Больше, чем мы сами

− В котором часу у тебя вылет? – машинально интересуется Орлов, не отрывая глаз от ежедневника. − В 18:46, Паша, − бросаю слегка раздражённо. Сказывается накопившаяся усталость и тот факт, что он задает этот вопрос уже трижды за вечер. Ерзаю на диване, плотнее закутываясь в любимый Женин свитер. По телу то и дело мелкими волнами разливается странный озноб, хотя Орлов сидит рядом в одной футболке и потягивает колу со льдом. Жду, когда он закончит некоторые организационные дела, и мы наконец-то сможем уехать из студии домой. Наш визит и так вышел за рамки планируемого на целый час, и у нас есть все шансы, что скоро нас отсюда просто выгонят. Медленно вожу пальцами по толстому шву на рукаве, прислушиваясь к сердцебиению. Годы тренировок научили меня улавливать малейшие сбои ритма, поэтому я быстро определяю, что пульс ускорен. Нехорошо… Тяжелой волной накатывает какое-то необъяснимое внутреннее волнение, а на лбу выступает испарина. Меняю положение тела и пытаюсь сделать глубокий вдох, но грудь словно сдавливают невидимые тиски. − Что с тобой, малыш? – вдруг слышу знакомый голос, но не могу понять откуда он доносится. Резко втягиваю воздух, и оглядываюсь в поиске его владельца. Сумрак студии превращается в какой-то вязкий кисель и мне кажется, что я начинаю задыхаться. − Что с тобой, Тина? – перед глазами вырисовывается взволнованная физиономия Орлова. – Тебе плохо? − Кто это сейчас говорил? – шепчу я, наблюдая как на переносице Паши собирается знакомая морщина глубокой озадаченности. − Та-а-ак, кажется, Грузия кого-то изрядно вымотала. Здесь нет ни… Как только Орлов собрался озвучить мой диагноз, дверь за моей спиной с шумом распахнулась, пролив плотный поток света в полумрак студии. Я прижала ладонь к груди, так как мне казалось, что сердце сейчас просто выломает мне ребра. − …кого, − закончил свою прерванную реплику Паша, с удивлением уставившись на новоприбывшего. – Привет, Дан. Сердце тяжело ударилось о стенки грудной клетки и камнем скользнуло вниз, сдавив до боли все внутренности. − Простите, я помешал?.. Думал, здесь никого. У меня назначена встреча… − Нет-нет, прости, это мы задержались, − Орлов с растерянным видом взглянул на меня и принялся судорожно собирать свои вещи со стола. На какое-то мгновение в студии повисла полная тишина. Казалось, что, если кто-то сейчас проронит хоть слово, пространство, пропитанное холодностью и неловкостью, просто с треском рассыплется на миллионы осколков. В тот момент мне почему-то вспомнился вопрос интервьюера о том, какой суперсилой я хотела бы обладать. Тогда я выбрала умение читать мысли. О нет, сверхспособность растворяться в воздухе пригодилась бы мне куда больше. − Так я войду?.. Голос за моей спиной прозвучал с уверенной знакомой усмешкой, и все пружины, зажатые между нами тремя, разжались в ту же секунду, неся какое-то странное облегчение. Орлов рассмеялся и ту же секунду протянул руку для приветствия. - Ну, привет! – беззаботно рассмеялся Дан. – Очень рад встрече. − Привет, − в один голос ответили мы с Пашей. Дан крепко пожал руку Орлову и скользнул вглубь в студии своей легкой уверенной походкой. Отросшие черные кудри небрежно спадали на высокий лоб, отбрасывая красивые орнаменты теней на бледное точеное лицо. Черное пальто грубого кроя еще сильнее подчеркивало и без того выразительную холодность и утонченную брутальность его внешности. Глаза прятались за темными очками, не давая посторонним ни малейшего шанса уловить объект их созерцания. − Как дела? – поинтересовался Дан, адресуя свой вопрос больше в пустоту, чем кому-то из нас. Орлов тяжело вздохнул и принялся рассказывать ему о наших сверхсложных рабочих планах, но, казалось, Дан совершенно его не слушал. Он постоянно перемещался по комнате, словно не находил себе места, переставлял с места на место какие-то предметы и время от времени подбрасывал в монолог Паши скупые реплики из разряда «ради галочки». Я не сводила с него глаз. Мы не общались почти год. Рабочие моменты, которые давали «законную» возможность увидеться и хотя бы ненадолго замыкали нас в едином пространстве, исчезли из наших графиков, а потом и мы сами исчезли из жизни друг друга. Я любила бывать в студии Дана. Для него это было больше, чем просто музыкальная студия. Это был его настоящий дом. Иногда я невзначай интересовалась у команды о его местонахождении, но все только улыбались и пожимали плечами. Дан любил пропадать со всех радаров, без объяснений и предупреждений. Не потому, что ему было плевать на всех. Просто он не мог по-другому. Мало что доставляло ему такое удовольствие, чем собственная своенравность и непредсказуемость. И тотальная свобода. Я долго не принимала это в нем. Пока сама не стала такой же. В моменты его отсутствия, я всегда жутко скучала по нему. Даже когда мы ругались в пух и прах. Я всегда удивлялась тому, как невероятно близкий человек за какую-то долю секунды ссоры может стать совершенно мне чужим, но стоит ему уйти, как во мне тут же просыпалась какая-то жуткая тоска. Это была тоска не по родному человеку, не по любимому, не по другу. Это была тоска... по самой себе... Я продолжала следить за его перемещениями по студии, прокручивая в голове моменты нашей последней встречи. Под воздействием моего взгляда шаг Дана стал быстрее и напряженнее, словно он старательно пытался найти выход отсюда, подальше от прицела моих глаз. Я прекрасно знала, как это работает. − Как там грузины, Тина? Он резко остановился напротив и вонзился в меня своим низким голосом, пригвоздив меня к спинке дивана. Моя немая атака была мастерски отбита. − В порядке, − вырвалось с хрипотцой из пересохшего горла. Я судорожно попыталась вспомнить хоть какую-то геолокацию, в которой он недавно был замечен, но тщетно. – А как там… космос? Уголков его плотно сжатых губ коснулась едва заметная улыбка. − А вот там как раз полный беспорядок. Полный хаос. − Ничего удивительного, − хмыкнула я, тщательно скрывая за игривой язвительностью нотки досады. – Еще немного, и твои земляне подали бы в розыск. Вдруг телефон Орлова громко запиликал. − Нам пора, Тин, − он ловко сгреб в охапку все свои вещи, махнул на прощание Дану и, поднеся к уху разрывающийся гаджет, вышел из комнаты, оставив за собой полуоткрытую дверь. Дан медленно проплыл по направлению к выходу и ловко пнул ее острым носком ботинка, не оставляя шансов ничему лишнему просочиться в новообразовавшееся пространство нас. Расправившись с дверью, он медленно подошел к дивану и склонился надо мной. От него так приятно пахло мягким сандалом и мускусом, что я на секунду прикрыла глаза от накрывшей меня волны знакомого наслаждения. Это был мой любимый запах его присутствия. − Привет, малыш, − произнес едва слышно и нежно коснулся губами моего виска. А потом еще раз, и еще. В груди терпко защемило. Я вспомнила, как в детстве меня так целовала мама, когда я болела или переживала из-за чего-то. Она могла часами лежать рядом со мной, касаясь губами моего виска, исцеляя все мои детские горести, и, казалось, не было никого счастливее той маленькой, безусловно любимой малышки. Дан опустился на корточки передо мной, внимательно разглядывая мое лицо. − Челка… − добавил он с улыбкой и провел тонкими пальцами по линии среза волос, с непривычки небрежно разбросанных по лбу. – Смешная такая. − Ты мастер комплиментов, Дан, − кольнула его в ответ, как всегда и злясь, и тая от этой его непосредственной прямоты. − Всегда к твоим услугам, ты же знаешь. Если нужно испортить тебе настроение, вызывайте Дана Балана! Он громко расхохотался, вызвав на моем лице искреннюю улыбку, впервые за долгое время. Казалось, она уже навечно погребена под этой дикой усталостью и сжигающим чувством тотального одиночества. − Как ты, Дан Балан? – едва слышно спросила я, с нежной улыбкой рассматривая морщинки у уголков его губ. − Приехал на презентацию клипа. Можешь меня поздравить, это мой дебют в роли режиссера. Помнишь, я рассказывал тебе, как мечтал об этом. Представляешь, мне удалось поработать… Моя ладонь легла поверх его губ, прерывая вдохновленную речь. − Как ты, Дан Балан?.. Я чувствовала, как его губы под моими пальцами слегка зашевелились, выпуская теплый поток воздуха и цепочку немых слов. Я потянулась к его лицу, чтобы наконец-то снять эти дурацкие очки, но он ловко увернулся и поймал мои ладони в свои. Такие теплые. Всегда такие теплые. Он опустил наши переплетенные руки и сложил их у меня на коленях. Я попыталась высвободиться, но он не отпускал и все так же пристально смотрел на меня сквозь холодный мрак тонких линз. − Прячешься, Дан Балан? – добавила я смущенно, пытаясь спрятать неловкость за подобием шутки. − Как всегда. − Как всегда. Он медленно опустил голову, рассматривая Женину одежду на мне, а затем выпустил мои руки из своих. Его пальцы скользнули по грубому шву рукава вверх, исследуя с какой-то своей тайной целью все его неровности и шероховатости. − Ты словно врач, Дан, − хихикнула я, наблюдая за этими странными движениями. − Осматриваешь, зажил ли у твоего пациента шов на ране. Дан убрал руку и серьёзно посмотрел на меня. Улыбка исчезла с моего лица, как только я осознала, какой смысл могли обрести в шутку сказанные слова. Он плотно сжал губы, словно пытался остановить рвущиеся наружу слова, но потом вдруг резко выдохнул и рассмеялся. Да, Дан, давай сделаем вид, что это была всего лишь шутка. − Как поживает мужчина твоей мечты? − Прекрасно. Завтра лечу к нему в Лондон. Передать ему привет? Дан поднялся с корточек и молча побрел вглубь комнаты, почти полностью растворившись во мраке в своем черном убранстве. − Нет, не нужно, − коротко ответил он. – Кстати… хороший получился альбом, поздравляю. Я слушал его сегодня, когда ехал сюда. Я хотел спросить… При упоминании альбома мое лицо вдруг вспыхнуло огнем. Успокоившееся сердце снова начало метаться в своей клетке. Нет, только не это. Я вскочила с дивана, торопливо подбирая с пола свои вещи. − Прости, Дан, но мне нужно бежать. Поговорим потом. Паша звонит… Я деловито уставилась на экран смартфона, с которого на меня смотрел лишь одинокий бутон розы из моего сада, покрытый первой ноябрьской изморозью, и хаотично прокручивала в голове, что я сейчас скажу в трубку воображаемому Орлову. Но поток моих мыслей был прерван. Ладонь Дана крепко обхватила мою руку, державшую телефон, и его глаза, лишившиеся защиты линз, с жадностью впились в экран. Через пару секунд он перевел взгляд на меня, простреливая им по очереди каждую мою клетку. Да, Дан. "Цветы любви" все так же во льдах, как видишь. В его глазах разливались медово-шоколадные волны, такие теплые, такие манящие, такие тяжелые. Я чувствовала, как снова совершенно добровольно начинаю тонуть в них, предпочтя белым берегам эту беспокойную глубину. Опомнившись, я резко отдёрнула руку и ахнула от полыхнувшей боли, когда его все еще намертво сжатые пальцы оставили на коже белые следы. − Прости меня, − выпалил он. − Я не должен был. − Забудь. Я быстро набросила на плечи куртку и почти бегом бросилась к выходу. Когда пальцы уже коснулись холодного металла дверной ручки, я вдруг застыла на месте и оглянулась. Дан стоял на том же месте и смотрел на меня. Только сейчас я заметила, какими уставшими были его глаза, какой обветренной и тусклой стала кожа, как плотно сжаты побелевшие, усыпанные мелкими рубцами от трещин, губы. В тот миг Дан напомнил мне странника, вернувшегося со своего слишком затянувшегося путешествия, за время которого он истратил все, что имел, но так и не нашел того, что искал. Я смотрела на него и видела в нем себя. Мы оба были странниками, не знающими покоя и пристанища, и в наших рюкзаках давно уже хранилось лишь одно – свобода. Дар и проклятие. − Тина?.. Дан сделал пару неуверенных шагов мне навстречу и остановился. − Тебе понравился фейерверк, малыш? На его плотно сжатых губах вдруг нежным весенним подснежником расцвела улыбка. Я опустила сумку на пол, медленно приблизилась к нему и заглянула в глубину его глаз, наполняя ее одними из самых теплых воспоминаний за последнее время. Я смотрела долго, не отрываясь, словно в моих глазах он мог увидеть тот особенный день. И, казалось, он впитывал все мои мысли и эмоции, без лишних слов и так самозабвенно, словно ребенок, с восторгом слушающий самую невероятную историю в своей жизни. − Очень… Очень понравился. Я уткнулась лбом в его грудь и стояла так пару минут, слушая, как стучит его взволнованное, сильное сердце. Он не пытался меня обнять, он не искал слов, и я ничего от него не ждала. Все это не имело абсолютно никакого значения. В сумке за моей спиной заворчал телефон. − В этот раз точно Орлов, − я с грустью взглянула на Дана, выдавила улыбку и побрела обратно к выходу. Уже из коридора я снова обернулась к нему и тихо произнесла: − Знаешь… Они так верят в нас, Дан. − Да. Больше, чем мы сами. Мы еще долго смотрели в глаза друг другу, и каждый видел там вершину неприступной горы, на вершине которой мы мечтали оказаться, но так и не сумели найти ни единой верной тропы. Но если не получается по земле, у нас всегда остается… − Знаешь, Дан, в Казахстане наши девчонки подарили мне… − Небо?.. Я знаю. Ты летала? − Нет. Если лететь, то только с тобой, Дан Балан. «…только с тобой, Дан Балан… с тобой, Дан Балан…» Я слышала собственную фразу будто со стороны и не могла поверить, что эти слова сорвались только что с моих уст. Кажется, наступать на мои «любимые фиолетовые грабли», как выразился когда-то Паша, действительно стало моим «хобби». Я молча наблюдала, как в воздухе тают последние звуки оброненных слов и растворяются яркими бликами в глазах напротив. Казалось, пространство вокруг нас проваливается в такую звенящую тишину, которая бывает перед взрывом ядерной бомбы. Не дожидаясь этого взрыва, я нервно улыбнулась Дану, скомкала пару слов на прощание и закрыла за собой дверь. В коридоре я всем телом прижалась к холодной стене, до боли закусив губы, пытаясь вновь обрести связь с реальность. Правильно ли все это? Я не знала. Но в одном я была уверенна точно: любой шаг − в какую бы сторону он не был сделан − всегда ценнее бездействия. Просто иногда, чтобы сделать этот шаг, нужно, чтобы в нас кто-то поверил. Всего лишь на чуточку больше, чем мы сами...