Игры со временем.

Когда тело медленно окутывает жгучий холод, моментом сбивается дыхание и сердце болезненным уколом сжимается, ничего не остается, кроме как спешно перекинуться парой прощальных фраз с шайкой заунских сорванцов и метнуться за угол. Парень жадно хватает воздух, глотая испарины клубьями, будто бы ядовитые пары — уже совсем-совсем позабытый пустяк. Экко прижался спиной к полуразрушенной стенке, откинув голову и набирая кислород всей грудью. Отдышаться не выходило, а все мышцы сводило, будто те хорошенько прижгли токсинами. Заведя руку за спину, машинально проверил, на месте ли устройство. Как только ему стало не по себе, сразу включил Z-привод, готовясь к худшему. Вот только сейчас тело слабело: кончики пальцев посинели, в глазах помутнело; в ушах стоял странный шум, в котором можно было различить скрипучие, далекие голоса, а вместе с этим пронзительный гул старых механизмов. И это только в его голове, ведь вокруг — ни души. Тусклый зеленый свет, излучаемый химтековым фонарем — словно по дуновению ветра — погасает, лишая последнего источника света в переулке. Или не последнего? «Милое дитя», — Пролепетал холодный, лиричный голос, от которого в жилах по щелчку пальцев застывала кровь. Но тут же мелодичный тон перебил злобный, животный рокот: «Вкусный юнец!» Наверху, на отогнувшейся бронзовой пластине, отставшей от базы постройки, стояли они. И все же какое грациозное тело: тонкие, длинные ноги; крепкие, в меру пушистые руки. Шерсть, словно излюбленный пилтошками перламутровый жемчуг, усыпанный переливающейся бриллиантовой пылью. Она — воплощение идеала, невинной непорочности, незапятнанной чистоты. Она кажется такой смертельно светлой, что к ней хочется тянуться, пока мороз ее лука не оттолкнет, не оставит в памяти багровый ожог. Если бы только все те, кто так думал, знали о них чуть больше. Встав на задние лапы, над Овечкой раскатисто смеясь нависает зверь: темнее, чем Серое небо Зауна, такой, как бездонно-черный дым заводских труб. Он извивается, клацая пастью, и все хочет ринуться ближе, но ему не позволяет невидимая преграда. Его жуткая подружка — барьер. На лице их маски: у первого — символизирующая второго, у второго — символизирующая первого. Овечка и Волк. Их глаза горят холодным сапфировым пламенем; яркий огонь, извивающийся змейками, сияет, озаряя округу. Да вот только виден этот свет не каждому зоркому глазу. «Дикость! Дикость! ДИКОСТЬ! — Рычал Волк, покачиваясь из стороны в сторону. — Управление временем — дикость! Волк может наказать наглого мальчишку? На нем наша метка!» «Не сейчас, Волчок, — Овечка двигается изящно, плавно, совсем не так, как ее спутник. Спрыгивает, выводит лук вперед, держа тот перед собой. — Быть может, ты скажешь нам свое имя, милый мальчик?» Экко не может и шелохнуться. Выражение его лица не показывает ни страха, ни боли, ни удивления. Лишь полнейшая невозмутимость, за которой скрывается весь его спектр эмоций. Он слегка медлит, постоянно смотря то на один, то на второй силуэт, затем кратко, с уверенностью отвечает: «Не сегодня.» «Наше дело предложить..» «..Твое дело отказаться!» Волк рванул вперед, разинув пасть, готовясь впиться клыками прямо в лицо парня, но его рот с треском захлопнулся перед чужим носом и хищник, недоумевая, посмотрел на подругу, чья вытянутая рука остановила его. «Мы пришли не за ним.» Мягкие пальцы невесомо проводят по смуглой щеке, еле-еле касаясь, даже не позволяя почувствовать каковы ее пальцы — холодны ли, как пылающие глаза охотников, или теплы, как незнакомое для самой смерти чувство сострадания. Экко ощутил, как начал восстанавливаться, как к нему начали возвращаться ушедшие силы. Неожиданный прилив. Это все ее рук дело? «Метка! Она пропала! Куда она делась?», — Зверь не столько говорил, сколько скулил. Овечка не думала отходить, стояла практически вплотную, выжидала. Выдавить из себя у заунита ничего не выходило, а когда его ноги заныли от стреляющей боли, тот сразу упал на колени, не в силах сказать и словечка. Дыхание перехватило, словно его пытались удушить. «Проваливайте.. Агрх, — Экко запинается, хрипит; дрожащие связки не позволяют сказать большего. — Отсюда..» «Мы пришли не забирать тебя. Другая наша цель визита, — Лучница присела напротив, склонившись и пытаясь заглянуть в чужие глаза. Стоило Экко поднять на нее взгляд, как он зашелся в новом приступе кашля, на что Овечка лишь томно покачала головой. — Мы находим интересной твою связь со временем, милый Экко. Мы хотим поблагодарить тебя.» «Поблагодарить? Но я голоден, Овечка! Только один кусочек..» «Поблагодарить, дорогой Волк. Пусть ты и мешаешь нашей работе, дитя, но ты спасаешь жизни тех, кого считаешь семьей. Мы ценим это, — Заметив, что паренек потянулся к переключателю на запястье, Овечка быстро перехватила его руку, крепко сжав. — Но воришки не уходят безнаказанными.» Повелитель времени опешил. Его толкнули в грудь, с силой припечатав к стене позади, заставляя при этом крепко приложиться головой. Экко шикнул, скривившись. В голове гудело, в висках пульсировало. Сосредоточиться на происходящем становилось все более невыносимо, и через силу изобретатель смог приоткрыть глаза, несмотря на потяжелевшие веки, уставившись на Киндред. Овечка направила кончик натянутой стрелы к сердцу жертвы, но не сводила с его лица своего взгляда. Волк же крутился сверху: звучно облизывался, чавкал, рычаще гоготал. «Волку нравится охотиться! Знал бы пацан, каким приятным ужином он мог бы стать для Волка! Волку нравится кровь. И еще кишки. И свежее мясо! — Хищник расположился позади овечки, исподлобья глянув на добычу. — Волк будет рад одобрению Овечки попробовать воришку на вкус. Воришка не должен лишать Волка еды. Надо наказать, наказать, наказать!» «Ты не хочешь верить в нас, милый мальчик. Ты сбегаешь от судьбы, исправляя свои ошибки, подстраивая настоящее под себя. Мы более, чем реальны, и ты не можешь отрицать наше существование. Мы прямо перед тобой, — Овечка поднимает острие чуть выше, не спуская руки с тетивы, а после отпускает стрелу. Та с тихим свистом вонзается в плечо, проходя насквозь и врезаясь в опору позади парня. Сверкает, как алмазные створки, таким белым-белым светом. Экко в немом крике открывает рот, жмурится; закусывает губу, но давится — в последующий момент перед ним разливается небольшая алая лужица, а по подбородку тонкой струей стекает густая кровь. — Ты нам нравишься. Мы не хотим вредить тебе.» «Волк хочет навредить! Но Волку тоже нравится смертный со смешной гривой.. Волк не знает, что ему делать!» Овечка осторожно берет ладони Экко в свои, подносит поближе к собственному лицу. Она кладет одну руку парня на внешнее запястье другой, туда, где расположился своеобразный рычажок. «Милого мальчика ждет дом. В следующий раз — не сворачивай, — Охотница говорит неторопливо, смотрит, как темнеют глаза напротив. — Ты не умрешь. Твое время не пришло, дитя.» «Мы будем ждать пацана!» «Да, Волчок, мы будем ждать. Помни о нас, мальчик. Мальчик, чье имя вышито на полотне времени.» Овечка слегка надавливает на чужую руку, помогает прокрутить устройство. Перед тем, как переулок заполонили сине-зеленые вспышки кристалла, находящегося внутри изобретения парнишки, она наклонилась поближе, почти впритык: «Не вини себя в его смерти.» Вокруг все замерцало, картинки произошедшего быстро мелькали перед глазами в обратном порядке. Все происходило медленнее, чем обычно, и сейчас, когда он вернулся к начальной точке.. ..В его голове все еще был слышен Их голос, а от будущего настоящего, которое никогда не наступит, остался болезненный осадок. «Не винить.. Себя?»