. В дальнейшем они напиваются до усрачки, и Пак тащит друга гулять по ночному Сеулу, потому что это очень красиво, и потому что «ты не должен забивать себе голову». Сегодня они свободны и счастливы, и Кенсу, кажется, в это свято верит. Они пьют еще неделю. Празднуют, то ли запивая горе, то ли приумножая счастье. До красноречиво врет на работе, что заболел ангиной, а Пак просто не появляется в своем офисе — так легче, нежели придумывать всякие оправдания. Чонин учится жить в семье, и проклинает себя каждый раз, когда по привычке возвращается в свою старую квартиру, где жил с Кенсу и Чанелем, а потом еще полтора часа добирается до нового дома — квартиры в большой многоэтажке, которую на свадьбу подарили родители. Чанель учится не опаздывать на работу, кушать по расписанию и ложиться спать вовремя, потому что образ жизни а-ля «алкоголик в запое» его совершенно не радует. Кенсу учится жить. Просто жить. Без Чонина рядом. Без Чонина, который будит его по утрам, шутливо пихая локтем в бок, без Чонина, который уплетает его еду за обе щеки и без Чонина, который «хён, ты замечательный». Он заново учится жить. Умирает каждый раз, когда смотрит на них, скользя жадным взглядом по крепко-сцепленным рукам, когда слишком внезапно — Ким дал ключи — наведывается в гости к молодоженам и слушает приглушенные стоны из спальни. Нет сил плакать. Истерить и пить тоже, по сему До аккуратно оставляет на столе в кухне блинчики (Чонин просил приготовить для родителей Ёнхи, а то блины даются девушке не очень,) и уходит, прикрывая дверь. Тихо. Молча. Возвращается домой с ненормальной улыбкой, плюхается рядом с Чанелем и смеется. Пака напрягает, но он молчит. — Все кончено. Чанель делает вид, что верит. Обнимает Кенсу и ерошит темную макушку — я очень надеюсь, что все кончено. Но как-то не верится. Кенсу божится, что все. Что вот прямо все и точка. Что нет никаких «я люблю» или «я жду», что вот, мол, когда-нибудь они разведутся, Чонин придет ко мне, и мы станем вполне обычной семьей из двух мужиков. Чанель уезжает в командировку, оставляя друга в гордом одиночестве почти на две недели. Он планирует навестить родителей, которые мотаются по миру, и привести для До парочку сувениров. Кенсу ходит на работу, перечитывает Холмса и кушает по вечерам витаминные салатики — морковка полезна для зрения. Учитель думает, что его жизнь еще можно вернуть в нормальное русло, но его план катится к чертям, когда в два часа ночи Чонин вполне спокойно открывает дверь — теперь — их с Чаном квартиры и заваливается в коридоре, потому что до жути пьян. У Кена нет сил спрашивать, почему этот мудила не вернул им ключи — все равно не ответит. Вместо этого он предлагает вызвать другу такси, но тот, (нет чтобы согласиться и уехать к жене), только шикает на друга, прикладывая палец к губам, мол, не шуми. Кенсу свирепеет от подобной наглости, ибо какого хрена? Это его квартира, а блистательному Ким Чонину пора валить домой. Чонин, как обычно, не слышит и не слушает. Стягивает ботинки, ставя их в дальний угол коридора, а потом виснет на старшем, сладенько улыбаясь. — Чонин, ты пьян. Вали домой. — Я счастлив, а это опьяняет еще сильнее. Кенсу прикусывает губу от обиды, пока его тащат в сторону гостинной. Ким где-то на ходу стаскивает с себя кожанку, а потом заваливается с хёном на диван, умудряясь выключить телевизор пяткой. Родной потолок и диван, а еще и хён. — Я скучал, хён. Кенсу краснеет от откровений младшего, но рот открыть не решается — слишком счастлив. Он засыпает с ощущением счастья на кончике языка и быстро бьющимся сердцем в груди, хотя остается до последнего уверенным, что это какой-то сон. Просыпается с тем же ощущением полнейшей опустошенности и легкой ненависти к самому себе, так как Чонин, внезапно завалившийся к нему по среди ночи, что-то из разряда фантастики на пару с большой зарплатой в школе и аккуратным Чанелем. Диван пуст, Кенсу лежит в гордом одиночестве и обиженно сопит, Чонин — мудак. У Кима есть жена, дом, какой ему резон ехать к другу ночью? Даже если пьян. Даже если пьян очень сильно. Кенсу бурчит и проклинает эту жизнь, пихая ножку журнального столика в гостинной, но мебель отвечает парню тем же, поэтому через секунду учитель прыгает на одной ноге по всей квартире и шипит сквозь зубы — отвратительное утро. Он хотел (ну ладно, мечтал) проснуться в чужих объятиях хоть раз в жизни, а тут мало того что объятий нет, так еще и палец на ноге разбил. И это утро самое ужасное и отвратительное утро ровно до того момента, пока Кен не выплывает на кухню — перекусить чего-нибудь и пойти по делам. На столе две кружки с чаем, одна почти остывшая, но полная, а вот вторая пустая, с чайным пакетиком внутри. Ким Чонин гребаная ты свинья. Нет, ну а что? Кенсу ему кучу раз говорил выбрасывать за собой все эти чайные пакетики! До пытается сделать все возможное, чтобы не завизжать в голос как ыанатка, которая провела ночь со своим кумиром. Внезапно появляется повод позвонить в Китай, Чанелю, пропищав в трубку нечто нечленораздельное. Пак на том конце телефона бессовестно улыбается — ну он же знал, знал что все так и будет и просто терпеливо ждал. Ель привозит другу из Китая красивую фигурку оленя и плюшевую панду — Кенсу любит игрушки. Кормит китайской едой (которой в Корее и без того навалом), а потом заваливается смотреть фильмы, рассказывая, почему вернулся чуть раньше, чем планировал. Еще пол года относительного спокойствия — Чанель слишком поглощен работой. Пак как проклятый мотался в офис. Только и успевал, что пить по утрам кофе, а потом на работу — клиентов тьма. Впрочем, не удивительно. Ель давно понял, что у всех психологические проблемы начинаются ближе к осени, вот он и готовился, основательно штудировав нужную литературу — Кенсу шутил, что Пак, видимо, не начитался в институте. Чонин погряз в семейной жизни — ему было тяжело, это видно. Из дома на работу, с работы домой, и так каждый день. Мозги плавятся медленно, но верно, Ким не упускает ни одной возможности завалиться к друзьям домой. Чаще всего с бутылкой чего-нибудь крепкого, чтобы потом у ворчливого хёна не было возможности отвертеться или вспылить, выпутавшись из крепких объятий младшего. Чонин ценил моменты, когда спал на старом и любимом диване под бурчание плазмы, которую они покупали вместе. Когда он мог завтракать вместе с ребятами, потому что завтраки Кенсу — господибожемой — самое вкусное что есть на этом свете. Чанель смотрит на все это из-под опущенных ресниц — надоели. Как женатая парочка, честное слово. Кен этого Чмонина разве что с ложечки не кормит, и улыбается каждый раз как идиот, когда младший благодарит его. — Кенни, прекращай. Ты знаешь, тебе не светит. — Знаю. Отвечает До и улыбается. Он знает, ему правда не светит, но ничего поделать не может. У него сердце ноет. Ноет и тянет. И мозгами, конечно, учитель понимает, что это не выход. Что надо как-то учиться жить дальше, потому что у Чонина, черт возьми, семья, скоро, гляди, и дети появятся. А Кенсу один. Совсем один. И все начинает ломаться… когда? Неделю? Месяц назад? — Она беременна. Чонин радостный такой, что жуть просто. У него улыбка в режиме нон-стоп и святящиеся глаза, руки подрагивают, а дыхание рваное и сбитое. Он рад настолько же, сколько взволнован. Соображает слабо, это видно. Чанель в тот момент только выдыхает. У него с одной стороны — Чонин. Ничего, наверное, сейчас от радости не соображающий и в облаках витающий. Впрочем, у него беременна жена, это логично. А с другой — Кенсу. Тоже не соображающий. И тоже из-за беременности Енхи. Чанель это видит по отсутствующему взгляду и подрагивающим губам. Он усаживает друзей на кухне, друг на против друга, и идет мешать нечто очень крепкое. Чонину просто бахает в стакан виски, а для Кенсу приходится что-то выдумывать — он до сих пор с алкоголем не в ладах. В итоге, налив и себе, Пак усаживается по середине. Делает пару хлюпающих глотков, закуривает, а потом, стараясь не смотреть на через раз дышащего Кенсу, поворачивается к Киму: — Она сама сказала? Чонин морщится, потому что напиток крепкий, и сдавленно отвечает: — Нет, она ничего не говорила. Я тест нашел, в ванной, в мусорке. — И часто ты роешься в мусоре? — хмыкает Пак, представляя Чонина в мусорном бачке. Желательно, прямо с головой. Он готов, если честно. Алкоголь крепкий и вкусный — Чанель хочет перестать злиться на Чонина, потому что тот, на самом деле, не заслужил. Он в своем счастье и он имеет на это полное право, и это не его вина, что он не влюбился в Кенсу. Точнее, было бы странно, если бы он влюбился в Кенсу — Чонин никогда не давал повода усомниться в своей гетеросексуальности и никогда не оказывал хену больше внимания, чем кому-либо другому. Он был добрым, дружелюбным и внимательным, но этого мало чтобы говорить о любви. Чанель это понимал. Кенсу тоже. Спрятав глаза, Кенсу сидел, сжимая стакан до посинения, и, кажется, не дышал. Алкоголь его совершенно не успокаивал и учитель боялся до элементарного разреветься. Это будет тупо, странно, и стремно, но Кенсу думает о том, что уже влюблен, что может быть стремнее? — Отвали, — беззлобно рыкает Ким и растекается на стуле, Кенсу дергается и поднимает на них глаза, — на самом деле мы не планировали детей и предохранялись. Быть родителями все же не простое дело, плюс поженились не так давно, но… ребенок это важно и я чувствую ответственность. Хочу позаботиться о ней и о нашем малыше. Я думаю что все происходит именно так как должно происходить, на работе дела идут неплохо, так что, конечно же, я смогу взять обеспечение своей семьи на себя. Чанель кивает — звучит логично, правильно, круто. Чонин справится. Будет хорошим отцом, сможет подарить ребенку много любви и заботы, дать правильное образование, и, самое главное, защищать его. А еще его родители — будущие бабушка и дедушка — будут безумно счастливы и рады. Возможно, их отношения с Енхи не сложились должным образом, но ребенок к этому отношения не имеет, так что их будущий внук уже заранее безумно любим и долгожданен. В общем, хотя бы за Чонина Чанель спокоен — у друга в жизни все устаканилось, жизнь приобрела смысл и цель, все же, семья — это то, к чему должен стремиться каждый человек. Раньше Чонин только пил, веселился, играл с ними в приставку и ни с кем не задерживался надолго, теперь же его не узнать. Ему тяжело и он скучает по старому холостяцкому образу жизни с друзьями, но не боится ответственности, смотрит в лицо проблемам. Ставит интересы семьи важнее своих. На него можно положиться и Чанель безумно горд за друга, потому что изменения колоссальные. Но Кенсу… Вот уже практически два года он молча умирает, заживо хоронит себя. Он тоже старается — работает, отвлекается, веселится, но эти чувства сильнее его. Пак не спрашивал, но подозревает, что Кенсу влюблен уже давно, и все это время он в одиночку боролся с этим, боролся с собой, не давая друзьям даже повода в чем-то усомниться. Он был сильным и остается сильным, но Чанель видит что он уже на грани — на грани чего именно Пак не хочет думать. Но знает, что ему сейчас поддержка будет чуть нужнее, в отличии от Чонина, который, наверное, кроме своей жены ничего не будет замечать вокруг. Господи, дай Чанелю сил. В тот день Чонин уходит первым — у него, несомненно, есть повод, и теперь он точно будет находиться дома 24/7, что бы не случилось, теперь он станет от друзей еще чуть дальше, потому что семья — сейчас — важнее, и Чанель со всей любовью и пониманием согласен на это. Сам же он подписывается на молчаливую битву с раненным Кенсу, раненным до такой степени, что учитель молча уходит в свою комнату и глухо закрывается в ней, и до самой ночи Чанель не слышит ни звука. Не лезет, потому что знает, что танцевать с бубнами бесполезно, Кенсу нужно это пережить, и только когда он более-менее свыкнется с этой мыслью можно будет вытаскивать его из этого, спасать. Защищать, потому что нет никого другого, кто его защитит. Чанель знает что для него это тоже может грозить усталостью, нервами, недосыпом, но слишком сильно он любит Кенсу, чтобы оставить в таком состоянии. Чанель дает себе слово — он ему поможет.***
Пак не выполняет свое обещание — Кенсу закрывается в себе настолько, что просто ни с кем не общается. Не смотря на то что они живут в одном доме, Чанель друга вообще не видит и даже не пытается — Кенсу больно смотреть даже на него, и Пак, опять же, соглашается. Он знает психологию, он понимает, что происходит с Кенсу. Знает все стадии этой глухой и безответственной (первой?) любви, знает, что Кенсу сейчас хочет отрицать все на свете, свои чувства — в первую очередь. Чонину Чанель нагло врет — то Кенсу болеет, то уехал по работе, то устал и спит. Хотя, на самом деле, наверное в этот самый момент он думает о Чонине и плачет, плачет безбожно в надежде задушить если не свои чувства, то хотя бы себя подушкой. Чанель сам тонет в этой трясине боли и переживаний за друга — Чонин говорит, что он похудел и выглядит хуже чем обычно. Хэй, друг, что такое? У меня выдались выходные, сходим в бар? Зови Кенсу! Что, он опять болеет? Отравился? Может, лучше тогда поехать к нему? Мы давно не виделись и может он будет рад… Что? Нет, Чанель, подожди, почему ты злишься? Что, ладно, пока… Позвони мне потом и скажи как он, хорошо? Пока. Чанель пытается себя тормозить — он снова агрессирует на Чонина, словно, если Чонин узнает правду, это что-то решит. Он одумается, бросит беременную жену и убежит к Кенсу, только лишь потому что ему плохо. Чанель сам чувствует себя неправильным — в этой ситуации он пытается убить двух зайцев сразу, причем не ловит ни одного и каждый раз еще и получает по морде то еловой веточкой, то подскальзывается на снеге в попытке поймать хотя бы одного ушастого. А потом, в середине осени, случается чудо — Чанель, если честно, помнит, что в тот день испытал очень сильный шок. Кенсу улыбался. Тупо смотрел в телефон и на его лице сияла потрясающая, мягкая и нежная улыбка. Он выглядел спокойным и даже нормально повел себя, когда Чанель попытался с ним поговорить. Они хорошо провели вечер, посмотрели классный фильм, поужинали и легли спать. Чанель еще неделю стоически ничего не спрашивал, пока не увидел, что Кенсу домой подвозят — симпатичная черная иномарка остановилась у них на парковке и оттуда вывалился румяный Кенсу, низко поклонился и посеменил домой. Пак понимал, то это не его дело, но он скорее переживал, нежели любопытствовал. А Кенсу ничего не стал скрывать (пожалуй, у него даже мыслей не было), и как на духу выложил про их нового директора — Исин, кажется? — и про то что ему безумно нравится их общение. Чанель хмыкнул и оскалился: — Общение? Кенсу посмотрел на него волком и обиженно отвернулся: — Мне не обязательно встречаться с кем-то или опять влюбляться, чтобы чувствовать себя хорошо. Да, я очень рад, что мы с ним познакомились, мне очень нравится проводить время вместе, но мы хорошие друзья. Потом, погрустнев, добавил чуть тише: — Пожалуйста, не порти и не обесценивай. Это действительно просто общение. Чанель искренне извинился и они закрыли тему — Пак поверил и впервые за долгое время выдохнул, успокоился. Кенсу все еще иногда плакал ночами, но сейчас это случалось чуть реже, случись им посмотреть трогательный романтичный фильм или поговорить о Чонине, но это было мелочью по сравнению с прошлым. Чанель, наконец, почувствовал себя живым и со спокойной душой погрузился в работу и стал чуть больше времени уделять Чонину и его жене. Чонин звал Кенсу каждый раз. За эти пол года на все праздники, выезды, прогулки, звал к своим родителям, звал в кино и элементарно — в гости. Они обустраивали детскую, закупали все для малыша, и Чонин очень, очень сильно скучал. Он хотел, чтобы Кенсу был рядом и тоже радовался за него, за его семью, но Кенсу как последнее ссыкло сбегал, уже даже без отговорок — сказал Чанелю, что не нужно его прикрывать и прятать, он сам разберется, но… не разобрался. Встреч избегал и молчал, трубки не брал. Чонин был сильно разбит: — Чанель, что я сделал не так? Я обидел хена? Почему он не хочет видеть меня? У Чанеля был ответ, но озвучить он его не смог бы даже под страхом смерти и пытался тупо шутить и криво успокаивать Чонина тем, что сейчас Кенсу с кем-то познакомился и это большое событие для их друга, надо дать ему время, он очень давно ни с кем не встречался и не влюблялся. Чонин не понимал в чем проблема увидеться хотя бы раз в месяц — с какой бы красоткой Кенсу там не встречался, неужели он не может уделить им хотя бы вечер? Чанель и тут молчал — потому что, ну, знаешь, дружище, не с красоткой, а с красавцем, но наверное ты не воспримешь это так же хорошо, как я, так что мы с Кенсу будем продолжать тебе врать. Прости, что-то как друзья мы стали сильно сдавать. Кенсу отказывался признавать что их отношения с Исином — не дружеские. В первую очередь потому что не верил сам, а во вторую, конечно же, Чанель знал, потому что все еще любил одного придурка который через пару месяцев станет отцом. Их миры расслаивались как кривой пирог — они молча отдалялись, причем все трое, потому что Чанель не мог разорваться и выбрать сторону, да и сам он, если честно, устал. Его уже начала успокаивать даже работа. Кенсу он со спокойным сердцем передал в руки Исина — тот выглядел очень надежным и воспитанным, чуть старше самого Кенсу, безумно милый, как оказалось, китаец. Пару раз они даже пили все втроем и Чанель видел, как Исин смотрел на его друга. Пусть так. Он наделся, что Кенсу залечит израненное сердце и через год-другой со спокойной душой вступит в счастливые крепкие отношения с хорошим и добрым человеком, который будет его сильно любить. Они жили так до самых родов Енхи — к слову о ней, она очаровательно поправилась, стала чуть спокойнее и осторожнее, и, было видно, к мужу она испытывала искреннюю любовь. Чанель не хотел бы чтобы Кенсу становился свидетелем этих теплых чувств, пусть еще отдохнет вдали от четы Ким, чтобы потом вернуться с новыми силами. Рождение ребенка изменило все — в первую очередь, Чонин стоически потребовал, чтобы крестным был Кенсу. Чанель не обиделся и расстроился — он знал. На месте Чонина он тоже выбрал бы спокойного и уравновешенного, надежного Кенсу, нежели себя — оболтуса. Да и даже так ничто не помешает ему спокойно общаться с ребенком друга. Чанель тогда так радовался, думал, что вот, наконец, все его труды не пропали даром, да и Кенсу согласился. И вот малышу Тэхи уже пара месяцев, он крепкий и очаровательный карапуз, которого любят все. Кенсу в особенности. Чанель не знал, потому ли это, что Кенсу видит в нем продолжение своего возлюбленного, или потому, что Кенсу по сути своей детей очень любил, но Кенсу был замечательным крестным, часто сидел с малышом и вообще безумно заботился о нем. Было сложно сказать наладились ли его отношения с Чонином и что вообще между ними происходит — Чанель видел, что они пытались поддерживать прежнюю дружбу, Чонин был очень рад этому, Кенсу же, как обычно, врал. Про свои отношения и ориентацию, про свои дела и даже про банальное — свое настроение. Чанель дал этому право на жизнь потому что иначе, наверное, не получится. И вот в момент хрупкого равновесия Чонин зовет их сюда, в кафе, нервно курит сигареты и глаза его, покрасневшие и опухшие, бегают туда-сюда. Чанель напряженно, молча ждет. Смотрит на Кенсу, который равнодушно помешивает сахар в чае и даже не смотрит на Чонина, и снова возвращается взглядом к Киму. Тот напрягается как перед прыжком в пропасть и что-то в его голосе ломается, когда он говорит: — Тэхи не мой сын. Чанель ошеломленно открывает рот, даже Кенсу в полнейшем шоке выпучивает глаза. Чонин хмыкает и продолжает: — Я не знал, но догадывался. Не о Тэхи, а о том, что Енхи… возможно, не была всем довольна. Возможно, я — не мужчина ее мечты, может, она плохо подумала прежде чем согласиться выйти за меня. Возможно, она просто не любила меня никогда, но факт вроде как единичной измены меня не слишком сильно волновал — мы пару раз ругались на этот счет, но потом я узнал что она беременна и все сошло на нет. Можно многое простить женщине, которая носит твоего ребенка. Но я не понимаю, почему она соврала мне. Почему не сказала сразу. — А сейчас что же, — Кенсу наконец приходит в себя и хмурится, — решила устроить сюрприз? — Вроде того, — Чонин равнодушно пожимает плечами и ему настолько больно, что это чувствуется на мили вокруг, — мы в очередной раз ругались и она сказала, что сын не мой. Я ей не поверил и неделю потратил на сдачу тестов днк. Все подтвердили что вероятность моего отцовства нулевая. — Это пиздец, — говорит Чанель и закуривает, уже готовясь отдать официантке еще пару хрустящих купюр, если их, конечно, не выгонят до этого момента, — это пиздец. Повторяет, потому что в голове тишина. И если даже Чанель чувствует боль, то сложно представить, каково Чонину. Тот влажно моргает: — Я хотел попросить вас… Мы разводимся. На неделе пойду подавать документы, это ебучий пиздец с этими бумагами. Мне нужно заниматься адвокатами — когда у вас маленький ребенок, которому нет еще и года, разводиться тяжело. Возможно, нас даже не разведут сразу. Чанель кивает — конечно, они помогут. Всем, чем смогут, они помогут, и краем глаза мужчина замечает, как Кенсу тоже рьяно кивает головой. Все же, он очень хороший, и как бы больно ему не сделал Чонин, он ни за что не оставит его в беде. — Почему ты ничего не говорил нам? — спрашивает Чанель. Ему важно знать. — Я не знаю, — Чонин криво дергает плечами и тоже закуривает, — мне казалось это такой мелочью, плюс я правда верил… был уверен. Пока она не родила еще переживал иногда, но когда увидел его, то сомнения отпали. Он очень похож на меня, мама сказала что вылитый я в детстве. И смеется глухо. Кенсу смотрит на него во все глаза и берет за руку. Он знает, как Чонин любит Тэхи, как обожает его даже, как он его ждал… и это, несомненно, удар под дых. Почему Енхи так поступила… — Ну, в общем, — Чонин тушит недокуренную сигарету и даже улыбается, поднимая глаза на друзей, — тогда я сегодня-завтра перевезу к вам все вещи, вы не против? — Конечно нет, — Чанель чешет макушку, — а зачем тратить на это два дня? Ты, что же, решил весь дом вывезти? Помнится, уезжал ты от нас с двумя чемоданами. — Ну, детских вещей очень много, — Чонин задумывается и начинает перечислять, — кроватка, две коляски, несколько зимних конвертов и комбинезонов, про бутылки и банки со смесями я молчу, а так же игрушки… вы знаете, сколько игрушек нужно младенцу в наше время? У меня за все детство столько не было. — Так, — Чанель вскидывает руку, — подожди-ка секунду. Мой дорогой друг, ты хочешь сказать, что Тэхи будет жить с тобой? То есть, с нами? — Конечно, — Чонин серьезно кивает головой, — я его не оставлю Енхи. Тем более, она хочет вернуться в Японию, на родину бабушки, и я не думаю что она захочет забрать его с собой. — Но… — Кенсу складывает руки в замок на столе, — он же… не твой родной сын. — Мы в браке и ребенок записан на меня. Настоящий отец не объявляется, а если попробует — я с ним очень, очень хорошо поговорю. Но по словам Енхи она говорила ему о предполагаемой беременности от него, он ничего с этим не сделал. Исчез, мразь. Ну, мне же лучше, потому что это мой сын и я буду воспитывать его. Чанель с Кенсу сидят в шоке — оба уставились друг на друга и не знают, что сказать. Не имеют ничего против, но представить проживание в одной пусть и большой квартире, но с младенцем… это тяжело. Однако, Чонин непоколебим в своем решении и он верит, что все получится. Он знает, что его друзья не бросят его и помогут, дадут время найти отдельное жилье и все обустроить. Но Кенсу слегка безжалостен — он не рассчитывал в ближайшей жизни съезжаться с Чонином обратно, и его слова звучат очень, очень бессердечно: — Может, тебе лучше вернуться к родителям? Выстрел. Попадание точно в голову. На этом моменте воздух замирает и Чанель, признаться честно, хочет скукожиться до состояния маленькой песчинки. Он чувствует электрические разряды в воздухе и гнев Кенсу, который возвращается в тяжелое замкнутое состояние только от одной мысли о возвращении Чонина в их дом. Он защищает свои границы. Защищает себя. Защищает свое разбитое сердце. Как бы он не любил Тэхи и не желал ему самого лучшего, с Чонином у него были личные счеты, которые нельзя было игнорировать. — Я им ничего не говорил и не собираюсь, — равнодушно отбивает чонин и Чанелю хочется плакать, потому что, господи, за что, — они и без того все еще воспринимают меня как зеленого юнца, да и Енхи они не одобряли и… — И ты не хочешь признавать что они были правы, — заканчивает за него Кенсу, закатывая глаза, — узнаю старого Ким Чонина. — Да, — злится Ким, — не хочу, блять, признавать, что был не прав. Не хочу вешать на родителей последствия своего выбора, не хочу чувствовать жалость и сочувствие. Я со всем справлюсь. — Ага, а значит на нас последствия своего выбора ты хочешь повесить, — злобно шипит Кенсу и, черт возьми, через секунду начнется буря, — мы должны отвечать за твою легковерную жену-блондинку с четвертым размером груди? Я должен за это отвечать? Чанель пытается его остановить: — Кенсу, подожди… — Нет, Чанель, давай посмотрим правде в глаза. Ты, Чонин, решил, что тебе надо жениться. Побежал искать жену, забил на нас, даже о свадьбе не предупредил, ничего, блять, нормально не сделал. Облизывал ей рот на каждой совместной встрече и, наверное, еще и трахать успевал пока мы отворачивались. Тебя ничего не волновало и вот теперь ты возвращаешься и говоришь, что вот, это — мой маленький сын, и мы будем жить с вами. Это ребенок, Чонин! Не игрушка! Мы не играем в веселую гейскую семью! Это твой сын, и он должен расти в отдельном доме, со своим папой и, окей, какой-нибудь другой мамой. Уверен, тебе не составит труда ее найти. Чанель тихо матерится сквозь зубы и прикрывает глаза ладонью — на них пялится уже половина кафе, черт. Кенсу смешал все — и обиду, и чувства, и свою боль, зависть, все, что копилось в нем за эти два года вылилось наружу. И вот сейчас, после своих грубых слов, дыша тяжело и загнанно, как пробежавший много километров человек, Кенсу больше всего на свете хочет просто разрыдаться. Чанель видит — он уже жалеет о сказанном, но не может так просто это забыть. Чонин мрачно молчит, пока слушает, напрягается: — Кенсу, звучит так, будто тебя лично что-то не устраивает. Не ты ли сам последние пол года носу не казал в моем доме развлекаясь с новой пассией! Хотя я просил просто уделить мне вечер! Раз в месяц, даже реже! Но нет, ты не соизволил снизойти до меня. Только Чанель был рядом. Если мы с Тэхи так будем вам мешать, то простите, что побеспокоил, я найду где пожить… Чанель хватает его за руку — не дай бог этот придурок уйдет, ищи его потом. — Все в порядке, Чонин. Кенсу вспылил, ему было тяжело в последнее время, я уверен, потом, когда-нибудь, он расскажет тебе об этом, но не сейчас. Все в порядке если ты вернешься, вернешься с ребенком, хоть с пятью детьми — только возвращайся. Не тяни все в одиночку, я прошу тебя. Кенсу тоже этого хочет, хоть и не говорит. Кенсу скорее себя задушит нежели признается что безумно скучал, скучает до сих пор, по голосу, по запаху, по теплой улыбке… Нет, честное слово, он скорее забьет себя камнем. Чанель это знает так что ему легче просто сказать за двоих. Чонин смотрит на низ исподлобья и спрашивает максимально серьезно: — Знаете сказки для детей?***
Когда Кенсу берет Тэхи на руки внутри него что-то переворачивается. Эти чудесные светлые глаза смотрят на него с любопытством и даже, Кенсу кажется, с восхищением. Тэхи очень шумненький — его «агу» и прочее детское лепетание слышно по всей квартире, ровно как и булькающий детский смех если показать ему смешную морду или слегка пощекотать. Кенсу смотрит на него и молча просит прощения — ему кажется что в чем-то он бесконечно виноват перед этим ребенком. Однако, Тэхи этого пока не понимает и молча берет то что дают, например как сейчас сейчас — соску в рот. Кенсу устал за сегодня безмерно. Как чертова многодетная мать он весь день только и занимался что уборкой, готовкой да ребенком. С Чанелем и Чонином они пока подыскивали хорошую няню, Чонин разбирался с адвокатами и в суд бегал как в соседний магазин, Чанель же не мог элементарно поменять подгузник, сколько бы Кенсу его не учил. Это был кошмар, но было заметно что Тэхи это веселит. Он был замечательным ребенком и Кенсу нравилось заботиться о нем. У него не было младших братьев и сестер, а дети в его школе уже достаточно взрослые, так что младенец был для него чем-то определенно новым. Вернувшийся домой Чонин тонул в благодарностях каждый раз — друзья его очень выручали, спасали можно сказать. Особенно Кенсу. Он взял на себя основную массу заботы о Тэхи и даже согласился уйти в отпуск на несколько недель пока не найдется няня. Чонин не имел не малейшего представления как его отблагодарить. Однако вместе с тем Кенсу смотрел на него волком и разговаривал очень редко, в основном через Тэхи, мол: — Малыш, передай своему папе, что ужин в холодильнике. Пусть поест. И все в этом роде. Заботился, но не подпускал близко, улыбался, но только не ему. Чонин бесился потому что не понимал причин, а Чанель молчал. Два партизана. Ну ничего, Чонин стойко решил — он доберется до правды.